Родственные проекты:
|
К.Р. ВТОРОЙ
Правдивая, смешная, печальная и страшная повесть о
нецелованном поэте
ЧАС ГИЕНЫ
Статья Леонида Артоболевского вышла, как вскоре оказалось, в последнем номере
Оппозиционной газеты, став, по уверениям демократов, причиной её за-крытия. На
статью, конечно, обрушился очередной удар «Нашей Свободы», Лео-нид его ожидал,
но он и предположить не мог, что ему инкриминируют. «Пора поставить точки над «i»
в нашей затянувшейся полемике с врагами демократии, – говорилось в набранной
жирным шрифтом колонке за подписью Мэй Уэст. – По-ра, наконец, вслух сказать о
том, о чём порядочные люди стесняются говорить. Но молчать больше мы не имеем
права, иначе позорная язва шовинизма, антисе-митизма и ксенофобии так никогда и
не заживёт на теле нашего общества. Враги демократии представляют здешние
литературные дела в искажённом виде – на-подобие «Краткого курса истории КПСС»,
который, помнится, товарищ Васильев Н.Н. вдалбливал в головы таких отличников,
как Леонид Артоболевский. Начнём с того, что наш замечательный поэт вынужден был
взять себе псевдоним – с его подлинной фамилией пробиться в печать было бы
нереально. Так поступали, как мы знаем, очень многие в этой стране – Михаил
Светлов, Михаил Голодный, Константин Паустовский, Вениамин Каверин, Юлиан
Семёнов, Григорий Бакла-нов, Александр Галич, Роберт Рождественский, Аркадий
Арканов, Нина Катерли, Лев Лосев и прочие страдальцы. Вот в каком ряду стоит наш
поэт К.Р.-Второй! Вот какого состава антология так и просится на книжный
прилавок! Но это пока – мечты. Сначала о прошлом. Когда тоталитарная власть
вынуждена была при-знать талант К.Р.-Второго и сквозь зубы приняла решение об
издании его персо-нального сборника, товарищ Васильев из антисемитских
соображений зарубил проект, попирая даже указания своего непосредственного
начальника господина Крашенинникова, который в отличие от упомянутого догматика
раскаялся в бы-лых заблуждениях и ныне служит Демократии. Нам также известно,
что товарищ Васильев много лет преследовал руководителя нашего литобъединения
Гертруду Сидоровну из-за её немецкого происхождения». (Здесь надо сказать, что
Гертру-да Сидоровна была чистокровной русской, а имя её, данное ей родителями –
ро-мантиками революции, означало в сокращении Герой труда.)
Заканчивалась публикация в газете «Наша Свобода» такими словами: «Мы, демократы,
считаем, что настало время разобраться с Оппозиционной газетой, чтоб она
перестала отравлять нашу атмосферу ядом шовинизма, антисемитизма и ксенофобии.
Кроме всего прочего, это может повлиять и на состояние нашей экономики.
Известно, сколь остро мы нуждаемся в иностранных инвестициях. Но вот тревожная
новость: как стало известно нашей редакции, в США влиятельный общественный
деятель Бенджамин Крайк уже выразил озабоченность по поводу травли поэта
К.Р.-Второго и призвал российские власти одуматься, не поворачи-вать на тропу
холодной войны и гонки вооружений. Народы этого не хотят! На-роды задают вопрос
– а стоит ли вскармливать внешними инвестициями гидру нео-коммунизма в его
старом логове?»
Владелец газеты «Наша Свобода» мистер Кеннеди Штайр, он же Геннадий Штырь,
отметил премией работу колумнистки Мэй Уэст, то есть Гели Бесовских, над этой
колонкой. Он хохотал, прочтя слова «общественный деятель Бенджамин Крайк». Здесь
только они с Гелей знали, что такое имя получил, натурализуясь в США, одесский
жулик по кличке Беня Крик (как его звали в действительности, не знал никто).
Конечно, о том, что всё сказанное в газете про инвестиции – чис-тая туфта, не
мог и подумать простодушный глава Администрации, отставной ге-нерал Борис
Грохоталов. Но он испугался – вдруг заграница откажет в инвести-циях? А других
путей развития экономики он, вчерашний командир воздушно-десантной дивизии, не
знал. И по советской привычке написал красным каранда-шом на полях гелиной
колонки: «Принять меры». В тот же день было объявлено, что истёк срок аренды
помещения, которое занимала Оппозиционная газета, оно было выставлено на торги и
его тут же купила газета «Наша Свобода». А на оче-редном совещании глава
Администрации, стуча кулаком по столу, предупредил – пусть хорошенько подумают
владельцы недвижимости, прежде чем пустить к се-бе Оппозиционную газету.
О закрытии Оппозиционной газеты ходило немало разговоров, особенно сре-ди
коммунистов и им сочувствующих, но прошёл совершенно незамеченным за-хват
мистером Кеннеди Штайром типографии, принадлежавшей мужу Гертруды Сидоровны.
Генка Штырь пуганул главу Администрации созданием его «дурного имиджа» среди
потенциальных инвесторов, и глава, придравшись к какой-то ме-лочи,
санкционировал смену собственника. А муж Гертруды Сидоровны вернул-ся на свою
прежнюю должность директора типографии. Вскоре там отпечатали пять тысяч
экземпляров антологии «Страдальцы. Вынужденные псевдонимы – от Михаила Светлова
до К.Р.-Второго. Комментарии Алины Бенимовской». Тираж разошёлся в считанные
дни, чему немало способствовал фотомонтаж на обложке: голую Алину держали на
поднятых руках Михаил Светлов, Аркадий Арканов, Александр Галич и К.Р.-Второй.
Сделать материал о необычной книге захотело телевидение, и К.Р.-Второго с Алиной
пригласили в студию. Передаче предшест-вовала массированная реклама, огромное
число людей захотело её посмотреть, но, к их разочарованию, поэтесса предстала
перед телекамерами не обнажённой, а в строгом костюме. Но всё равно – «полезно,
что об этом говорили», как лю-била повторять пиар-директор Мэй Уэст, известная
старым знакомым как Геля Бесовских.
В таком же строгом костюме Алина Бенимовская появилась через неделю на
бракосочетании известного русского поэта К.Р.-Второго и американской
журна-листки Хелли Бесс, пишущей под псевдонимом Мэй Уэст. Надо сказать, что
Ка-рик вообще-то умел владеть собой, владеть своим лицом, но на собственной
свадьбе выглядел не очень-то радостным, скорее напряжённым и озабоченным.
Конечно, это заметили только близкие люди – родители, дядя Семён с тётей Ро-зой,
Гертруда Сидоровна с мужем – директором типографии да Леонид Артобо-левский.
Иван Поморцев на свадьбу не пришёл, хотя его, кроме Карика, отдельно звала и
Геля, черкнув на приглашении, что пора собирать камни и забыть старые обиды. На
банкете в ресторане «Кеннеди» подвыпивший дядя Семён шепнул племяннику: «Жена
рано или поздно надоест, а моя банька с хаськой всегда к твоим услугам». Но даже
старый циник не представлял, как скоро молодожёну захочется воспользоваться его
любезным приглашением.
Женитьба свалилась на К.Р.-Второго совершенно неожиданно. Он уже не-сколько лет
мечтал об этом событии, мечтал о нежных взглядах и робких, а затем и страстных
поцелуях невесты, о криках «горько!» на свадьбе, когда он всем-всем покажет,
чёрт возьми, что он может целоваться не хуже других, о первой брачной ночи,
когда он (так было написано в каком-то журнале), покровительственно, иронично и
нежно введёт новобрачную в неведомый для неё мир секса. В жизни всё произошло не
так. Обговаривая детали презентации второго издания антоло-гии, Геля буднично,
«между делом», сказала: «Да, и пожениться бы нам надо. Раскрутим эту тему ещё на
пару изданий, на TV, надеюсь, и канал «Культура» клюнет».
Карик вспомнил, как неудачно он сватался к Алине Бенимовской, как она об-смеяла
его, и посмотрел на Гелю уже не партнёрским, а мужским взглядом. Ко-нечно, юной
девой, как в те времена, когда по ней сох Иван Поморцев, она уже не выглядела,
но, как говорится, баба была в самом соку и в полном порядке. Кожа её лица
оставалась удивительно гладкой и туго натянутой, что так молодит жен-щин, а бюст
по-прежнему заставлял встречных мужиков сворачивать шеи и нале-тать на фонарные
столбы. Карик представил себе, как она раздевается перед ним, и у него
подкосились ноги. Он сел на подвернувшийся стул, усилием воли придал своему лицу
спокойное выражение и сказал с улыбкой: «Отличная идея! И я бы хотел сыграть
свадьбу как можно скорей!». «Как потребует бизнес, так и сыгра-ем», – без улыбки
ответила Геля.
Через пару дней невеста позвонила ему: «Надо подъехать и посмотреть, как идёт
отделка квартиры. Постарайся придраться и сделать пару замечаний масте-рам –
надо показать, что ты настоящий муж и хозяин». Карика немножко царап-нула
формулировка насчёт «настоящего мужа», но он отогнал тревожное чувство. Его
привезли в самый центр города, в новый, «элитный» дом. К.Р.-Второй в нём уже
бывал – в роскошных апартаментах мистера Кеннеди Штайра. Слава Богу, жениха
повели в другой подъезд, выходивший на параллельную улицу (дом за-нимал целый
квартал). Квартиры там были не такие шикарные, но тоже гораздо лучше тех, в
которых доводилось жить Карику. Памятуя наставления невесты, он обругал мастеров
за якобы плохо наклеенные обои и криво поставленный унитаз. Он хотел подробней
осмотреть квартиру и спросить, почему в одной из комнат разбирают стену, но Геля
заторопила его: «Пора в офис. Через двадцать минут приедут с телевидения…»
Больше в новой квартире до самой свадьбы он и не по-бывал.
На банкете в ресторане «Кеннеди», когда раздались традиционные крики «горько!»,
Геля шепнула ему: «Ради Бога, целуй только для видимости, лучше не касаясь, –
косметику смажешь и меня опозоришь…» Пришлось уважить её просьбу, а про себя
Карик с горькой усмешкой подумал: «Вот и женился уже, а до сих пор ещё не
целованный…» Подумал он ещё и о том, что ничего страшного – ночью наверстает, но
это оказалось самой большой иллюзией. Пока новобрач-ный отбивался от подвыпивших
гостей, желавших продолжить банкет в домаш-ней обстановке, Геля успела
переодеться в шёлковый халат до полу, тем самым лишив поэта столь ожидаемого им
наслаждения первым семейным стриптизом. Ведь это действо он видел только в кино.
Домработницы дяди Семёна входили в баню в рабочих халатах на голое тело и
деловито снимали их, как по окончании рабочей смены. Собственно, для них это и
было пересменкой – переходом от од-ной работы к другой. Ни игры, ни веселья, ни
кокетства! Карик никогда не видел, как живая женщина расстёгивает бюстгальтер,
не говоря уж о том, чтоб самому это проделать. И вот первая брачная ночь…
Он подошёл к жене, обнял её, вернее, попытался обнять, но Геля ловко увер-нулась:
«Ты что, сдурел? У нас бизнес, а не секс». И единственный раз Карик не выдержал:
«Мы так не договаривались…» Геля усмехнулась: «Ты ещё скажи, что у тебя есть
супружеские права. Давай сразу поставим точки над «i», чтобы нервы не трепать.
Хочешь много денег? Хочешь издаваться в Америке? Хочешь бронзо-вый памятник?
Тогда веди себя в рамках и делай что велят… Кстати, когда мы с тобой решили
оформить законный брак, ты даже не сказал, любишь ли ты меня. Значит, ты тоже
подходил к этому чисто по-деловому. Выходит, наши желания совпадают. Ну, ладно.
Мне пора. А ты спать ложись, если не спится – стихи со-чиняй. Каждому, как
говорится, своё…» Она раздвинула портьеры, нелепо ви-севшие посередине стены, и
постучалась в оказавшуюся за ними дверь. Она не-медленно открылась, Геля быстро
скользнула туда, но Карик успел заметить, что с той стороны – роскошная спальня,
а дверь открывал Генка Штырь, абсолютно голый. Только сейчас молодожён понял,
зачем разбирали стену, когда он прихо-дил сюда показать, что он в доме хозяин.
Не раздеваясь, К.Р.-Второй лёг на широкую двуспальную кровать, и с горе-чью
вспомнил, что его приятели называли эту часть мебельного гарнитура озор-ным
словечком – сексодром. Сначала он решил написать что-нибудь издеватель-ское в
адрес Гели и самого мистера Кеннеди Штайра, но быстро остыл. Сгоряча брякнешь –
и порушишь всё. А писать обычные стихи, находясь в таком
унизи-тельно-смехотворном положении, даже он не смог бы. Напиться, как наверняка
сделал бы нормальный русский поэт? Но Карик берёг своё здоровье и употреблял
алкоголь в крайне ограниченных дозах, в основном по ритуальным поводам. К тому
же взялась откуда-то мысль, которую никак не удавалось отогнать, – мысль о том,
что нормальный русский поэт не допустил бы подобной ситуации. Иван Поморцев
отказался от предложения жениться на Геле, хотя он и любил её когда-то. Карик
вспомнил Виктора Казаченко с его прямолинейным бесстрашием – он бы наверняка
удержал Гелю в спальне и принудил её заняться сексом, как Сомс в романе
Голсуорси «Сага о Форсайтах» изнасиловал свою жену, когда она задури-ла. Он
осуществил свои супружеские права! А вот он, К.Р.-Второй, не посмел на-стоять на
своём.
Но, постепенно успокаиваясь, Карик вспомнил и другие литературные приме-ры –
противоположного смысла. Ветхий Завет! Праотец Авраам отдавал жену свою Сарру
чужакам, чтобы выжить. Что важнее – так называемая честь или обещанная твоим
потомкам власть над миром? Карику, правда, господь такого не обещал. Но это ещё
как посмотреть – кто имел больше оснований примириться с тем, что твоя жена на
ложе у чужака-иноплеменника: он, К.Р.-Второй, или пра-отец Авраам? К.Р.-Второй
вспомнил когда-то написанное Леонидом Артоболев-ским издевательское
стихотворение про то, как Авраам «отдавал в лизинг» свою жену и наваривал на
этом бабки. Кто-то стал возмущаться и шить Леониду анти-семитизм, но тот взял с
полки Библию и зачитал цитату, доказывающую, что он ничуть не исказил события,
описанные в Книге Бытия.
А Карик тогда промолчал, потому что вспомнил детство и покойную тётю Ме-ропу,
как она приходила рассказывать маленькому Клеопе, его братику и сест-рёнке об
истории еврейского народа. Это были ещё советские времена, и подоб-ная
просветительская деятельность считалась опасным занятием. Меропа, види-мо,
хорошо знала своё дело. Она бесконечно повторялась, уснащала свои беседы
примерами из современной жизни – и в результате дети хорошо запоминали
клю-чевые, знаковые эпизоды Ветхого Завета, а главное – усваивали вытекающую из
них жизненную философию (разумеется, в трактовке тёти Меропы).
Это на её уроках будущий К.Р.-Второй понял, почему не надо драться на улицах.
«Тебе скажут обидное слово, а в драке могут отнять сумку или шапку, разорвать
одежду, побить, а то и покалечить. А это убыток больше, чем от слова, даже
самого гадкого. Слово что? Тьфу, а меховая шапка дорого стоит. Я знала одного
мальчика, которому в драке из-за слова «жид» разбили хорошую загра-ничную
скрипку – он шёл из музыкальной школы. Кто-то скажет герой, а я гово-рю – дурак.
Дураки всегда были, большинство людей – дураки. Вы, наверное, чи-тали «Три
мушкетёра», там всё время дерутся на дуэлях. Ему слово обидное ска-зали, а он
перчатку бросает. Два петуха вытаскивают шпаги – кто-то из них по-скользнётся,
сделает неверное движение, противник этим воспользуется и убьёт. Из-за чего вся
драка-то? Из-за обидного слова? Правда, дураки. Праотец наш Ав-раам так бы не
поступил и сын его Исаак – тоже…Конечно, если у вас отнимают ценную вещь, надо
сопротивляться, можно и драться, но – если сила явно на тво-ей стороне. А ещё
лучше дать кому-то немножко денег, чтобы он догнал грабите-ля, отнял у него эту
вещь и вернул тебе. Вы поняли, дети, так мы пользуемся ми-лицией-полицией…»
Лёжа в костюме и в ботинках на шёлковом покрывале холодного «сексодро-ма», Карик
понял, что он оказался именно в такой ситуации. До чего же мудрая книга – Ветхий
Завет! Спасибо тебе, тётя Меропа! Ему приходилось слышать мнения людей, что,
конечно, ради мирового господства, обещанного Богом твое-му потомству, можно
перетерпеть любое унижение. Но тётя Меропа раскрыла глубинную суть библейской
легенды – всегда взвешивай возможный выигрыш и возможный проигрыш. Это великим
людям обещают великое. На то они и вели-кие, чтобы согласиться на унижение ради
цели, которую им лично заведомо не достигнуть, даже если они проживут, как
Авраам, сто семьдесят пять лет. Тётя Меропа рассказывала, что после библейских
времён пройдут три тысячи лет, прежде чем обещание Бога, данное Аврааму,
сбудется. А ему, Карику, обычному человеку, может выпасть гораздо меньший
выигрыш – всего лишь личный мате-риальный достаток и слава знаменитого поэта. Но
для него это великая цель, и ради неё он поступит так, как поступал праотец
Авраам. Карик вспомнил Леони-да Артоболевского, вложившего в уста Авраама такие
слова:
Что мне честь мужская? Иной беды,
Кроме смерти, на свете нет.
А смешки? Я готов плевки с бороды
Вытирать хоть три тысячи лет.
Ничего, ничего. Пускай даже сейчас Лёня раздевает сисястую блондинку Вио-летту,
секретаршу мистера Кеннеди Штайра, которую он обхаживал у него, у Ка-рика, на
свадьбе, – бронзового памятника поэту Леониду Артоболевскому не бу-дет. Ивану
Поморцеву тоже не будет. А К.Р.-Второму в бронзе – стоять века. Ка-рик не
сомневался, что Геля выполнит своё обещание, и его бронзовая статуя (ну хотя бы
бюст) украсит родной город, а может статься – и Санкт-Петербург, где в своё
время катался на каретах великий князь Константин Константинович, он же поэт К.
Р. Карик вырос в городе, который исстари находился в зоне культурного влияния
Северной Столицы, поэтому он сначала унёсся мечтами к Санкт-Петербургу. Но
почему, чёрт возьми, не поставить ему памятник (тьфу-тьфу, не памятник, а
монумент) – в самой Москве? А если со временем получить и Нобе-левскую премию и
если, допустим, международная общественность решит соз-дать Аллею нобелевских
лауреатов где-нибудь, не в окраинном Стокгольме, ко-нечно, а на Елисейских Полях
в Париже или на Бродвее в Нью-Йорке…А такой шанс у него, как ни крути, есть. А
почему есть? Да потому что он, К.Р.-Второй, не порет горячку и упорно идёт к
своей цели в соответствии со своим стратегиче-ским планом.
И ещё Карик вспомнил Виктора Казаченко. Вот уж пример фантастической глупости!
Ради чего он полез под железные прутья пьяных демократов, вернее, уркаганов, за
доллары нанятых демократами, чтобы разгромить Архив? Неужели не прожил бы Виктор
без тех сведений о героях войны, которые там хранились? В конце концов, если
тебе приспичило писать поэму о герое-лётчике-танкисте-артиллеристе, не всё ли
равно, как будет он зваться: Иванов, Петров или Сидо-ров? А теперь Виктор
Казаченко уже ничего не напишет. Поучительная иллюст-рация к истории Авраама,
оттеняющая его величие.
Да много можно вспомнить примеров нерасчётливости, когда ради незначи-тельной
цели рискуют жизнью. Так, в античном мире дикие германцы, играя в кости, ставили
на кон свою свободу – выигравший продавал проигравшего рим-лянам в рабство. Или
– об этом тоже любил рассказывать Леонид Артоболевский – поэтические турниры
полинезийцев на островах Океании. Заранее договарива-лись, что занявшего первое
место возведут в ранг вождя (что-то вроде европей-ского дворянства), а занявшего
последнее место – съедят на пиру по поводу окончания турнира. И в таких
состязаниях стремились принять участие многие поэты. Несмотря на риск быть
съеденным! Форменные дураки, как сказала бы тё-тя Меропа. Увы, плоть
К.Р.-Второго не подчинялась его умственным построени-ям. Пришлось усмирять её
собственными силами. Позорно, конечно – в первую брачную ночь, когда твоя
молодая жена развлекается в соседней комнате с лю-бовником. Но – всё надо
стерпеть ради великой цели! Усилием воли Карик заста-вил себя сосредоточиться на
мысли об Аврааме и под утро всё же заснул.
Постепенно положение в доме К.Р.-Второго стабилизировалось. Сначала, правда, он
пережил несколько мучительных ситуаций, подглядывая за собствен-ной женой в
ванной. Подглядывал, изнемогая от желания и бессилия, в вентиля-ционное окошко,
стоя в прихожей на стуле, на который клал стопку книг. При этом, стыдясь себя
самого, он совершал унизительные манипуляции с собствен-ной плотью. Карик
страшно боялся, что однажды он потеряет равновесие, упадёт, и всё раскроется. Но
раскрылось не из-за того, что упал, – подвели стихи. Однаж-ды Геля, как всегда,
внимательно читала его рукопись перед отправкой в печать (у неё был хороший
корректорский глаз и врождённая грамотность) и наткнулась на строчки
Для небожителей мы вовсе и не люди,
А нам – что космос, что дерьма кусок.
Эх, у неё три родинки под грудью
И две ещё – пониже, чем пупок.
«Подглядываешь, когда я моюсь»? – спросила она спокойно. Карик изобразил
возмущение – как ты могла подумать? «А чего тут думать? – и Геля единствен-ный
раз за всю их совместную жизнь распахнула халат, под которым ничего не было. –
Вот они, родинки. Так что не ври, что написал по воображению…» Карик бормотал
что-то невразумительное, но Геля, вопреки его страхам, не стала сме-яться. «Я
решу эту проблему, – пообещала она. – В самом деле, зачем тебе му-читься?»
На следующий день у них появилась приходящая домработница. Геля
проин-структировала её в присутствии Карика: «У моего мужа слабое сердце и
расша-таны нервы. Он может упасть в ванной и убиться насмерть, а это, сама
понима-ешь, весьма нежелательно – и для нашей семьи, и для русской культуры.
Поэтому будешь помогать хозяину мыться и делать всё, что положено. Понятно?»
«По-нятно, чай, не дурей других», – усмехнулась девушка. Таким образом,
возобно-вилось то, что происходило на даче у дяди Семёна. По-прежнему Карик
регуляр-но владел женским телом, но не женщиной. Опасаясь насмешек жены, он не
ос-меливался попросить домработницу целовать его, а сама она этого, конечно,
ни-когда не делала.
Устроились и другие стороны семейной жизни К.Р.-Второго. Теперь он спал в
кабинете, а Генка Штырь, когда хотел, приходил к его жене в спальню. Иногда и он
не появлялся, и Геля не уходила «за стенку». В такие дни она бывала не в ду-хе,
и не без причины. К.Р.-Второй уже знал, что его жена помогает своему боссу
только по «гуманитарному» направлению его деловых интересов; для других
сек-торов бизнеса у него были другие помощницы, все, как и Геля, с
университет-ским образованием, но моложе и одна другой краше. Надо отдать
должное Генке Штырю: он не забывал, что именно Геля помогла ему адаптироваться
на Западе, она была его первой помощницей, а теперь стала как бы старшей женой в
гареме; однако он достаточно часто проводил с ней ночи.
Однажды, расслабленный после секса в ванной, Карик нашёл ещё одно своё сходство
с праотцом Авраамом. Фараон, который взял в наложницы Сарру, осы-пал Авраама
милостями – как сказано в Писании, у него были и лошаки и верб-люды, и рабы и
рабыни. Рабыни! Ясно же, что он с ними делал. И Карик снова вспомнил библейские
стихотворения Леонида Артоболевского и подумал, что тот возводил напраслину на
Авраама, утверждая, что в Египте ему «с козой рогатой приходится спать». Нет,
господин эрудит, зачем мужчине коза, коли в его распо-ряжении рабыни. Как у
него, К.Р.-Второго, – дядькины хаськи и свои домработ-ницы. Геля регулярно
меняла девок, так что сексуальная жизнь Карика в цифро-вом выражении шла как у
заправского гуляки. Ну, а то, что он по-прежнему ли-шён поцелуев, – не столь
важно; в конце концов, не это главное в сексе.
Но изжить «поцелуйный комплекс» К.Р.-Второй так до конца жизни и не смог. Слова
«поцелуй», «целоваться» часто мелькали в его стихах:
Ты меня, мой чёртов ангел, не кляни.
Поцелуем ты меня охолони…
«Охолони» он вставил потому, что поэты обычно пишут «поцелуем обожги», «жаркий
поцелуй» или что-то вроде того. Но большому таланту надо быть ори-гинальным.
Написал же Вознесенский «треугольная груша», хотя таковых не бы-вает. И какой-то
критик восхитился: до того, мол, как я это прочитал у Андрей Андреича, я не
замечал, что груши-то – треугольные! Так и про него, К.Р.-Второго, когда-нибудь
напишут: поэт открыл нам, что поцелуи холодят. А с дру-гой стороны, в
разговорах, когда возникала эта тема, Карик не упускал случая не-гативно по ней
высказаться; приводил, например, известные стихи Иосифа Утки-на – «И девушки с
селёдочными ртами…» или ещё что-нибудь в таком духе. Так он комплексовал.
Особенно эти комплексы усилились после того, как в одном из стихотворе-ний Ивана
Поморцева мелькнула строчка «Проснулся я от поцелуя Музы». Карик с горечью
подумал, что сам он не догадался бы такое написать. И ещё забрела ему в голову и
обожгла мысль о том, что поцелуй Музы каким-то мистическим образом связан с
поцелуем живой женщины, не знаменитой и даже не образован-ной, но живой,
горячей, любящей – такой, как, например, огненно-рыжая теле-графистка Инка, с
которой в последнее время крутил любовь Иван Поморцев. Не её ли поцелуй имел в
виду Иван, когда писал о том, как он был разбужен. Карик аж застонал, представив
себе, как после ночной смены рыжая красотка тихонько входит в комнату к Ивану,
садится к нему на постель и целует его, спящего, как тому, наверное, начинает
сниться эротический сон, но быстро прерывается, пре-вращаясь в ещё более
сладостную реальность. Вот что назвал Иван Поморцев по-целуем Музы! Постепенно у
Карика это стало навязчивой идеей. И чем больше она его захватывала, тем больше
ему хотелось излить её в стихах – зашифровав, конечно. Людям свойственно
натягивать маски на свои комплексы.
Взгляну я в зеркало кобры
Да в небожителей плюну.
Взгляну я взором недобрым,
Лунатически-лунным.
Знаю ещё со спецзоны,
Как отрастал цветочек.
Сбегу я к чертям в Аризону
В пёстрой толпе одиночек.
Но нет! Поцелуй на рассвете,
Рыжие локоны страсти,
Не той, что в Верховном Совете,
А гораздо глазастей –
Пламя и крест в итоге
Рыжих переплетений,
А главное, нежные боги
. Розовых прикосновений,
Розовых прикосновений…
Розовых прикосновений!
Иногда он комплексовал грубее и проще:
Я распознаю поцелуй за тысячу парсеков,
Спросонок, в беге водных струй,
В ответ на крик «целуй! целуй!»
Верховной тайны человека…
Один раз он, правда, совершил промах – упомянул в своём стихотворении Музу:
Когда меня поцеловала Муза…
На это Леонид Артоболевский отозвался эпиграммой:
Ты сексуально светишь в полнакала,
Но хвастаешь – мол, Муза целовала.
Враньё! Да ведь известно всем, чудила,
Что никогда она к тебе не приходила.
Карик понял, что приблизился к опасной черте, и сделал вид, что не принял на-мёк
на свой счёт.
Книга для публикации в ХРОНОСе предоставлена автором.
Далее читайте:
Юрий БАРАНОВ (авторская
страница).
|
