|
|
Ларюшкина Евдокия Фоминична родилась в 1919 г. в д. Какуй Топкинского
района Кемеровской области. Живет в Кемерово. Рассказ записала Свалова Анна в
ноябре 1999 г.
Моего тятю звали Фома Мартемьянович Ларюшкин, маму - Степанида Емельяновна
Поздеева. В семье было четыре дочери и два сына: Евдокия (1919 г р.), Фетиота
(1925 г. р.), Фаина (1928 г.р.), Асон (1932 г. р.), Екатерина (1936 г.р.),
Кирилл (1938 г.р.). У меня с мужем лишь трое детей: два сына и дочь.
Коллективизацию вспоминаю как страшный сон. В нашей деревне она проходила в
1929-1930 гг. Родители очень переживали, что у них заберут всё хозяйство. Так
оно и получилось. Помню, мой дедушка, Емельян Никонович, говорил родителям про
активистов коллективизации: "Сукины сыны, забрали всё, поехали и запели: "Кто
был ничем, тот станет всем." Плюнуть бы им в морду". Очень ругался дед. Да и
было отчего. Забрали всё: молотилку, сенокосилку, жнейку, дом. А дом у нас был
большой, двухэтажный. В нем мы жили с дедушкой и бабушкой, дядьками и тётками.
У тяти было пять братьев. И у всех были жены и дети. Несколько семей жили одним
хозяйством. Все работали, старались. Вот и хозяйство было справным. У нас в
семье были коровы, значит, всегда своё молоко. Были свиньи, куры, овцы, а это -
мясо. Из шерсти овец пряли и вязали теплую одежду, одеяла. Сеяли лён, коноплю.
Делали конопляное масло. Из льна ткали холщевую одежду. Это для повседневной
носки. А праздничная одежда была сутенетовая, то есть, из покупной ткани. Кроме
того, мы собирали в лесу много грибов и ягод. Заготавливали их на зиму в
деревянных кадках, сушили. В погребах, где хранились заготовки, даже летом был
лёд. Ну, а после коллективизации ничего этого уже не стало: ни молока, ни мяса
мы уже не видели.
Бедняками были те, кто жил в мазанушках. Не было у них ни коров, ни кур. Они не
пахали и не сеяли. Ходили в наёмниках: кому по хозяйству что-то помочь, кому
построить или убрать с поля урожай. Взрослые говорили про бедняков, что те не
любят работать, поэтому и живут бедно. Я сама помню одного бездельника в своей
деревне, хотя и маленькая ещё была. Он всегда ходил с гармошкой. Его приглашали
все, у кого был какой-нибудь праздник, гуляние. Хозяйства у него не было, да и,
наверное, ему некогда было заниматься им. Потому, что гармонь была в деревне у
него одного. И он каждый день, такое мое детское впечатление, ходил по гулянкам.
Деревня до коллективизации была очень большая. В ней было очень много больших
домов, стояла торговая лавка. Товары в эту лавку завозили из самого Томска. Хоть
я и была небольшая, но помню, что в деревне было много молодёжи, которая по
выходным дням собиралась вместе. Плясали, пели песни, было весело. А после
коллективизации уже не было никакого веселья. Сейчас от нашей деревни ничего не
осталось. Там живут лишь одни старики.
Крестьяне, конечно, не хотели вступать в колхоз, боялись. Они не хотели отдавать
в общее пользование добро, нажитое годами. Но их принуждали. Тем, кто
отказывался, давали самую плохую землю. А то и вовсе, всё хозяйство разоряли, а
самих высылали, забирали всё имущество, хозяйство, дом.
Рассказывали, что в соседней деревне Фёдоровке все до одного крестьяне
согласились вступить в колхоз. Сказывали, что у них не было раскулачивания. Они,
мол, жили и работали дружно, и хлеба у них было много. Не знаю, правда ли это?
Не помню, чтобы крестьяне нашей деревни протестовали против коллективизации. Но
раскулачивание было. А это значит, что всё-таки они протестовали, не хотели идти
в колхоз. Раскулаченных высылали в тайгу, где не было никакого жилья. Были
слухи, что некоторые построили себе в тайге землянки, чтобы не замерзнуть зимой.
Но много ли построишь голыми руками. Ведь люди не знали, что их увезут на пустое
место и поэтому они не брали с собой ни топоров, ни пил, ни гвоздей. А может, им
их и не разрешали брать?(1) У нас говорили, что некоторые сосланные в тайгу
пытались бежать к родственникам. Но их ловили.
Активистами колхозов становились бедняки. Взрослые тогда говорили, что у
бедняков ничего нет, и жалеть им нечего. Председателей колхоза присылали из
района. Бригадиры выбирались из мужиков. В колхозе все работали с утра до
позднего вечера.
Пенсионеров не было. Все работали, пока были силы. Себя не жалели. Паспортов
колхозникам не давали. Боялись, что мы сбежим в город. Хотя многие оставались в
колхозе потому, что здесь у них был огород. А без огорода в городе боялись, что
умрут с голоду. Да, наверное, оставались и по привычке. И всё-таки постепенно
все мои родственники уехали из деревни. Никого там не осталось. Потому что там
всегда было очень тяжело. Постоянная физическая усталость, постоянное
недоедание. Всё время был страх и за себя, и за близких. Никакой уверенности в
завтрашнем дне не было. В городе жить было легче, там за работу деньги платили.
Не то, что колхозникам в колхозах: весь год работали, считай, за бесплатно.
Колхозники жили плохо. Хорошо жили лишь семьи председателя и бригадиров.
Колхозники мечтали о роспуске колхозов. Хотели вернуть назад своё хозяйство.
Особенно жалели бабы коров, а мужики - коней. Я это хорошо помню.
В 1937 г. моего отца забрали как врага народа. А сделали так: позвали всех
мужиков на собрание и там забрали кого надо. С того собрания отец так и не
вернулся. Это произошло 25 сентября. А 4 октября отца расстреляли в Ягуновке.
Отец был работящим и непьющим мужиком. Другие, которых вместе с ним увели с того
собрания и погнали этапом в Ягуновку, тоже были работящими. Самые трудяги и
были. Не знаю, в чем они повинны! Но отца реабилитировали в 1968 г.
О политики люди старались не говорить. Но мама очень плохо говорила о Сталине.
Винила его в смерти отца. Говорила, что вся эта советская власть стоит против
людей.
Деревня до сих пор в нищете. Может, поэтому и нищая, что ждет помощи со стороны?
А надо больше надеяться на себя. Никто тебе не поможет, если сам не будешь
работать с утра до вечера.
За всю свою жизнь я один раз отдыхала в доме отдых, за границей не была. С
мебелью, холодильником, телевизором и другой обстановкой всегда было плохо. Лишь
после 1968 г. стали покупать всё необходимое нашей семье.
В годы реформ в первое время было лучше. А сейчас всё труднее и труднее жить на
пенсию.
Но хочется надеяться, что будет лучше!
Примечание:
1) Дело в том, что раскулаченным в пределах района нельзя было брать с собой
даже простейшие орудия труда выше предписываемой нормы: 1 плуг - на 3 хозяйства,
1 борона - на 4 хозяйства; 3 косы - на 1 хозяйство, 2 серпа - на 1 хозяйство, 1
молоток для правки кос - на 3 хозяйства, 1 железные вилы - на 1 хозяйство, 2
лопаты, 1 сани, 1 сбруя, 1 пила - на 10 хозяйств, 2 топора - на 1 хозяйство, 1
комплект кузнеца - на 2 хозяйства, 1 комплект столярного инструмента - на 20
хозяйств, 1 лом - на 5 хозяйств. Ружей не разрешали вообще. (ГАКО. Ф. Р-22.
Оп.2. Д.213. Л.50)
Печатается по кн.: Л.Н. Лопатин, Н.Л. Лопатина.
Коллективизация как
национальная катастрофа. Воспоминания её очевидцев и архивные документы.
Москва, 2001 г. (Использована электронная версия с адреса
http://www.auditorium.ru/books/477/index.html)
Здесь читайте:
Россия в XX веке
(хронологическая таблица)
Коллективизация
(подборка документов).
|
