Шаламов Варлам Тихонович

1907 - 1982

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Варлам Тихонович Шаламов

Шаламов Варлам Тихонович (1907 - 1982), прозаик. Родился в Вологде в семье священника, человека прогрессивных взглядов, поддерживавшего связи с местными ссыльными. Юношеским идеалом Шаламова были народовольцы. После окончания школы уезжает в Москву, где в течение двух лет работает дубильщиком на кожевенном заводе в Сетуни.

В 1926 поступает в Московский университет на факультет советского права, активно участвует в жизни столицы: митинги и литературные диспуты, демонстрации и чтение стихов.

19 февраля 1929 арестован за распространение так называемого завещания Ленина ("Письмо к съезду") и приговорен к трем годам лагерного заключения, которое отбывал на Вишере (Северный Урал).

В 1932 возвращается в Москву, работает в журналах, публикует статьи, фельетоны, очерки. В 1936 рассказ "Три смерти доктора Аустино" был напечатан в журнале "Октябрь". Очень много пишет: стихи и рассказы.

1 января 1937 снова арестован, приговорен к пяти годам колымских лагерей: работал на золотых приисках, в тайге, на угольных разработках Магаданской области.

В 1942 получил новый срок - 10 лет - за то, что назвал Бунина русским классиком (было расценено как антисоветская агитация). Снова прошел через побои, голод, холод, унижения...

В 1946 врач А.Пантюхов, рискуя собственной "карьерой" заключенного-врача, направил Шаламова на курсы фельдшеров, в центральную больницу. Это спасло ему жизнь.

В 1949 впервые стал записывать стихи. В 1951 был освобожден из лагеря, но уехать не смог. Только в ноябре 1953 приезжает в Москву, встречается с семьей, но жить здесь еще не имеет права (не был реабилитирован). Уезжает в Калининскую область, работает мастером на торфоразработках, затем агентом по снабжению и... пишет колымские рассказы. После реабилитации, в 1956, вернулся в Москву, работал в журнале "Москва" внештатным корреспондентом, печатал очерки.

В 1957 журнал "Знамя" публикует его стихи. В 1961 выходит первый сборник стихов "Огниво", в 1964 - "Шелест листьев", в 1967 - "Дорога и судьба". Однако рассказы Шаламова никто не решается написать, редакции их возвращают, и он тяжело это переживает, но продолжает работать.

В 1971 закончена повесть "Черная Вологда", в 1973 - повести "Вишера", "Федор Раскольников".

Работал до последних дней, даже в интернате, куда в 1979 поместил его Литфонд. 17 января 1982 В.Шаламов умер. В 1987 появились первые публикации его прозы, стихов из колымских тетрадей. "Новый мир" в 1988 дал подборку из колымских рассказов. Колымская эпопея Шаламова включает сборники рассказов и очерков: "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артисты лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы" и др.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Шаламов Варлам Тихонович [18.6(1.7).1907, Вологда — 17.1.1982, Москва] — прозаик, поэт.

Родился в семье священника, человека европейски образованного, позитивного склада мышления, придерживавшегося достаточно свободных и независимых взглядов. Твердый в убеждениях, бескомпромиссный в нравственных вопросах, отец и религиозность понимал более широко, чем это предписывалось каноном. Именно от него, по словам самого писателя, он унаследовал страстность характера. Мать Шаламова была женщиной с тяжелой долей, полностью прикованная к хозяйству, но душевная, тонкая, любившая поэзию и бывшая много ближе младшему сыну, чем отец. Героями детских и юношеских лет Шаламова были русские революционеры; любимое чтение — повести эсера-террориста Бориса Савинкова (Ропшина) «Конь бледный» и «То, чего не было». Именно они помогли сформироваться главному жизненному принципу будущего писателя — соответствию дела и слова. Однако горячее пристрастие к людям, посвятившим себя революционной деятельности, сочеталось у Шаламова с трезвым пониманием средств борьбы этих людей и трагических результатов их деятельности.

В 1924 Шаламов покидает Вологду и 2 года работает дубильщиком на кожевенном заводе в Сетуни, а в 1926 становится студентом факультета советского права МГУ. В период учебы принимает участие в литературной жизни, сближается с группой ЛЕФ (влияние лефовской эстетической концепции — «литературы факта» — ощутимо в зрелом творчестве Шаламова). Жажда познания и действия переполняют юного Шаламова: митинги, демонстрации, литературные и философские диспуты. В февр. 1929 за распространение «завещания» Ленина — письма к XII съезду — арестован и приговорен к 3 годам лагерного заключения, которое отбывал в Вишере. «Что мне дала Вишера?.. Испытанный тяжелой пробой... я выдержал... Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни».

В 1932 Шаламов возвращается в Москву, работает в ведомственных журналах, печатает статьи, очерки, фельетоны. Тогда же публикует первые рассказы — «Три смерти Аустино», «Пава и древо». Несмотря на романтическую приподнятость, и в этих рассказах ощутимы мотивы зрелого творчества Шаламова.

В янв. 1937 Шаламов снова арестован (5 лет с отбытием на Колыме). Однако эти 5 лет превратились в 15, т.к. в 1943 ему добавили еще 10 лет за антисоветскую пропаганду: назвал эмигранта И.А.Бунина русским классиком.

В 1951 освобожден из лагеря, начинает писать рассказы и стихи. Реабилитирован в июле 1956, возвращается в Москву, работает внештатным корреспондентом журнала «Москва».

В 1957 в журнале «Знамя» напечатаны его стихи, в 1961 выходит первый поэтический сб. «Огниво», затем сб. «Шелест листьев» (1964), «Дорога и судьба» (1967), в 1972 — «Московские облака». Однако проза Шаламова к печати в СССР не принималась.

С 1966 рассказы Шаламова начинают публиковать на Западе.

Колымская проза Шаламова самим писателем разделена на 6 книг: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2». К ним примыкают «Воспоминания» о Колыме и «Антироман» — цикл рассказов о лагерях Вишеры. Работа над колымской «эпопеей» продолжалась с 1954 по 1982.

Шаламов подчеркивал «абсолютную достоверность», даже документальность своих новелл, иногда называл их очерками. В сборнике его прозы (особенно в завершающем цикле «Перчатка, или КР-2») немало текстов откровенно мемуарного, очеркового характера, не преследующих иной цели, кроме максимально достоверного воспроизведения какого-либо эпизода лагерной жизни автора. Но преобладает, говоря словами самого Шаламова, «не проза документа, а проза, выстраданная как документ». Шаламов с дотошностью этнографа описывает уклад лагерной жизни, в рассказах очень велик удельный вес деталей и подробностей бытового обустройства. Но при всей конкретности и «физиологической» точности описаний перед читателем высокохудожественная проза, в которой колымская жизнь предстает гротесково-абсурдной и ирреальной.

Шаламов называл «Колымские рассказы» «новой прозой», имея в виду как идейно-концептуальную, так и чисто эстетическую новизну. «Новая проза» должна была, по мысли писателя, стать отражением и осмыслением опыта XX в., опыта кровавых войн, революций и прежде всего лагерей — фашистских и советских. XX в. поставил под сомнение многие накапливавшиеся столетиями духовно-нравственные ценности. По определению Шаламова, в его рассказах человеческая природа исследуется «в крайне важном, не описанном еще состоянии, когда человек приближается к состоянию, близкому к состоянию зачеловечно-сти». Лагерная жизнь разрушает привычные нравственные и культурные механизмы, остается голая человеческая суть. «Проза моя,— писал Шаламов,— фиксация того немногого, что в человеке сохранилось; каково же это немногое? И существует ли предел этому немногому, или за этим пределом смерть — духовная или физическая?»

Стремление добраться до сути, безжалостно отметая все внешнее, необязательное, весьма характерно для эстетики Шаламова. Этим не в последнюю очередь объясняется и лаконичность его текстов. По собственному признанию Шаламова, он любил читать русских прозаиков XX в. с карандашом в руке, вычеркивая все, что считал лишним. При этом «от Бабеля оставалось немного, а от Ларисы Рейснер и совсем ничего не оставалось». Русскую классическую литературу Шаламова постоянно критиковал за присущий ей гиперморализм и гуманистический пафос. Подчеркивал, что «искусство лишено права на проповедь», «не имеет права учить». В особенности нетерпимо относился к толстовскому нравственному учительству, утверждал даже, что «все террористы были толстовцы и вегетарианцы». Отвергая толстовскую традицию, ориентировался на опыт Пушкина и Чехова. Высоко ценил Достоевского, но на страницах колымской прозы постоянно вел с ним полемику.

Спор с гуманистической литературой прошлого, прежде всего с русской классикой, составляет основу содержания многих произведений Шаламова. Первая фраза рассказа «На представку» (1956): «Играли в карты у коногона Наумова» — отсылает читателя к «Пиковой даме», невольно заставляя соотносить изображаемое с проблематикой пушкинской повести, а через нее — с «роковыми» для лит-ры XIX в. вопросами о цели и средствах, о праве на кровь, о гармонии, купленной ценой детской слезинки. На литературном фоне (блатари играют в карты, вырезанные из томика Виктора Гюго; у одного из них на груди вытатуирована цитата из Есенина: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок») разворачивается страшный рассказ о том, как, ни секунды не раздумывая, человека убивают из-за шерстяного свитера. «Не могли, что ли, без этого!»— восклицает один из зэков, но возмущение вызвано не убийством, а ущербом, нанесенным выигранной вещи. Новеллу завершает бесстрастное резюме героя-рассказчика: «Игра была окончена, и я мог идти домой. Теперь надо было искать другого партнера для пилки дров».

Повествование в колымских рассказах всегда остается эпически спокойным, нет нагнетания чувствительности, авторский комментарий лаконичен и беспристрастен. Лагерный беспредел увиден глазами человека, обладающего недоступным простому смертному опытом, он — «не Орфей, побывавший в аду, а Плутон, поднявшийся из ада». Шаламовский персонаж видел и знает то, что «человек не должен знать, не должен видеть, а если видел — лучше ему умереть».

«Я вне правды, вне лжи»,— говорит о себе герой «Сентенции» (1965). В таком же состоянии — вне правды и лжи, вне добра и зла — существуют, как правило, и остальные шаламовские персонажи. «Не жизнью была замещена смерть, а полусознанием, существованием, которому нет формул и которое не может называться жизнью». В художественном мире колымских рассказов утрачена всякая временная перспектива, практически отсутствует связь с эпохой. В рассказе «Июнь» авторский персонаж Андреев слушает сообщение о нападении Германии на Советский Союз с полным равнодушием — «так, как известие о войне в Парагвае или Боливии». Опыт, приобретенный в царстве мертвых, учит, что «Бог умер» и «разумного основания у жизни нет». В отличие от А.Солженицына, который в сталинских застенках пришел к религии, Шаламов был убежденным атеистом. «Веру в Бога я потерял давно, лет в шесть,— писал он.— ...И горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме». В своих рассказах Шаламова в противоположность Солженицыну почти не касается конкретных социально-исторических, политических причин террора, для него колымский беспредел стал прежде всего чудовищным разливом зла, глубоко укорененного в самой природе человека. Лагерь — не нарушение законов обычной жизни, а сгусток их, «слепок нашей жизни». Шаламов не делит своих героев на жертв и палачей; палачи у него всегда либо вчерашние, либо завтрашние жертвы: «Суть в том, что тебя судят вчерашние (или будущие) заключенные... Отбывшие срок берут винтовки — охранять, берут палку — командовать». Злоба в шаламовских рассказах выступает как «самое долговечное человеческое чувство» («Сухим пайком»), это последнее, что остается перед смертью. Многие персонажи Шаламова, подобно герою «Поезда», живут «только равнодушной злобой».

В рассказе «Сентенция», одном из лучших у Шаламов, речь идет о возвращении человека из духовного небытия в человеческий облик. Постепенно герой обретает «равнодушие-бесстрашие», потом страх, зависть — к мертвым, жалость — сначала к животным, затем к людям. Самое высшее — и последнее — восстановление Слова: герой вспоминает забытое им слово «сентенция», что изображено как символический акт приобщения к культуре, акт духовного воскресения. Именно культура для Шаламова занимает главное место в иерархии ценностей. Он убежден, что «есть один род бессмертия — искусство», хотя искусство, по мысли Шаламова, вряд ли способно исправить человечество.

Умер Шаламов в психоневрологическом доме инвалидов. Похоронен на Кунцевском кладбище.

А.О.Большев

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П - Я. с.676-678.

Далее читайте:

Геннадий СТАРОСТЕНКО. Достали с полки достали Шаламова. 09.07.2007

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Колымские рассказы: в 2 т. / сост., подгот. текста, вступ. статья И.Сиротинской. М., 1992;

Колымские рассказы. М., 1990;

Колымские рассказы. М., 1991.

Литература:

Тимофеев Л. Поэтика лагерной прозы: Первое чтение «Колымских рассказов» В.Шаламова // Октябрь. 1991. №3;

Лейдерман И. «...В метельный, леденящий век»: О «Колымских рассказах» В.Шаламова // Урал. 1992. №3;

Дарк О. Миф о прозе // Дружба народов. 1992. №5;

Шкловский Е. Варлам Шаламов. М., 1991;

Шаламовский сб. / сост. В.Есипов. Вологда, 1994.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС