|
|
"ОХРАНКА"
На лезвии с террористами
Глава 6. Рождение Российской конституции.
Содержание большой политики Рачковского, о которой я мельком упоминал в
предыдущей главе, стало для меня ясным далеко не сразу. С разных сторон я
получал сообщения, что он развивает большую деятельность, посещая всевозможных
высокопоставленных лиц и ведя с ними различные политические беседы. Особенно
часто он посещал СЮ. Витте. Сначала я не придавал этому большого значения, зная,
что у Витте были давнишние, старые связи с Рачковским. Но затем, еще перед
отъездом Витте в Америку на предмет переговоров о заключении мира с Японией,
агенты охранного отделения стали мне сообщать, что в тот дом, куда часто ездил
Трепов по своим личным делам, зачастил в последнее время и Витте. Нити между
Морской и Аптекарским островом стали протягиваться весьма прочно. Трепов и не
скрывал в эту пору своих симпатий к Витте. Он неоднократно мне говорил, что, по
его мнению, Витте крупнейший наш государственный человек. Если он сейчас не у
дел, то скоро обязательно выплывет. Вскоре Трепов сообщил мне, что при докладе
Государю он высказал мнение о Витте как о единственном человеке, который может
улучшить отношения между властью и обществом. Точно такие же оценки все чаще и
чаще высказывались в разговорах и Рачковским. Он нередко упоминал о мнениях
Витте по тому или иному поводу. Сущность мыслей Витте сводилась к тому, что
необходимо договориться с интеллигенцией и торгово-промышленными кругами и
привлечь лучших представителей этих слоев на сторону правительства для
совместной борьбы против подымающейся анархии.
После возвращения Витте из Портсмута колоссально возросло его влияние. Мир, им
заключенный, был действием большого государственного человека. Вести войну
дальше мы, конечно, не могли. Военные специалисты, правда, доказывали, что с
точки зрения военной мы могли бы не только продержаться, но даже победить. В то
время как наши силы увеличивались, японские - уменьшались. Может быть, это
правда, но это была правда только с точки зрения узких специалистов. Внутри
страны положение власти, во
[ 175 ]
всяком случае, становилось все менее и менее прочным, и долгое время
выдерживать военное напряжение с точки зрения внутренних отношений было
абсолютно невозможно. Только ликвидация войны открыла возможность успешной
борьбы с нараставшей анархией. За этот Портсмутский мир впоследствии на Витте
много нападали, но в то время для нас не было сомнений в том, что это мудрый
государственный ход...
Вскоре после возвращения Витте из Портсмута вспыхнула октябрьская забастовка.
Положение было особенно тяжелым потому, что власть находилась в состоянии полной
нерешительности. Незадолго перед тем Трепов отдал общий приказ по Департаменту
полиции никаких арестов не производить, кроме бомбистов и террористов.
И вот вспыхнула всеобщая забастовка. Вся жизнь остановилась. Не было
электричества, не подавали газа, не шли конки. Бастовали все: городские и
земские управы, банки, магазины, даже чиновники в правительственных учреждениях.
Забастовка, распространившаяся по всей стране, отрезала Петербург от всего мира.
Бастовали и почтово-телеграфные служащие. В петербургской полиции также началось
движение в пользу забастовки. В одном участке городовые и надзиратели отказались
от несения полицейских обязанностей.
В эти дни я от Трепова узнал, что Вильгельм прислал Государю письмо с
предложением в случае опасности переехать к нему в Германию. Об этом письме
вообще тогда было очень много разговоров. Передавали, что, с одной стороны,
Вильгельм советовал ввести конституцию — но в то же время предлагал свою помощь
для подавления революционного движения. Говорили даже, что на границе уже стояли
готовые двинуться в Россию немецкие корпуса.
Насколько верны были все эти слухи, я судить не могу. Во всяком случае, в
Финском заливе, вблизи Петергофа, около этого времени действительно появилось
несколько немецких военных крейсеров.
Трепов передавал мне, что в связи с получением предложения кайзера при Дворе шли
большие споры. Придворная партия, противница реформ, высказывалась в пользу
отъезда Царя. У Трепова было колеблющееся настроение. Он не знал, какой совет
подать Государю. Он передавал, что Витте высказывается против отъезда, и
спрашивал моего мнения. Я высказался решительно против отъезда Царя, заявивши,
что если Царь уедет, то с династией в России навсегда покончено. Не будет
центра, вокруг которого мог-
[ 176 ]
ли бы объединиться силы порядка, и революционные волны захлестнут столицу, а
вместе с ней и всю Россию. Как ни тревожно положение, надо оставаться. Если Царь
уедет, он уже не сможет вернуться. Трепов сказал:
— Да, да. То же самое говорит Сергей Юльевич.
В дни забастовки я ежедневно приезжал к Трепову, сообщая о ходе ее и спрашивая
указаний, что делать. И всегда я получал один ответ:
— Подождите, подождите. Еще несколько дней — и все должно выясниться.
Что должно выясниться, мне было неизвестно. Я понимал, что речь идет о большой
реформе. Помимо частных свиданий Трепова с Витте мои агенты, охранявшие Трепова,
зарегистрировали выезды Трепова во дворец Великого князя Николая Николаевича, к
этому времени занимавшего пост главнокомандующего войсками.
Эти ответы Трепова вплотную довели меня до 17 октября. В этот день я приехал с
обычным докладом. Вопреки обыкновению, пришлось несколько подождать. Трепов был
занят. Потом он вышел ко мне и сказал:
— Простите, что заставил вас ждать. Только что звонил Сергей Юльевич. Слава
Богу, манифест подписан. Даны свободы. Вводится народное представительство.
Начинается новая жизнь.
Рачковский был тут же рядом со мной и встретил это известие восторженно, вторя
Трепову:
— Слава Богу, слава Богу... Завтра на улицах Петербурга будут христосоваться, —
говорил Рачковский. И, полушутя, полусерьезно обращаясь ко мне, продолжал: — Вот
ваше дело плохо. Вам теперь никакой работы не будет.
Я ответил ему:
— Никто этому не будет так рад, как я. Охотно уйду в отставку. Отсюда я поехал к
градоначальнику Дедюлину. Там меня встретили с текстом манифеста в руках и
говорили теми же словами, что и Трепов:
— Ну, слава Богу. Теперь начнется новая жизнь.
Когда Дедюлин узнал, что я не читал еще манифеста, он мне его дал, сам прочел
вслух и в заключение поцеловал бумагу.
Были созваны на совещание все полицмейстеры столицы. Совещались о том, как
объявить манифест народу. Кто-то предлагал сообщить его через герольдов. Другой
предложил напечатать его золотыми буквами — золотую
[ 177 ]
грамоту — и прочесть во всех церквах. Никто ни словом не заикался о том, что
могут быть осложнения, беспорядки. По-видимому, я сидел несколько нахмуренный,
потому что Дедюлин обратился ко мне с вопросом:
— А вы, Александр Васильевич, кажется, что-то не в духе?
Тут я в первый раз высказал одолевавшие меня сомнения, которые были у меня во
время разговора с Треповым и которые я там не высказал.
— Боюсь, — сказал я, — что завтра начнется революция. Мы вот здесь говорим о
золотых буквах и о царских герольдах. Я думаю, что в университете уже шьют
красные флаги.
Со мной никто не согласился: все смотрели на меня как на какого-то чудака,
который выдумывает разные страхи.
Отовсюду в градоначальство поступали телефонные запросы. Звонят иностранные
корреспонденты, редакции газет. Справляются отдельные лица:
— Правда ли, что издан манифест?
И как сейчас, помню радостный голос дежурного чиновника, который всем отвечал:
— Да, да. Правда, правда.
На другой день, во вторник 18 октября, я с утра отправился по Невскому к
Казанскому собору. Уже ночью в университете происходили первые демонстрации,
подтверждавшие мои опасения. Но все же как-то не хотелось верить, что эти
опасения оправдаются в полной мере. На пути к Казанскому собору меня обогнала на
тротуаре группа студентов и курсисток с повязками красного креста на руках. Я
был в штатском, ничем не выделялся из толпы и поэтому обратился к ним с
вопросом:
— В чем дело? Зачем вам красный крест? К чему готовитесь?
Они объяснили мне, что идут на место молебствия к Казанскому собору, так как там
предвидится столкновение с полицией.
В революционных кругах с самого начала настроение было, по-видимому, не такое
оптимистическое, как у Трепова или в градоначальстве.
После прогулки я вошел в охранное отделение. Я не был там ни сегодня, ни вчера,
— с того момента, как мне стал известен манифест. Меня окружили все чиновники и
офицеры:
— В чем дело? Что это значит? Как понимать манифест? Большинство сходилось на
том, что охранное отделение теперь будет
устранено. И многие просили меня оказать им протекцию, кто — для поступления в
железнодорожное жандармское управление, кто — в пограничную
[ 178 ]
стражу. Я отшучивался. Я обещал всякое содействие и помощь, но — отшучивался:
— Успокойтесь, господа. Без нас не обойдутся. Полиция имеется даже во
Французской республике. Кто хочет, может уйти, — а нам работа найдется.
Я сидел у себя в охранном отделении и раздумывал над тем, кто же, в конце
концов, прав? Может быть, я чересчур пессимист и прав Трепов, положившийся на
мирное развитие событий?
Регулярно поступали сведения из участков о настроении столицы. Из одного участка
приходили донесения, что на улицах демонстрации, выброшены красные знамена,
выступали ораторы. На улицах не было прохода, и местами полиция и казаки
вынуждены были вмешаться, чтобы очистить улицы.
Но все-таки ничего значительного не было, и под этим впечатлением я отправился к
себе домой. Состояние раздвоенности продолжалось. Что-то будет?
В утренних газетах я прочел приказ Трепова: «патронов не жалеть»; разгонять
демонстрации, не допускать, и в случае отказа разойтись — действовать оружием.
Этот приказ был для меня совершенной неожиданностью.
Утром, когда я шел на службу, наткнулся на маленький летучий митинг. Какой-то
оратор, уцепившись за фонарь, говорил о том, что не благодарить Царя, не служить
молебны нужно — а прогнать Царя прочь. Он должен заплатить своей головой за все,
что причинили Романовы стране.
Это мне показало, что не только я был прав в своем пессимизме, но, наоборот, я
был недостаточно пессимистичен. Положение было еще хуже, чем я думал.
[ 179 ]
В кн: Охранка": Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ.
статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое
литературное обозрение, 2004.
(В ХРОНОСе в качестве конспекта воспроизводятся лишь отдельные фрагменты книги, связанные с
другими материалами)
Здесь читайте:
Герасимов Александр Васильевич (1861-1944),
руководитель политического сыска.
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
"Провокаторы" в
революционном движении
Перегудова З. "Охранка" глазами
охранников (предисловие к двухтомнику воспоминаний).
Овченко Ю.Ф. Московская "охранка"
на рубеже веков.
|
