Ю.М. Федоров

2009 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Ю.М. Федоров

Сумма антропологии

Глава 3

СЕМАНТИЧЕСКИЙ МОДУС ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЭКЗИСТЕНЦИИ

3.1. ЯЗЫК И БЫТИЕ

Отношение к миру человека... характеризуется как раз свободой от окружающего мира.
Эта свобода включает в себя языковое строение мира.

Х.Г. Гадамер. Истина и метод

Обратившись к свидетельствам Тайной Доктрины, мы выяснили, что континуум человеческой экзистенции с одной стороны ограничен Великой Пустотой (Ничто), а с другой — Великой Полнотой (Нечто) и что последняя, или "завершенная", форма экзистенции есть полная и исчерпывающая самопроявленность, самораспакованность первой. Второе, что мы выяснили или по крайней мере во что уверовали, — это то, что три основных модуса Ничто, Пустоты распаковываются, проявляются, образуя расширяющуюся Вселенную Духа, как бы синхронно, одновременно структурируя и ментальную, и семантическую, и онтологическую сферы человеческой экзистенции.

Однако Тайная Доктрина умалчивает о том, на какие универсумы распадается проявленный мир Абсолюта, так как ее предметностью выступает мир в его субъективной целостности, а не отдельные его составные части. И раз уж нам необходимо строить модель структурированного мира, то ничего не остается иного, как начать спускаться с "небесных высей" на "грешную землю", т.е. обращаться к проявленным формам сознания: ценностной, нормативной и рациональной. Иными словами, мы должны переместиться со своими изысканиями в гносеологическое пространство Явной Доктрины.

Как же построить модель Бытия, чтобы она объясняла настоящее и содержала в себе ретроспективу прошлого и перспективу будущего во всех выделенных нами трансцендентных модусах самопроявляющегося Абсолюта? Вряд ли такую модель можно строить, пытаясь одновременно учитывать все три модуса Первосушего. Но поскольку они трансцендентно тождественны, то, видимо, если удастся построить континуум человеческого существования по основанию хотя бы одного из модусов первоначал, то и остальные континуумы можно будет выстроить по уже имеющемуся аналогу. Но вот вопрос, с чего начать? С построения всеобщей концепции Менталитета? Или со всеобщей концепции Семантического Пространства? Или с концепции Бытия? Вопросы эти далеко не простые, так как человечество за долгую историю познания накопило огромное количество сведений о самом себе во всех сферах многомерной экзистенции, и каждая из этих сфер предоставляет обильный материал для мировоззренческой концептуализации Сущего.

Если сразу же приступим к построению теоретической модели ментального континуума, которая является целью нашего исследования, то столкнемся с невероятным обилием взглядов на сущность человека в его некоей качественной определенности. Их почти невозможно генерализовать в целостную мировоззренческую версию. Частные модели ментальности, содержащиеся в рамках как научных, так и вненаучных парадигм, существенно различаются между собой по предметности. Человеческая ментальность по отношению к различным рефлексивным практикам выступает как дурная бесконечность субъективных форм. Другой сложностью является то, что человекознание исторически развивалось за счет перманентной смены парадигм, причем каждая из последующих содержала в себе все менее целостный и универсальный образ Человека. Так, например, современная психология почти полностью утратила интерес к духовной сущности человека и в основном занимается ментализацией его телесной субстанции (психофизиологический параллелизм). То же самое можно сказать и о социологии, которая в человеке не обнаруживает ничего сверх его социальной сущности.

Мы не в состоянии реконструировать всю генетическую иерархию менталитета еще и потому, что исторически предыдущие его формы перманентно вытесняются последующими в сферу бессознательного. Из коллективного бессознательного современного человечества никакими рациональными процедурами неявные ментальные структуры для непосредственного эмпирического анализа извлечь невозможно.

Метафизика, эта менее всего проявленная часть рационализма, утверждает, что человеческое бытие по своей структуре иерархично, многоуровнево. Но вот вопрос: каковы эти уровни по своему экзистенциальному содержанию? И возможно ли построить такую гносеологическую модель, которая репрезентировала бы не только сверхцелостность человеческого бытия, но и особую природу его интегративных компонентов, слоев, уровней, каждый из которых являет собой целостность, отличную от иных, иерархически с ним сопряженных целостностей?

Если приступить сначала к построению онтологического континуума человеческого существования, то и здесь возникают не менее серьезные препятствия, чем при работе с ментальным материалом. Мы должны суметь взглянуть на свое собственное эмпирическое существование таким образом, чтобы обнаружить в нем всю структуру генетических отложений форм человеческого бытия и по ним создать модель космодинамики человеческого существования. К сожалению, и этот путь для нас заказан. В своем реальном существовании мы не обнаружим вытесненные историей формы бытия, — они навсегда канули в лету.

Конечно, желательно было бы оперировать чистыми онтологическими категориями, описывающими человеческую экзистенцию. Однако одни бытийственные формы перманентно вытесняются другими, и, вытесненные историей в бессознательное, они уже не выступают в качестве эмпирически наблюдаемой реальности. Онтологическая археология здесь оказывается бессильной.

Реконструировать всю онтологическую и ментальную генеалогию современного человека можно было бы непосредственно, если бы его история постоянно находилась под пристальным вниманием некоего внешнего и беспристрастного наблюдателя (включенное наблюдение космического пришельца). Лишь способом внедрения в исторический поток чуждой экзистенции можно "объективно" зафиксировать смену одних бытийственных форм другими, как, например, это делает гносеологический субъект, "абсолютно противопоставляя себя в акте научного наблюдения исследуемому объекту.

Построить всеобъемлющую модель бытия лишь по знанию овнешненных и овремененных форм человеческого существования невозможно. О всех же менее проявленных формах бытия, не имеющих явных эмпирических свидетельств, мы вынуждены будем делать умозаключения, полагаясь лишь на весьма сомнительные домыслы так называемого здравого смысла.

Как известно, историческое сознание всегда строит ретроспективу, уходящую в глубь веков, именно с позиции знаний о проявленных формах наличного бытия, укорененных в настоящем, а потому, как правило, и лжесвидетельствует о прошлом, в котором были укоренены совершенно иные формы человеческой экзистенции. Историческое сознание пытается выяснить, каким образом одни формы бытия сменялись другими, опираясь в основном на археологию опредмеченного, объективированного прошлого в настоящем. Но история объективации, взятая вне истории субъективаций, не только не проясняет суть бытия, но и существенно искажает ее. Данные истории предметных форм бытия могут порадовать лишь историцистов, ибо полны свидетельств о плоской эволюции объективной реальности, а не об эманационном расширении Вселенной, поскольку относятся лишь к следам, оставляемым процессом объективации субъекта, и мало что говорят о сущности процесса субъективации объекта. "Глиняные черепки, наконечники для стрел, каменные рубила и кухонные отбросы, — писал А. Мень, — рассказывают о быте доисторического человека, о его занятиях и жилище, но они молчат о главном: о самом человеке. Остатки скелетов, обломки черепов помогают восстановить внешний облик первобытных охотников, но не картину их внутренней жизни"1. По объективациям трудно судить о том, какова была направленность космодинамики субъекта.

Материальные остатки прошлого фиксируют скорее состояние процесса объективации человека, а не факты его пребывания в сфере духа. Здесь более достоверными свидетелями выступают образы, а не предметы, трансрациональные мифы, а не эмпирические знания. Там, где историки мифологизируют, они оказываются ближе к целостному воспроизведению человеческой жизни в ее ретро- и перспективе, нежели когда увлекаются сциентистскими, "строго научными" парадигмами объективного исторического процесса.

Историю субъективации нельзя отождествлять с историей объективации, так как именно вторая есть производная от первой, а не наоборот. В противном случае теоретическое сознание, будучи введенным в заблуждение такого рода мировоззренческой интенцией, каждую археологическую находку будет интерпретировать в качестве очередного свидетельства о том, что по мере развития овнешненного мира прогрессировал и внутренний мир человека. Это входит в явное противоречие с метафизическими наблюдениями, красноречиво утверждающими обратное: с ходом истории человек все более утрачивает способность к внутренней самодетерминированности, впадая в зависимость от им же самим созидаемого объективного мира. Анализ исторически отложившихся объективации не позволяет реконструировать вытесненные онтологические формы, так как в сохранившихся объективациях-скелетах уже не содержится ни духа, ни истинной плоти навсегда исчезнувших форм человеческого существования. Не потому ли историки все время переписывают свои тексты по мере изменения внетекстовой реальности, т.е. по мере вытеснения объективированных форм бытия еще более объективированными? Это делается, видимо, из благих побуждений представить исторический процесс "объективно". А потому его все более и более "очищают" от всего субъективного, человеческого, оставляя в центре внимания лишь внутреннюю логику самодвижения исторического процесса.

Все современные ретроспекции исторического сознания суть насилие менее целостного настоящего над более целостным прошлым. Прошлое реконструируется в соответствии с целями и задачами апологии настоящего, а потому всегда конструируется как нечто менее значимое для всеобщего исторического процесса. Историческое сознание свидетельствует скорее о присутствии настоящего в прошлом, а не о самом прошлом, присутствующем в настоящем. История превратилась в Метафору, которую своевольно интерпретирует Идеология исходя из своих насущных задач по все более интенсивной объективации субъективного.

Многомерную структуру человеческой экзистенции в мировоззренческих моделях воспроизводят, отталкиваясь либо от универсума объективации (Явная Доктрина), поддающихся эмпирическому наблюдению, либо от универсума субъективации (Тайная Доктрина), которые "наблюдать" можно лишь внутренним зрением, т.е. трансэмпирически. В рамках европейского рационализма наиболее предпочтительным всегда считался первый путь. Он стал в нем почти абсолютно господствовать с тех пор, как натурализм, а за ним и позитивизм обрели статус мировоззренческих парадигм, в рамках которых формировались и меняли друг друга научные картины мира.

Современные мировоззренческие схемы, основывающиеся на естественно-научной форме рефлексии, суть прямая проекция законов необходимости, господствующих в универсуме объективации, на всю иерархию Бытия. Теоретизирующим сознанием именно наиболее проявленные и объективированные формы человеческой экзистенции конституируются в виде самых высших онтологии и, напротив, непроявленные и высшие формы существования, например человеческая бытийственность в сфере Духа, не только никак не конституируются онтологически, но и, как правило, отбрасываются в качестве вненаучных фикций.

Однако как только предметом целенаправленных наблюдений внутреннего зрения (интуиции) становится универсум субъективаций, так сразу же иерархия онтологических рядов, слоев начинает выстраиваться в совершенно обратном порядке, нежели тот, который принят в Явной Доктрине. Он начинает полностью совпадать со свидетельствами Тайной Доктрины. Но интуиция в научном исследовании хороша лишь в том случае, если ее свидетельства все же чем-то подтверждаются апостериори. Интуицию необходимо использовать лишь как первотолчок, а затем надо искать такую реальность, в которой в снятом виде присутствует преднайденная иерархия Бытия. Такой реальностью выступает человеческий язык, в котором послойно откладывались все преодолеваемые историей формы человеческого существования. Через археологию языка мы можем подойти к теоретической реконструкции целостного человеческого бытия и обнаружить в нем ту иерархию онтологических ниш, которые человек в своей эмпирической повседневности не наблюдает. В языке изоморфно представлены вся ретро- и перспектива Бытия и Менталитета. Археология языковых форм и их соотношений восполняет ограниченные возможности онтологической и ментальной археологизации современной человеческой экзистенции.

Все универсалии "сильной и узкой версии", которые одновременно можно конституировать в качестве рационализации "слабой и широкой версии" Сущего, не вписывающиеся ни в Тайную, ни в Явную Доктрины, условно обозначим термином "Неявная Доктрина". В нее входит весь спектр гуманитаристики, социального познания. К ней мы отнесем и языкознание. Неявная Доктрина и есть связующее звено между крайними мировоззренческими концептуализациями, в ней мы и попытаемся найти неявные свидетельства о структуре Бытия.

Язык выступает неким семантическим синтезом двух динамик: динамики изменений объекта и динамики изменений субъекта в их (и в этом самый большой парадокс языка) иррелевантности друг другу. Каждая из этих динамик говорит нам либо о процессе субъективаций объективного, либо о процессе объективации субъективного, но один лишь язык в состоянии дать нам целостное представление об их онтологическом взаимодействии. Исследовав в отдельности алгоритм движения объективированного мира Человека, мы вряд ли сможем понять смыслы его трансцендентного и феноменального существования. Но и, напротив, выяснив действие алгоритма движения духа, мы едва ли поймем, что собой представляют такие наиболее проявленные формы человеческого бытия, как социальный и природный универсумы. В то же время смыслы существования человека во всех онтологических нишах бытия как в предельных, так и в промежуточных, хранятся в изоморфных им структурах языка.

Итак, для того чтобы понять историю объективированного мира, к которому, естественно, не сводится многомерная экзистенция Человека, прежде всего необходимо выявить историю движения его субъективной целостности, изоморфно представленной историческими напластованиями в языке. Другого пути просто нет, так как факты-объективации — это всего лишь обломки материальной оболочки человеческого бытия, мало что проясняющие в его духовном содержании, это всего лишь "строительные кирпичи", из которых выстроен внешний фасад мира, тогда как факты-субъективации касаются истории становления человека в духе, они суть "строительные кирпичи", из которых сложен внутренний мир человека.

Язык — удивительная "вещь". Это единственная объективированная форма субъективности, в которой содержатся все исторические семантические напластования, доступные "эмпирическому наблюдению". Именно по ним мы и можем реконструировать целостные эманационные этапы расширяющейся вселенной Духа.

Выявление глубинных структур семантической системы позволяет обнаружить и релевантные им глубинные структуры человеческого бытия, которые заданы человеку не эмпирически, а трансцендентно, в связи с чем и не вполне им осознаются. «Язык, — считает Д.Л. Спивак, длительное время изучавший лингвистику измененных состояний сознания, — представляет собой многоуровневую структуру, под поверхностным слоем которой лежит значительное число глубинных "языков", построенных по разнообразным и достаточно отличным друг от друга законам. Эти глубинные языки поочередно и в строго закономерном, фиксированном в пределах данной культуры порядке могут становиться поверхностными, актуализироваться в языковом мышлении по мере нарастания изменений внешней среды. Соответственно они становятся явными и доступными непосредственному наблюдению при измененных состояниях, прохождение через которые в той или иной мере всегда происходит при адаптации к окружению. В своем построении глубинные языки отражают ход онто- и филогенетического развития данного языка»2.

Не обязательно при построении мировоззренческой концептуализации идти непосредственно от структур бытия к структурам менталитета человека, или наоборот. По аналогии со структурой языка можно построить иерархию слоев бытия и обнаружить укорененные в ней разнообразные Я и на этой основе разрабатывать всеобщую антропологическую концепцию Человека. В Языке существует целая иерархия языков, посредством которых человек соотносится с целостной иерархией онтологических ниш бытия. Язык релевантен и человеческому бытию, и человеческому менталитету и в то же время в отличие от них хранит в себе все в явном виде — все "геологические отложения" знаков и значений, открытых для эмпирического наблюдения.

Язык и бытие настолько структурно релевантны, что можно говорить о существовании онтологической структуры языка и семантической структуры бытия. Порой они рассматриваются даже как тождественные.

На гомоморфизм языкового строения бытия и онтологического строения языка указывали многие выдающиеся мыслители, пытавшиеся конституировать историю именно как человеческую, т.е. как историю Субъекта, хотя и склонного своей деятельностью порождать дурную бесконечность объективации. Для того чтобы этот межструктурный гомоморфизм мог быть метафизикой учтенным, необходим особый понятийный аппарат.

Американский философ и логик Куайн, анализируя экзистенциальные допущения естественного языка, превращает онтологию в формальную семантику. При экспликации онтологической проблематики на языке экстенциальной логики он формулирует свой знаменитый тезис: "Быть — значит быть значением, связанной переменной". Куайн выдвинул принцип онтологической относительности, в соответствии с которым наше знание об объектах, описываемых на языке одной теории, можно рассматривать лишь на языке другой теории, который, в свою очередь, должен рассматриваться в отношении к языку следующей теории, и так далее до бесконечности.

Семантический анализ бытия предоставляет возможность выявить не только порядок Необходимости Объекта, но и порядок Свободы Субъекта. Решению этой задачи способствует понятие интенциональиый референт, созданное в рамках феноменологии Брентано и Гуссерля. Интенциональные референты — это некие онтологии, которые излучают смыслы, обрастающие затем семантическими формами. Вне этой категории, считает В. Франкл, совершенно невозможно понять общение людей — живой сплав семантики и онтологии. «Все потенциальные интенциональные референты вместе, — пишет В. Франкл, — все объекты, к которым отсылает язык, объекты, которые "имеются в виду" двумя коммуницирующими друг с другом субъектами, образуют структурированное целое, мир "смысла"; эту необъятность смыслов уместно назвать "логосом"... Любая психология, которая отбрасывает смыслы, отрезает человека от его "интенциональных референтов"»3. Но то же самое можно сказать и о философии, пытающейся бытие исследовать объектно, вне человеческой интенциональности.

Языки различного уровня "глубинности" отличаются друг от друга не только тем, что выступают особыми семантическими формами активности различных интенциональных референтов, но и особой знаковой монадностью. Иерархия языков покоится на иерархии семантических монад, по которой можно выстроить релевантную ей иерархию онтологических ниш человеческого бытия.

Если Явная Доктрина опирается на факты, собираемые археологией объективированных форм бытия, то Тайная Доктрина — на факты, добываемые археологией субъективированных форм бытия, все пласты которых, вплоть до древнейших, отложены в языке, в семантическом пространстве Всеобщей Истории.

Язык — хранитель тех семантических структур, которые непосредственно "в свое время" репрезентировали собой преодоленные последующим ходом истории онтологические формы.

В основании языка лежат предельно укрупненные семантические формы, которые в процессе истории все более и более дробятся. Если реконструировать онтологические ряды не непосредственно, беря за основу новейшую и проявленную объективацию, а опосредованно, через выявление исторических форм всеобщего семантического универсума, которые открыты для непосредственного эмпирического изучения в пределах живого языка, то тогда выявится совершенно иная генетическая структура человеческого бытия, прямо противоположная исторической ретроспективе, полученной с помощью объектного подхода.

Смена семантических монад шла в совершенно ином порядке, нежели смена объективированных онтологических форм. Здесь все наоборот: более целостные и универсальные семантические монады сменялись менее целостными и универсальными. Кто же будет возражать против "очевидного" факта, что первичной семантической монадой был бесконечный символ, а не конечный дескриптор, что историческое движение языковых форм шло как бы вспять от высших форм к низшим? Но ведь за иерархией семантических форм несомненно должна просматриваться иерархия онтологических ниш бытия и такое же их "попятное" движение.

Ментально-онтологическая структура языка, онтолого-семантическая структура менталитета т ментально-семантическая структура бытия изоморфны. Но в этом изоморфизме наиболее наглядно для познающего разума даны структуры языка, исследовав которые, можно выявить и структуры внеязыковой реальности.

Итак, есть только одна возможность построить многомерную и многоуровневую модель человеческого существования, предварительно выявив его всеобщий семантический континуум. И тогда вся космодинамика развертывания Бытия и Менталитета, весь его генетический эманационный ствол, хранящийся в тайниках Языка, волшебным образом явится мыслящему взору.

Примечания

1 Мень А. История религии: В 7 т. – М., 1991. – Т. 1. Истоки религии. – С. 151.

2 Спивак Д.Л. Язык при измененных состояниях сознания // Природа. – 1988. – № 5. – С. 33.

3 Франкл В. Человек в поисках смысла. – М., 1990. – С. 322.

Вернуться к оглавлению

Далее читайте:

Фёдоров Юрий Михайлович (1936-2001), русский мыслитель.

Философы, любители мудрости (биографический справочник).

Русская национальная философия в трудах ее создателей (специальный проект ХРОНОСа).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС