 |
|
|
|
Книга Марка Юргенсмейера "Новая холодная война? Религиозный национализм в столкновении со светским государством" прослеживает наблюдаемый в последнее время во всем мире подъем фундаменталистских религиозных движений. Автор утверждает, что религиозный национализм одержал решительную победу над светским национализмом, проявив себя самой динамичной и мощной "идеологией порядка" в ряду подобных идеологий на исходе холодной войны. В настоящее время широкое распространение получила идея о том, что сам по себе секуляризм, независимо от его демократической или коммунистически-социалистической формы, оказался пустым и неудовлетворительным типом общественной организации. В глазах новых религиозных националистов секуляристские националистические государства, появившиеся непосредственно в результате процесса деколонизации, представляют всего лишь более утонченную и скрытую форму культурного империализма Запада. Автор утверждает: "Поразительно, с каким единодушием религиозные политики - христиане в Восточной Европе или в бывшем Советском Союзе; мусульмане или евреи на Ближнем Востоке и в Средней Азии; сикхи, индусы или буддисты в Южной и Юго-Восточной Азии - отвергают секуляристские политические идеологии в западном стиле, отчасти потому что они отвергают их притязания на универсальную применимость" (с. 144). Предвосхищая тему, которую недавно развил Самуэль Хантингтон (Samuel Huntington) в летнем номере "Foreign Affairs" за 1993 год, Юргенсмейер утверждает, что идеологические конфликты в период холодной войны представляли междуусобные споры соперничающих культурных систем Запада, а конфликты будущего станут межкультурными, сосредоточившись прежде всего в сферах религиозного раскола. Примеры религиозного национализма Юргенсмейер берет в основном из опыта стран третьего мира. Он начинает с той довольно известной политической проблемы, которую исламский фундаментализм ставит перед светскими режимами в Иране, Пакистане, Египте, Палестине и Алжире. Он отмечает, что революция Хомейни в Иране оказалась неожиданностью для американцев, ибо западные общественные науки придерживаются главным образом постулата о постоянном распространении секуляризации. Западные ученые все еще недооценивают стремления незападных народов "вернуться" назад в прошлое и вновь обрести утраченную опору в религии. Такое же явление наблюдается и в Южной Азии, где светское, националистическое и социалистическое государство, основанное Джавахарлалом Неру, сотрясается от ежедневных нападок со стороны воинствующих индуистских, сикхских и мусульманских религиозных фанатиков, так и со светским государством в Шри-Ланке, где воинствующий буддизм столкнулся как с тамильским национализмом. Религиозный национализм, далеко не исчерпавший своих ресурсов к концу 80-х годов, получил свежий импульс в связи с распадом коммунизма, вызвавшим взрыв самых разнообразных прежде подавлявшихся религиозных движений, не только исламских в Средней Азии и Закавказье, но и христианских движений в России, Украине, Польше и в других частях Восточной Европы. Как правило, Юргенсмейер вдумчиво и взвешенно анализирует эти религиозные процессы и их мрачное значение в сегодняшней мировой политике. Например, он отмечает большую несовместимость многих религиозных националистических движений с либерализмом и защитой прав человека, чем с демократией. В самом деле, в отрыве от либерализма демократия может оказаться удобным инструментом для распространения нетерпимого фундаментализма. Тревожное заглавие данной книги, напоминающее о замене холодной войны апокалипсическим столкновением религиозных цивилизаций, - это вопрос, раздумье, но не однозначный прогноз. Хотя Юргенсмейер вполне осознает реальность угрозы религиозного национализма для либерализма и мирового порядка, он тем не менее лоялен по отношению к самой религии. Учитывая критику западного либерального индивидуализма Роберта Беллы (Robert Bellah) и Аласдэра Макинтайра (Alasdair MacIntire), Юргенсмейер утверждает, что в религиозном возрождении есть и потенциально здравое зерно. Как и в случае гипотезы Хантингтона о "столкновении цивилизаций", анализ, проводимый Юргенсмейером, точнее всего приложим к Ближнему Востоку и Южной Азии, но абсолютно недостаточен для попытки общей характеристики мировой политики. Например, за пределами Шри Ланки буддизм в последние годы не приобрел ни воинственной, ни политизированной формы (с частичным исключением секты Сокка Гоккай в Японии). Склонные к терпимости доктрины буддизма легко сосуществуют с конфуцианством, даосизмом, христианством и синтоизмом, и вполне вероятно, что они облегчили распространение капитализма и демократии в некоторых частях Азии. Высокий уровень ассимиляции и большое число межэтнических браков китайцев и тайцев в Таиланде объясняются терпимым типом буддизма, исповедуемым в этой стране. Еще более серьезная проблема возникает при уподоблении Юргенсмейером христианства положению ислама или индуизма. Верно, что в большинстве стран бывшего коммунистического мира наблюдается возрождение христианской религии, отвергающей, как и исламский или индусский фундаментализм, светский универсализм социализма. Однако в отличие от последних двух движений христианство в большинстве случаев не враждебно капитализму, либеральной демократии, национализму или современному светскому либеральному государству (в противоположность советскому обществу). Юргенсмейер сам указывает, что католическая церковь в Польше сыграла объединяющую роль в сбрасывании коммунизма. Как писал Хантингтон в своей вышедшей в 1991 году книге "Третья волна" ("The Third Wave"), громадное большинство новых демократий, возникших после 1974 года, зародились в католических странах, и во многих из этих стран церковь превратилась из противника в сторонника либеральных учреждений. Вероятно, самым значительным недостатком рецензируемой книги является отсутствие анализа протестантского фундаментализма, получившего невиданное возрождение в Латинской Америке и в некоторых частях Азии. Одна пятая населения Чили, почти треть населения Гватемалы и четверть населения Южной Кореи являются в настоящее время протестантами. В Сеуле находится крупнейшая в мире община пятидесятников с 500 000 прихожан. Немногие краткие упоминания Юргенсмейером протестантских фундаменталистов носят негативную оценку: склонность к насилию, содействие климату политической нетерпимости в развитых странах. Однако если взглянуть критически на данный вопрос, то окажется, что протестантский фундаментализм разрушает в более крупных масштабах шаблонный анализ, применяемый при рассмотрении движений религиозного возрождения. К настоящему времени появилось уже большое количество эмпирических социологических исследований тех последствий, к которым привело обращение в протестантизм, в том числе вхождение в общину пятидесятников, населения Латинской Америки. В основном эти исследования подтверждают гипотезу Макса Вебера (Max Weber) о том, что протестантизм, особенно в своем пуританском (т.е. фундаменталистском) варианте, склонен поддерживать капитализм и ценности, необходимые для его экономической и политической модернизации. Фундаментализм протестантов в отличие от собрата на Ближнем Востоке поощряет деполитизацию своих приверженцев, направляя их к решению вопросов благодати и внутреннего спасения. Многие левацкие (и некоторые католические) критики ошибочно принимают такой подход за поддержку военно-авторитарного статус-кво. Однако медленный, но неуклонный прогресс в области здравоохранения, образования, роста доходов и развития внутренних связей в общине, сопровождающий обращение в протестантизм, приводит к появлению сильного гражданского общества, а следовательно, к созданию частного "политического пространства", необходимого для функционирования стабильной демократии. Таким образом, в конечном итоге протестантский фундаментализм в третьем мире не только не враждебен демократическим ценностям Запада, но и активно способствует созданию среды, в которой они могли бы процветать. Другая странная ошибка в концептуальном каркасе рецензируемой книги - это применение автором термина "светский национализм" при описании основного политического наследия, оставленного Западом прежним колониям. Цитируя таких авторитетных авторов, как Ганс Кон (Hans Kohn) и Руперт Эмерсон (Rupert Emerson), Юргенсмейер утверждает, что политики Запада в ранний послевоенный период видели в светском национализме положительную и главную сущность политической модернизации, спасительной для третьего мира. Однако, не различая варианты светского "национализма", Юргенсмейер некоторым образом соглашается с утверждением исламских фундаменталистов о полном совпадении демократии и коммунизма. На самом же деле критически мыслящие люди на Западе проводили различие между демократической, социалистической и авторитарной версиями национализма. Их отношение ко многим формам светского национализма было далеко не однозначным после 1945 года: Европа в конце концов только что вышла из двух чудовищных мировых войн, в которых светский национализм играл огромную роль. В то время как США поддерживали национальные чаяния подданных колоний европейских стран, рассматривая их национализм как потенциальный оплот в борьбе против коммунизма, Вашингтон не спешил поддержать такой национализм сам по себе: это видно хотя бы на примере бурных отношений США с президентом Египта Гамаль Абдель Насером. Хотя люди демократического Запада единодушно поддерживали религиозную терпимость, они не становились от этого воинствующими секуляристами или антиклерикалами, и многие из них полагали, что как раз религиозная свобода и есть один из основных моментов, доказывающих превосходство демократии над коммунизмом. В самом деле, как показывает проведенный нами выше анализ протестантизма в Латинской Америке, христианство и демократия были тесно переплетены между собой в течение многих лет. Вот почему христианские активисты в Восточной Европе, вопреки утверждениям Юргенсмейера, не приняли как коммунизм, так и современную демократию и увидели в последней путь к восстановлению нормальной религиозной жизни. Одной из раздражающих опасностей нового мироустройства является потеря силы обобщающих закономерностей за пределами специфического региона. Несомненно, что в последние годы наблюдались возрождение фундаментализма в широких масштабах, раскалывающего народы по религиозным и культурным границам, а также воинственность и политизированность его форм. Но в то же время, если религиозный фундаментализм на Ближнем Востоке и в Южной Азии вообще враждебен либеральной демократии, то в Восточной Европе и Латинской Америке он, напротив, поддерживает демократию, а в остальной Азии почти не наблюдается вовсе. В целом все же это скорее тенденция, чем единое движение. Поэтому отсутствие единства в религиозном фундаментализме превращает его в наименее вероятного противника в любой "новой холодной войне".
Электронная публикация:
|
