Ю.М. Федоров

2009 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Родственные проекты:

Сумма антропологии

Глава 5

МЕНТАЛЬНЫЙ МОДУС ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЭКЗИСТЕНЦИИ

5.3. ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ СООТНОШЕНИЕ ИСТИННОГО И ЛОЖНОГО СОЗНАНИЯ

Мысль изреченная есть ложь.
Ф. Тютчев

В многомерной субъектоцентристской концептуализации Сущего помимо дихотомии сознание — бессознательное должна быть представлена и дихотомия истинное сознание — южное сознание. Это необходимо потому, что процесс проявления Пустоты, Ничто в Полноту, Нечто происходит не идеально, так как Человек отпавший от Абсолюта, на свой страх и риск экспериментирует заложенными в нем потенциальностями. В результате такого экзистенциального экспериментаторства появляются не только истинные, но и ложные как онтологические, так и ментальные формы. Ложные формы бытия изоморфно воспроизводятся ложными структурами сознания, и, наоборот, интериоризация ложных онтологии влечет за собой формирование ложных Я.

В субъектоцентризме ложь, как и истина, — категория не столько гносеологическая, сколько онтологическая. "Ложью называем мы такую мысль, — писал В.С. Соловьев, — которая берет исключительно одну какую-нибудь из частных сторон бытия и во имя ее отрицает все прочие; ложью называем мы и такое умственное состояние, которое дает место лишь неопределенной совокупности частных эмпирических положений, отрицая общий смысл или разумное единство вселенной; наконец, ложью должны мы признать отвлеченный монизм или пантеизм, отрицающий всякое частное существование во имя принципа безусловного единства"29. Ложь — это прежде всего отрицание целостности во имя гипертрофии частности.

По Хайдеггеру, человеческое бытие может быть в истине и не в истине, — истина как открытость должна быть вырвана, похищена у сущего. Истина по существу тождественна бытию; история бытия — это история его забвения, история истины — это история ее гносеологизации. Ложное сознание всегда возникает там и тогда, где и когда нарушается мера во взаимоотношениях онтологии порождающих и менее проявленных с онтологиями порождаемыми и более проявленными в пользу плоской эволюции вторых за счет инкорпорирования первых.

Дихотомии сознание — бессознательное и истинное — ложное в рамках многомерной концептуализации субъективности являются взаимодополняющими дуальными категориями. Есть, правда, соблазн отождествить, например, сознание с истинным, а бессознательное с ложным в человеческой субъективности. Примерно такой подход длительное время господствовал в позитивистской и марксистской гносеологии. Утверждалось, что сознание способно адекватно отражать реальность, все более приближаясь к абсолютной истине по ступенькам относительных истин.

Совершенно противоположной точки зрения на эту проблему придерживался Э. Фромм. Для него свидетельства сознания в основном всегда ложные, а свидетельства бессознательного — истинные. В отличие от классического фрейдизма, разрабатывавшего категорию бессознательного главным образом в качестве чисто психологического феномена, Фромм все свои усилия направил на выявление онтологического содержания бессознательного. Классическому фрейдизму важно было в человеческой ментальности обнаружить единый и целостный генетический ствол бессознательного, уходящего своими корнями в архетипические глубины прасознания, а потому его особо и не интересовала дихотомия истинное — ложное в человеческой ментальности. У Фромма была совершенно иная задача: связать каким-то образом качество вытесняемого из сознания материала с динамикой и направленностью изменений во все более овнешняющеися и овременяющейся реальности, в первую очередь реальности социальной.

Если реальность изменяется, то, что же представляет собой вытесняемый ею материал в его ценностных измерениях (плохо — хорошо, истинно — ложно)? Согласно Фромму, вытесняется в бессознательное все то, что мешает социоэволюции, эволюционированию овнешненной и овремененной социальной реальности. Сознание в менталитете, по Фромму, — это все то, что отсеяно фильтром, частями которого выступают язык, логика и социальное табу.

Содержание сознания столь же эклектично, сколь эклектична сама социальная реальность. Сознание манифестирует не всего целостного человека, а только обособившуюся от него часть, укорененную в непосредственно окружающую человека реальность, т. е. самую несамостоятельную часть целостного Бытия. «Предполагается, что мнения здравомыслящих, нормальных — т. е. социально приспособленных граждан являются рациональными и нуждаются в глубоком анализе, — писал Фромм. — Это, однако, совершенно неверно. Осознаваемые нами мотивации, идеи и убеждения представляют собой смесь из ложной информации, предубеждений, иррациональных страстей, рационализации и предрассудков, в которой лишь изредка попадаются жалкие обрывки истины, придавая нам ложную уверенность, будто вся эта смесь реальна и истинна. В процессе мышления делается попытка навести порядок в этой клоаке иллюзий, организовав все в соответствии с законами логики и правдоподобия. Считается, что этот уровень сознания отражает реальность; это карта, которой мы руководствуемся, планируя свою жизнь. Эта ложная карта сознанием не подавляется. Подавляется знание реальности, знание того, что истинно. Таким образом, если мы спросим: "Что же такое бессознательное?", — то должны ответить: "Помимо иррациональных страстей, бессознательным является почти все наше знание реальности". Бессознательное в основе своей детерминируется обществом, которое порождает иррациональные страсти и снабжает своих членов всякого рода вымыслами, превращая таким образом истину в пленницу мнимой рациональности»30.

Итак, по Фромму, истинной частью человеческой ментальности выступает лишь социальное бессознательное, а сознание человека есть ложная его часть. Общественное сознание не может не быть ложным сознанием, так как из него вытеснены все представления о человеке как самой высшей онтологической цели, в нем он всего лишь фактор плоской социоэволюции.

Вытесняемое онтологически истинное в совокупном человеческом опыте удерживается в глубинах бессознательного механизмами забвения. Но, как говорится, "свято место пусто не бывает, а потому вытесненные представления в сознании замещаются ложными. Вытесняющее для того и вытесняет нечто, чтобы самому занять высвобождаемое насильственным образом "присутственное место". "Слыша призыв своей единственной, уникальной экзистенции, — говорил М.К. Мамардашвили, — я ищу свое место в мире и нахожу его занятым — оно занято призраком — образом меня самого. В этом кресле уже сижу я, и мое подлинное Я оказывается не у места. В тоталитарном языке все мысли раз и навсегда продуманы... Вместо тебя и твоей мысли на твоем месте уже сидит готовая мысль-заместительница"31. Осознание эмпирическим человеком вытесненного из его жизненного опыта материала всегда и эклектично, и в основном ложно. То, что вытесняется положительного, имеющегося в человеческом опыте, и предается забвению, и замещается ложными представлениями, которые выполняют определенную, а именно отрицательную, онтологическую функцию. Ложные представления апологетизируют наличные формы бытия, абсолютизируют эмпирическую повседневность и обыденность.

Если семантическое возвращение человека к первоначалам есть инволюция развернутого пространства знаков и значений в сингулярную пустотность Символа — семантичесое Ничто, то свертывание ложного опыта человеческой экзистенции осуществляется в семантическое Ничтожество — ложное сознание, каким является Идеология. Идеология замещает собой истинное Мировоззрение, которое входит в противоречие с овремененной и овнешненной реальностью. И человек начинает все менее целостно и достоверно воспринимать целостность мира, так как его самая существенная основа выпадает из его поля зрения. Постепенно он приобретает склонность центрировать свои представления на более проявленные ниши многоуровневого бытия. Отсюда возникают различного рода "центризмы" — антропоцентризм, социоцентризм, природоцентризм и проч. — как в новном ложные мировоззрения.

Ложное сознание возникает тогда, когда существенно снижается онтологический статус субъекта (гипсронтологизируется внесубъектная объективность) и повышается уровень ментальной гипертрофии бытия. Лев Карсавин эту онтолого-гносеологическую ситуацию называл величайшим и основным парадоксом несовершенного мира и несовершенной личности. "Мы настолько несовершенны, — писал он, — что считаем все действительное разумным. Мы признаем наше бытие и наш мир непротиворечивым, а пытаемся обличить противоречивость всего совершенного и Божественного. Но ясны и прозрачны Божественные тайны, которые насыщают более всякой постижимости и, всегда оставаясь тайнами, всегда все более и более постигаются. А вот несовершенное бытие так действительно загадочно, противоречиво и нелепо"32.

Бессознательное — совокупность неявных, но истинных представлений о реальности, ею вытесняемых в силу склонности к перманентному овнешнению, самообъективированию. Сознание как осознание есть в основном совокупность ложных о ней представлений, т. е. таких, какие требуются последовательно десубъективирующейся реальности. Своими рационализациями оно вполне устраивает и частичного индивида, существующего в повседневной реальности, разукорененного в высших онтологиях Бытия.

Если сознание действительно репрезентирует повседневную реальность в ее исторической опосредованности, а в новейшее время манифестирует экзистенциальный опыт социального человека, то бессознательное манифестирует вечность, в которой свернуты все исторические (временные) формы человеческих экзистенциалов.

В отличие от бессознательного, совокупность форм которого релевантна всей многомерной онтологии человека независимо от того, насколько он ее осознает (чем менее человек осознает истинную многослойность бытия, тем более он ей соответствует), сознание как нечто осознаваемое релевантно бытию в его эмпирически наблюдаемых проявленных формах и менее всего релевантно в принципе не осознаваемой целостности мира (чем более человек осознает, а вернее — приписывает миру определенную онтологическую структуру, тем более деформирует и мир, и самого себя).

Сознание релевантно лишь актуальной реальности, бессознательное же релевантно всем формам бытия как проявленным, так и непроявленным. Непроявленные формы бытия несут в себе истинные интенции бессознательного, а проявленные — как истинные, исходящие из бессознательного, так и симбиоз истинных и ложных, исходящих из гиперпроявленных онтологии. Бессознательное истинно свидетельствует не только об истинных, но и о ложных онтологиях. Отсюда и муки совести, если интенции бессознательного оказываются заблокированными экстенциями сознания.

Идеология не только лжесвидетельствует, но и пытается блокировать истинные интенции бессознательного, выполняя в ментальности функции внутреннего контролера и надсмотрщика. Так, объективистская социология, например, утверждает, что совесть есть не что иное, как интериоризованный внешний контроль. Идеология снимает с человека ответственность за все то, что может произойти деструктивного в мире, если он будет строго следовать ее установкам (так называемое право на ошибку в социальном эксперименте). Но мировоззрение, погруженное в глубины бессознательного, как известно, никогда не освобождает человека от груза ответственности не только за все то, что происходит в настоящее время, но и за то, что было совершено в далеком прошлом и что может произойти в будущем, r связи с тем, что человек как Микрокосм бессмертен и вечен, а потому и сопричастен всей генеалогии поступков самобытия.

Такое видение вселенской ответственности человека в христианстве фиксируется учением о первородном грехе и его историческом искуплении. Именно Человек, а не кто-то иной ответствен за направленность космогенеза, антропогенеза, социогенеза и природогенеза как особых форм расширяющейся собственной экзистенции. За все онтологические издержки в космо-антропо-социо-природогенезе Человек не может спросить ни с кого, кроме Самого Себя. Человек несет в Себе вселенскую вину за то, что Переход от Пустоты Бытия к его Полноте оказался столь трагическим. Он должен найти в Себе силы и покаяться, чтобы изменять мир к лучшему, исправлять в нем то, что искажено предыдущими поколениями, но Человек, к сожалению, продолжает расширенно воспроизводить деструкцию в Себе и в Мире.

Человек, оперирующий только рациональным сознанием, ведет себя крайне иррационально и деструктивно и при этом весьма логично рационализирует свою иррациональность, перекрывая каналы вины, по которым мог бы корректировать свое "разумно-неразумное" поведение. Человек же, управляющий своим поведением в основном бессознательными интенциями, все время припоминая "незабвенное забытое", непроизвольно интегрирует свои актуальные поступки во всю иерархию естественного мирожизненного процесса, и при этом рамками соотнесения для него выступает не явно господствующая идеологема, а все неявное трансрациональное пространство мировоззрения.

Самообъективирующийся субъект, подобно наркоману, попадает в замкнутое кольцо разумной действительности, в которой разум и действительность оказываются патологически нерелевантными и Духу, и Бытию. Ложное сознание, провоцируя гипертрофию ложного бытия, превращается в определяющее средство онтологического саморазрушения Субъекта. И чем более сознание оказывается релевантным гипертрофированной реальности, тем более ирреальной становится целостная человеческая экзистенция.

Если принимается версия о существовании коллективного бессознательного, то тогда должна приниматься и его полярная категория — коллективное сознательное. Если коллективное бессознательное — некий "подвал" менталитета, в который сваливается все то из совокупного человеческого опыта, что приходит в рассогласование с изменяющейся реальностью, то коллективное сознание — его "чердак", где располагаются те компоненты субъективности, которые синхронизированы с реальной действительностью. Россия в настоящее время, как известно, переживает глубинный ментальный кризис. И это означает, прежде всего, что "чердак" российской ментальности оказался захламленным псевдореформаторскими проектами, в которых нет места естественной экзистенциальной жизни человека, а ее "подвал" перегружен истинными и невостребованными духовными национальными символами и ценностями, возвращение к которым может вывести Россию из кризиса.

Коллективное сознание состоит не только из истинных, но и из ложных структур субъективности. Они-то и выступают главным вытесняющим фактором, провоцирующим перманентную самообъективацию человека.

Если все самое истинное в человеческом опыте в основном задвигается сознанием за свои собственнные кулисы — в бессознательное, то в нем самом остается лишь та часть совокупного опыта, апробированного на действительной реальности, который позволяет сознанию перманентно и принудительно адаптировать человека к ее объективным самоизменениям. Иллюзорное сознание коррелирует с ложной онтологией, но при этом выступает истинной формой осознания действительности в контексте своей репрессивной функции по тотальному подчинению ложного Я ложному не-Я. "Жизнь у нас так устроена, — писал Ф. Ницше, — что она основана не на морали; она ищет заблуждения, она живет заблуждением"33. Современный человек живет заблуждениями, потому что они осознанно культивируются различными формами идеологии, форсированно развертывающими ложные структуры бытия.

Если положительный опыт человека инволюционирует, свертывается в коллективное бессознательное, то ложный опыт — в коллективное сознание. Коллективное сознание — это то, что замещает собой на поверхности сознания тот вытесненный опыт, который ассимилировался коллективным бессознательным. Общественное сознание содержит в себе как истинные, так и ложные представления; ложные представления в нем — заместители представлений истинных, хранящихся забвением в глубинах бессознательного.

Коллективное сознание — идеологическая составляющая многомерного человеческого сознания, выполняющая функцию гносеологической апологии любой формы онтологии, какой бы искаженной и ущербной она ни была. Оно призвано, во-первых, закреплять за субъектом онтологический статус реальной действительности как дурной повседневности и, во-вторых, ментализировать последнюю, выдавая се за истинную объективацию всей целостной человеческой субъективности. Коллективное сознание может быть антропным (эпистемологическое сознание), социальным (общественное сознание), рациональным (научное сознание). Поэтому науки о душе должны включать в свою предметность не только структуру имманентного бессознательного, но и структуру актуализированного бессознательного.

Если существует личное бессознательное, то должно существовать и личное сознательное. Апология внешней действительности необходима человеку для того, чтобы защитить свое эго-состояние как от внешних, так и от внутренних обличителей (совесть). Человек не только осуществляет эго-защиту, но и закрепляет в своем Я такие качества и свойства, которые позволяют ему эффективно реинтегрироваться в среду, сколь искаженной бы она ни была. В личное сознательное интроецируется все то, что соответствует реальной действительности, или действительной реальности. Принимая безоговорочно ее такой, какова она есть в своем дурной повседневности, человек актуализирует в ней лишь то, что ей самой требуется, тем самым защищаясь скорее всего не от реальности, а от своего же личного бессознательного, которое эту реальность принять не может. В этой связи в психоаналитической практике необходимо наряду с приемом вытеснения более широко использовать прием закрепления.

Бессознательное — и коллективное, и личное — структурировано иерархией истинных онтологических приоритетов и предпочтений. Сознательное, как коллективное, так и личное, структурировано иерархией компромиссов в соответствии с гиперонтологическими приоритетами. В нем всегда в снятом виде господствует позорный консенсус, паритет между истинными онтологаями и псевдореалиями порой бесчеловечной действительности.

Чем более человек принимает действительность, адаптируясь как к истинным, так и к ложным ее формам, тем более он и себя и ее онтологически деформирует. Человек целостный принимает не все в действительности, а лишь ту ее часть, которая коррелирует с Вечностью, субординирована в ряду с более высокими овремененными онтологиями. Забвение дает человеку возможность онтологически дистанцироваться от произвола наличной действительности.

Будучи ложным, сознание, однако, вполне достоверно отражает ложную реальность, им же расширенно воспроизводимую. В этом весь онтологический парадокс сознания. Ментальность всегда релевантна Целостному Бытию. А это означает, что не только бессознательное релевантно истинному бытию, но и ложное сознание вполне релевантно бытию ложному.

Если нормальное сознание верно отражает нормальную реальность, то гипертрофированное сознание столь же верно воспроизводит гипертрофированную реальность, т. е. реальность, искаженную ее же собственными мировоспроизводящими интенциями. Ложное сознание отражает в реальности только то, что само в ней наводит, объективирует, видит не всю ее онтологическую многомерность, восходящую к Бытию Абсолюта, а лишь то, что само страстно желает воплотить в ней, т. е. свои собственные исходные мировоспроизводящие рационализации. Поэтому можно утверждать, что идеология вполне соотносима с так называемой разумной реальностью, или реальной разумностью. Гиперреальность и гиперсознание переходят друг в друга в рамках ложных мировоспроизводящих практик человека. «С помощью бесконечной формы, т. е. негативного Я, — писал С.Кьеркегор, — человек прежде всего вбивает себе в голову преобразовать это целое, чтобы извлечь, таким образом, Я по своему вкусу... А уж после этого он желает быть собою. Иначе говоря, он хочет начать намного раньше, чем прочие люди, — не с начала и даже не "в начале"; отказываясь принять на себя свое Я, увидеть свою задачу в этом Я, которое выпало ему на долю, он желает посредством бесконечной формы, которой он тщится быть, самому создать свое Я»34.

Сознание, "верно" отражая им же самим искаженную эмпирическую реальность, проецирует полученную картину на все многомерное бытие человека, и тем самым лжесвидетельствует о нем. Чем более мир конституируется сознанием в качестве феноменально-эмпирического, тем более "верно" сознание его отражает. Чем более "верно" отражает действительность наше поверхностное сознание, тем более оно провоцирует целостное бытие на саморазрушение, самораспад. Отдавая приоритеты более низким и поверхностным слоям бытия, позволяя им гипертрофированно развиваться, выходить из-под контроля высших уровней Бытия, человек все более приближает свою онтологическую катастрофу. Сознание, если оно не субординировано в ряду с более интимными интенциями бессознательного, а противостоит им (вытесняет, значит, и противостоит), наводит в действительности еще более объективированные формы своего существования, еще более самовытесняется из им же формируемой объективной реальности. Постепенно человек оказывается на периферии им же самим построенного мира. При этом он привыкает к ложной посылке сциентистской идеологемы о том, что, видимо, мир когда-нибудь будет существовать без него, и действительно начинает присутствовать лишь при Смерти, в ее не столько физических, сколько метафизических измерениях. В связи с этим в человеческой ментальности начинает подспудно формироваться мощная функция самовытеснения, псевдосубъектами которого выступают такие формы сознания, как коррумпированное сознание, циническое сознание и проч. Эти формы сознания суть осознанная десубъективированная реальность.

Циническое сознание — такая форма сознания, в которой объективное фиксируется в качестве более значимого компонента нежели субъективное в реальности. В социологизме, например, самым жизненно важным фактором человеческого существования признается экономика. В который уж раз политики заявляют, что их цель — накормить народ. Это и есть экономический цинизм, пронизывающий собой идеологему властных отношений в Социуме.

Ложные Я с их коррумпированными и циничными интенциями множатся особенно обильно в ментальности человека, как только он уходит от своей активной жизни в сфере Духа. «Глубинное "я" человека, — писал Н.А. Бердяев, — связано с духовностью. Дух есть начало синтезирующее, поддерживающее единство личности. Человек должен все время совершать творческий акт в отношении к самому себе. В этом творческом акте происходит самосозидание личности. Это есть постоянная борьба с множественностью ложных "я" в человеке. В человеке хаос шевелится, он связан с хаосом, скрытым за космосом. Из хаоса этого рождаются призрачные, ложные "я". Каждая страсть, которой одержим человек, может создавать "я", которое не есть настоящее "я". В борьбе за личность, за подлинное, за глубинное "я" происходит процесс распадения — это есть вечно подстерегающая опасность — и процесс синтеза, интеграции»35. Развертывание ментальных форм шло за счет обособления менее целостных Я от более целостных, которые перманентно вытеснялись в сферу бессознательного, причем их места с той же последовательностью замещались ложными Я. Один за другим возникали гиперантропные, гиперсоциальные и гиперрациональные Я, пытавшиеся центрировать собой всю целостность мироздания (антропоцентризм, социоцентризм, природоцентризм, объектоцентризм).

В ситуации, когда объем вытесняемых из сознания представлений существенно превышает объем их забывания, именно ложное сознание в ментальности выполняет своеобразную компенсаторную функцию, позволяющую ему сохраниться в качестве целостности (псевдоцелостности). Рассогласованность в динамиках вытеснения и забывания в поверхностных слоях сознания компенсируется наращиванием иллюзорных и ложных представлений, порой превращающихся в ведущий мировоспроизводящий фактор. Человек начинает не только адаптироваться к миру, но и активно развертывать содержащуюся в нем онтологическую ущербность. Не только истинное бытие и истинное сознание семантически обусловливают друг друга, — то же самое наблюдается и во взаимодействии ложного бытия и ложного сознания. «Наряду с... независимыми элементами, — писал Анри Бергсон, — мы обнаруживаем более сложные группы, взаимопроникающие элементы которых все же никогда целиком не сливаются в цельную массу "я". Таков, например, комплекс ощущений и идей, привитых неправильным воспитанием, которое обращается скорее к памяти, чем к разуму. Здесь в недрах основного "я" образуется "я"-паразит, непрерывно завладевающее первым. Многие так и живут, и умирают, не познав истинной свободы. Но внушение стало бы убеждением, если бы оно охватило все "я" целиком»36. Со стремительным расширением сферы бессознательного в человеческой ментальности столь же стремительно расширяется и сфера ложного сознания, стремительно разрастаются Я-паразиты, отсасывающие смысловую энергетику из Я истинных.

Слово "паразит" в современном русском языке несёт в себе огромный запас различных содержаний, не связанных с его изначальным буквальным значением. Часто это просто ругательство такое: "Ах ты, паразит!" Тут это слово используется в философском смысле: "Я-паразиты, отсасывающие смысловую энергетику из Я истинных". Но и в наше время всё ещё остаётся актуальным лечение от паразитов в самом что ни на есть буквальном смысле слова. Для кого это актуально, тому полезно будет узнать о диагностических комплексах и статистику излечения. Подробности читайте на сайте.

Ложные формы сознания (ложные Я) на схеме 21 отделены пунктирной линией. По мере нарастания процесса самоотчуждения Человека они становятся все более доминирующими и определяющими в его экзистенции.

Первой исторической формой ложного сознания выступает антропное посткосмическое сознание (феноменальная ноуменальность, или антропологическая форма абсолютного Я). В ментальности антропного субъекта космическое сознание постепенно модифицируется в космическое бессознательное. Однако то, что вытесняется из сознания, заполняется иным содержанием. У антропоса есть свой ценностный образ целостного мироздания. Но так как этот образ формируется в соответствии с приоритетами родового способа существования, он не может не быть и тенденциозным, и ложным. Космическому бессознательному в сфере антропной ментальности противостоит ложная антропная форма осознания космоса — гиперфеноменальное абсолютное Я.

Более низкие уровни сознания, нежели трансцендентное, пытающиеся возвыситься над ним, систематически наращивают потенциал ложных представлений о человеке. "Возвеличиться умом, — писал Плотин, — значит принизиться"37. Целостное сознание антропоса есть уже некий ментальный синтез истинных и ложных представлений о мире, а также месте и роли в нем человека. Наряду с истинными общечеловеческими ценностями в сознании родового человека присутствуют и ложные символы, или ценностные псевдосимволы.

Астральный Антропный Социальный Телесный

субьект субьект субьект субьект

▼ ▼ ▼ ▼

Космическое

(символическое сознание)

Антропное

протоантропное сознание

Антропное

протоантропное сознание

Телесное

протоантропное сознание

Космическое протоантропное сознание

Антропное

(ценностное сознание)

Антропное

протоантропное сознание

Телесное протоантропное сознание

Космическое протоантропное сознание

Антропное

протоантропное сознание

Социальное (нормативное сознание)

Социальное протоантропное сознание

Космическое протоантропное сознание

Антропное

протоантропное сознание

Социальное протоантропное сознание

Телесное

(рациональное сознание)

▲ ▲ ▲ ▲

Космическое Антропное Социальное Телесное

бессознательное бессознательное бессознательное бессознательное

Схема 21. Соотношение истинного и ложного сознания.

Утрачивая свою астральность, ограничивая свою эмпирическую экзистенцию пределами человеческого рода, своей внетрансцендентной самоактуализацией антропос в состоянии продуцировать культурные ценности лишь за счет разрушения символов культа. Объявляя трансцендентную культуру своего астрального предка низшей, неразвитой, антропная культура (или собственно культура) выступает самым мощным фактором декосмизации и десакрализации Человека, на ее совести лежит ценностное инкорпорирование Антропосом Ноумена. Нельзя забывать, что "истинные" ценности культуры формировались на развалинах "неистинных" трансцендентных ценностей язычества.

Будучи генетически связанными с трансцендентными ценностями, имплицитно содержащимися в символах культа, явные ценности культуры, обосабливаясь от них, ведут к абсолютизации человеческого в человеке и релятивизации сакрального в нем. Культура синтезирует человеческую событийность в явных ценностях, но не на ноуменальной, а на феноменальной основе. Антропный субъект в состоянии положительно влиять на свою родовую онтологию и в основном отрицательно — на онтологию сакральную. Явные ценности культуры, активно противостоящие трансцендентным ценностям культа, позволяют человеку интенсивно реинтегрироваться в Род за счет столь же интенсивной дезынтеграции в Космосе.

Второй исторической формой ложного сознания выступают социальные формы постантропного и посткосмического сознания (социальная феноменальность, или гиперсоциализированная форма феноменального Я и социальная ноуменальность, или гиперсоциализированная форма абсолютного Я). В структуре субъективности социального субъекта еще более расширяется сфера ложного сознания. Бессознательное социального субъекта состоит из космического (символического) и антропного (ценностного) бессознательного. Социум активно вытесняет из сознания не только сакральные, но и эпистемологические представления. В социальной драме основным персонажем выступает не целостный человек, а лишь его несуверенное социальное Я. Социальный субъект должен лишь хорошо усваивать и исполнять поручаемые ему обществом роли. Социум дробит человеческую индивидуальность и феноменальность на дурную бесконечность отчужденных социальных позиций и ролей. Обществу не нужен целостный и универсальный человек, — ему нужен лишь исполнительный социальный актер, строго придерживающийся в своем поведении нормативов внешнего долженствования. Культура препарируется цивилизацией таким образом, чтобы социальные ее клише, стереотипы способствовали преобразованию целостного человека в так называемый человеческий фактор сверхцелостного социального развития.

В субъективности социального субъекта соотношение истинного и ложного — примерно один к одному. Его сознание вполне адекватно воспроизводит целостность социума и, мягко говоря, неадекватно — целостность космического и родового универсумов. Нецелостный Индивид, тотально зависящий от Социума, пытается жестко центрировать своей эпифеноменальностью Мироздание.

Что же вытесняется обществом? Вытесняется все то положительное в опыте, что мешает обществу эволюционировать за счет снижения уровня человеческого в человеке, В сознании остается лишь то, что позволяет человеку еще более усердно служить социоэволюции, т. е. развитию все более овнешняемого и овременяемого социума. Что же обществу мешает? Конечно же, высокая культура с ее обращенностью к собственно человеческим проблемам. Ему мешают высокие духовные искания, связанные с выполнением человеком своих функций в космогенезе. Социоэволюция отбирает лишь факторы, пригодные для своего самодвижения, в их числе и "человеческий фактор", а все остальное конституируется в качестве второстепенного и избыточного и вытесняется из сферы социального сознания. Об избыточном и вытесняемом оно лжесвидетельствует, обретая в ложных посылках самооправдание. Все, что служит социоэволюции, фиксируется идеологией и ранжируется по степени приоритетности. В системе социальных приоритетов "человеческое, слишком человеческое" занимает одно из последних мест — вот почему культура в обществе финансируется по остаточному принципу. Общество культивирует в человеческом сознании лишь то, что требуется для его все более эффективного функционирования и развития.

Социальный субъект положительно влияет лишь на свою социальную онтологию и в основном отрицательно — на онтологию космического и социального универсумов. Явные нормативы цивилизации, активно противостоящие трансцендентным нормам культа и эвалюативным нормам культуры, позволяют нецелостному индивиду интенсивно реинтегрироваться в Социум за счет дезынтеграции своих отношений с Человечеством и Абсолютом.

Социология в качестве концептуализации общественной системы выступает вполне истинной миропостигающей доктриной, однако как только пытается репрезентировать всю иерархию сущностных сил человека, она превращается в ложную доктрину, в манипулятивную и репрессивную идеологему. Предметностью социологии выступает лишь социальное измерение нецелостного, частичного субъекта. Целостный субъект — предметность антропологии, как сверхцелостный субъект — предметность мистики.

Третьей исторической формой ложного сознания выступают телесные (рациональные) формы постсоциального, постантропного и пост космического сознания (телесная социальность, или телесная форма социального Я, телесная феноменальность, или телесная форма феноменального Я, и телесная ноуменальность, или телесная форма абсолютного Я). В структуре субъективности телесного субъекта основу составляет огромная "черная дыра", состоящая из космического (символического), антропного (ценностного) и социального (нормативного) бессознательного. Сфере бессознательного противостоит столь же огромная сфера ложного сознания.

У телесного субъекта сознание в основном ложное. "Если личность не добилась успеха, объединяя свои усилия в достижении высшего Я, — писал Э. Фромм, — то направляет их на низшие цели; если у человека нет близкой к истине картины мира и представления о своем месте в нем, то он создает иллюзорную картину"38. Человек, который все время фиксирует внимание на низших формах своего бытия, по отношению к высшим формам предпочитает доверять ложным и иллюзорным картинам и образам.

Телесный субъект прекрасно отражает в рациональных формулах и схемах отношения между объективациями, однако, проецируя их на высшие онтологии человека, лжесвидетельствует и о сакральном, и об антропном, и о социальном в Человеке.

Субъективность телесного субъекта хотя и не содержит в своей структуре свое иное, т. е. еще некую не проявленную форму субъективности, однако предваряет собой постсубъективность Абсолюта, которую можно условно обозначить терминами "посттелесное (пострациональное) бессознательное" или "Структурированный Хаос". Человек, движимый своим гипернетерпением, стремлением за весьма обозримый исторический период проскочить через промежуточные онтологические состояния, с тем чтобы обрести тотальность полноты Бытия, в конечном счете хаотизирует Себя и Мир, превращает Бытие в вульгарно переполненную, тучную онтологию, регенерировать ложные структуры которой в структуры истинные может лишь Апокалипсис.

Своей экзистенцией телесный субъект завершает цикл онтологического греха человека во всемирно-историческом масштабе. Французский философ, представитель постструктурализма Лаку-Лабарт, в центре интересов которого лежит проблема репрезентации, пришел к выводу, что "субъект в зеркале" — это субъект отрекающийся — "де-зистирующий", а не "эк-зистирующий". В рамках своего гносеологического статуса телесный субъект способен положительно воздействовать лишь на неодушевленную природную среду, и то в очень ограниченных пределах. Все воздействия Рацио за этими пределами ведут к омертвлению сущего, к его деонтологизации.

Чем более репрессивно Рацио господствует над породившим его Логосом, тем более человек оказывается приниженным в своем онтологическом самоотчуждении. Гиперрационализм — последняя форма семантического самоунижения, до которого может дойти Человек.

В самой реальности сознание ищет уже не объект отражения, а лишь свои самоотражения по поводу объекта. Поэтому гносеологический субъект в идеале — это субъект, всматривающийся не в глубины объекта, а в его логику, априори представленную в собственных морфологических структурах — чистом дискурсе. Что истинного может сказать, к примеру, телесно-рациональное сознание о Боге? Оно в состоянии лишь построить его сциентистскую гипотезу и не найти ей эмпирических подтверждений, а потому в который уж раз "убедительно доказать" его принципиальное отсутствие в реальной действительности. Как подчеркивал Даниил Андреев,"богоборческий выбор совершается не самою монадою, а низшим Я, душевным, ограниченным сознанием"39. Трансцендентное не постигается средствами рационального. Если Рацио и обнаруживает нечто абсолютное в мироздании, то не в его субъектной целостности, а в его объектной дробности (атом, кварк и проч.).

Формальная наука развивается по пути самовизионерства, способом которого является перманентная замена одних парадигм на другие, в большой степени репрезентирующие Объективную Логику, или Логику Объекта. На поверку же новейшие парадигмы знания всегда оказываются не только более формальными, но и менее связанными с собственно человеческим в человеке. Гносеологический субъект все время упивается своим собственным отраженным образом — отраженным не от реальности, а от собственных интеллектуальных схем. Своими рационализациями сознание "верно" отражает им же самим рационализируемый мир. По эффекту бумеранга в сознание возвращаются его собственные рациональные самоотражения, так как отпавший от Логоса Рацио, будучи онтологически отчужденным от пустотной мыслеосновы Бесконечного Субъекта, начинает расширенно тиражировать свою оторванную от целостной жизни абстрактную логику.

Гипертрофированное развитие низших онтологических форм за счет инкорпорирования высших и есть основная причина формирования гипертрофированных и ложных форм сознания. В кривом зеркале ложного сознания эмпирическая реальность, этот онтологический уродец с нечеловеческим лицом, превращается в идеал красоты, наделяемый статусом абсолютного бытия, в котором чуть ли уже не воплотилась "вековечная мечта всех времен и народов".

Сознание, вытесняющее в бессознательное все то, что не соответствует им же самим искаженной действительности, разумной действительности, отражает эту действительность не иначе, как репрессивным способом. Оно испытывает ее, пытает (испытания, опыты), силой выведывая у нее сокровенную тайну Бытия. Ложные формы сознания репрессивны по самой своей сути. Правда, которую сознание силой вырывает у действительности, — "подлинная" в изначальном значении этого слова. Марина Цветаева вспоминает, как Максимилиан Волошин однажды весьма эмоционально прореагировал на часто произносившееся ею словосочетание "подлинная правда". «Хотела было написать "ненасытность на подлинное", — пишет она в воспоминаниях "Живое о живом", — но тут же вспомнила, даже ушами услышала: "Марина! Никогда не употребляй слово "подлинное". — "Почему? Потому что похоже на подлое?" — "Оно и есть подлое. Во-первых, не подлинное, а подлинное, подлинная правда, та правда, которая под линьками, а линьки — те ремни, которые палач вырезает из спины жертвы, добиваясь признания, лжепризнания. Подлинная правда — правда застенки"»40.

Гносеологический субъект, дистанцирующийся от им же самим выделенного объекта, — это палач, допрашивающий его с пристрастием, осуществляя по отношению к нему репрессивные технологии. Он не пытается "болеть болью" объекта, поскольку дистанцировавшись от него, онтологически индифферентен к состояниям его экзистенции, меняющимся под гносеологическими пытками. Так, к примеру, его совершенно не волнуют экологические проблемы. В этом способе воспроизведения реальности всегда присутствует насилие не только гносеологическое, но и онтологическое. В процессе сциентистского насилия над объектом гносеологический субъект получает от него "достоверный" самодонос, подтверждающий правильность исходной рациональной гипотезы, которая становится его объективной теорией. Вне этого репрессивного способа познания не может развиваться технология, расширенно воспроизводящая мир объектов. Но разве правомочно этот объектный подход проецировать на всю иерархию человеческого бытия?

Сциентистская форма идеологии утверждает, что она демистифицирует реальность, опираясь на истинные знания о ней. На самом деле она рационализирует реальность, осуществляя над ней тотальное семантическое насилие, систематически сменяя одну ложную мировоззренческую парадигму на другую, еще более ложную, стремясь окончательно подчинить живую реальность логической схеме.

Демистифицирует реальность не рациональная форма сознания, а бессознательное своими неявными мистическими знаниями о ней. Бессознательное релевантно истинной реальности, всей проявленности ее онтологической иерархии. Это позволяет ему легко фиксировать различие между должным и сущим, задуманным и реализованным, трансцендентным и феноменальным — в реальности, окружающей Субъекта, и в Субъекте, который сознательно ею себя окружает. Именно само сознание помогает бессознательному выполнять эту функцию, вытесняя в него все то, что не соответствует им же искажаемой реальности, т. е. всю совокупность истинных свидетельств о ней, а следовательно, и о самом себе как вытесняющей основе.

Сциентистские репрессалии, применяемые к надобъектным формам бытия, ведут как к гносеологической, так и к онтологической деформации и мира, и человека. Этот способ познания с большой натяжкой можно считать применимым даже к универсуму объектов, ибо он игнорирует содержащиеся в этом универсуме следы субъективности, не учитывает в объекте ту его составляющую, которую можно обозначить как объективированную субъективность. Вот почему современная гносеология, оказавшись под руинами позитивизма и псевдодиалектической теории отражения, пытается искусственно внедрить в объективистскую методологию субъективный фактор. Предпринимается попытка как-то выпрыгнуть за пределы сциентистских образов, войти в образную структуру социального, эпистемологического и даже трансцендентного способов миропостижения. Однако за пределами субъектоцентризма эта попытка обречена на очередной провал.

Бессознательное — это зеркало, амальгама которого состоит не из объективных рационализации, а из субъективных трансценденций. Эмпирическая реальность, искаженная ущербным сознанием, страшится в него заглядывать, — уж очень безжалостным оказывается в нем отображение этого онтологического уродца, как в известных "Меннинах" у гениального Веласкеса. Только бессознательное может поведать разумной действительности, насколько она искажена разумом, вытеснившим в его глубины истинные сведения о ней, насколько своей феноменальностью и рационалистичностью разумная действительность не соответствует своему истинному положению в целостном и трансцендентном мире, т. е. тому положению, которое она должна была бы обрести в результате естественного самопроявления, самораспаковывания без пошлых подсказок со стороны Рацио, как ей интенсивно развиваться.

Систематически лжесвидетельствуя о "проклятом прошлом" и апологетизируя "прекрасное настоящее" — искаженную действительность, ложное сознание тем самым провоцирует ее на еще более интенсивное самоискажение. Расширенно воспроизводя подлинную (подлую) правду о действительности, сознание тем самым не только десубъективирует объективную реальность, но и своей логикой самообъективирует субъективную реальность, все более и более выводя человеческую экзистенцию из-под "юрисдикции" свободного Духа и переподчиняя ее законам необходимости волющего Тела.

Итак, по мере распаковывания Великой Пустоты не вполне естественным способом, основанным не на принципе ничегонеделания, а на принципе гиперрациональной активности, развертываются не только истинные, но и ложные формы бытия и сознания. Первые вытесняются вторыми в бессознательное, с тем чтобы не оставалось адептов гармоничной жизни, педантично разрушаемой адептами ускорения и перестройки. Сознание субъекта имеет дело как с истинной, так и с ложной онтологией. Они, в свою очередь, наводят в нем как истинные, так и ложные Я. Таким образом, сознание обладает противоречивой дихотомией онтологических статусов: истинное — ложное.

Сознание содержит в себе не только неистинный опыт существования, — оно есть некая диффузная часть менталь-ности, в которой удивительнейшим образом переплетены между собой и истинные, и ложные представления о мире и человеке. Если бы сознание было только ложным, то человек давно уже прекратил бы свое существование. Таким образом, можно говорить о некоем маргинальном онтологическом статусе сознания, который обусловлен тем, что человек одновременно воспроизводит своей экзистенцией и истинные, и ложные структуры бытия. Сознание — та часть ментальности, которая способна перманентно перестраиваться в соответствии с изменяющимися обстоятельствами, какими бы они ни были, тогда как бессознательное — это нечто неизменное в своем позитивном противостоянии к перманентно овнешняемому и овременяемому миру. Осознающий реальность человек всегда готов поступиться некоторыми высокими принципами, чтобы подчиниться ее непреложности. Поэтому религия и пытается снять с человека груз ответственности за такое именно вынужденное поведение, давая ему возможность каяться, чтобы грешить, и грешить, чтобы каяться.

Истинное сознание — это не только отражение, но и процесс порождения истинной реальности. Сознание и Бытие порождают друг друга в едином для них креативном процессе и семантическом пространстве. Экстенции Бытия воздействуют на онтологический статус Субъекта, а интенции Субъекта — на ментальный статус Бытия.

Примечания

29 Соловьев В.С. Общий смысл искусства. – Соч.: В 2 т. – М., 1988. – Т. 2. – С. 395.

30 Фромм Э. Иметь или быть? – М., 1986. – С. 124.

31 Мамардашвили М.К. Мысль под запретом: Беседа с А. Эпельбуэн // Вопр. философии. – 1992. – № 5. – С. 101.

32 Карсавин Л. О личности. – С. 205.

33 Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. – М., 1990. – Т. 1. – С. 233.

34 Кьеркегор С. Болезнь к смерти // Кьеркегор С. Страх и трепет. – С. 299.

35 Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. – Париж, 1952. – С. 152.

36 Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания // Собр. соч.: В 4 т. – Т. 1. – С. 122.

37 Цит. по: Адо П. Плотин, или Простота взгляда. – С. 74.

38 Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. – М., 1989. – С. 162.

39 Андреев Д.Л. Роза Мира. – М., 1991. – С. 46.

40 Цветаева М. Живое о живом (Волошин) // Соч.: Соч.: В 2 т. – М., 1980. – Т. 2. – С. 245.

Вернуться к оглавлению

Далее читайте:

Фёдоров Юрий Михайлович (1936-2001), русский мыслитель.

Философы, любители мудрости (биографический справочник).

Русская национальная философия в трудах ее создателей (специальный проект ХРОНОСа).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

> НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Ф >