Родственные проекты:
|
Софья Львовна Перовская
С. Иванова о Перовской:
"В первый раз я увидела Софью Львовну Перовскую летом 1875 г. в Москве
при следующих обстоятельствах: идя по Никольскому бульвару я встретила свою
знакомую Н. А. Армфельд и остановилась на несколько минут, чтобы поговорить
с ней. Под руку с ней шла какая-то девушка, скромно одетая в темное платье и
такую же простую шляпку. Она была очень миловидна и моложава; рядом с
Армфельд, отличавшейся гигантским ростом, ее фигурка казалась миниатюрной. Я
приняла ее за девочку-подростка и мало обратила на нее внимания. На другой
день я снова встретила ее в обществе Армфельд и Батюшковой, но встречи эти
были так мимолетны, что я даже не помню, познакомились ли мы с ней в этот
раз, но фигура и милое личико этой девушки остались у меня в памяти.
Новая встреча с этой особой произошла в зале Петербургского Окружного Суда в
1877 году, куда я была приведена под конвоем жандармов в числе других
подсудимых но процессу 193-х.
В зале стоял невообразимый гул от разговоров, несмотря на звонки
председателя, призывавшие к порядку. Среди множества незнакомых лиц я снова
увидела ту девочку-подростка, с которой встречалась в Москве. Каково же было
мое; удивление, когда я узнала, что это была Софья Львовна Перовская, та
самая, о которой я много слышала, как об одном из видных деятелей кружка
чайковцев. Я знала, что кружок чайковцев организовал петербургских рабочих,
и Перовская в этом деле играла не последнюю роль. Она была арестована вместе
с другими пропагандистами, но против нее не было серьезных улик, и
обвинения, по счастливой случайности, были так слабы, что даже прокурор
Желиховский счел возможным не только освободить ее на поруки, но даже не
арестовывать ee снова перед судом, как это было сделано с другими
подсудимыми, бывшими на поруках. Таким образом, она могла являться на суд в
качестве подсудимой, живя на воле. Это не помешало ей, однако,
присоединиться к тем из товарищей, которые назывались «протестантами»,—они
отказались от суда и не пожелали принимать в нем никакого участия. Так как я
была тоже «протестанткой», то в зале суда мне не пришлось присутствовать
долго, и Софью Львовну я снова увидела только по окончании суда, когда она
стала являться к нам на общие свидания. Она была в числе оправданных судом.
На женскому отделении «предварилки» тоже освободили массу народа, так что
там осталось всего шесть человек, которых, в ожидании высылки до приговору
суда, держали довольно свободно: кто желал, мог помещаться в общей камере, а
кто оставался в одиночных,—ходили обедать, или просто проводить время, в
общую. Свидания разрешались не только с родными, но и со знакомыми, так что
все освобожденные, которые оставались в Петербурге, считали долгом посещать
нас. В конце концов их стали прямо пускать в нашу общую камеру, которая,
поэтому, стала представлять собою два раза в неделю настоящий салон.
Женщины, как это всегда бывает в делах посещения тюрьмы, особенно старались
окружить нас вниманием; им было совестно, как говорили некоторым, что они
пользуются свободой в то время, как мы сидим под замком. Нам старались
приносить побольше новостей с воли, книг, газет, лакомств. Софья Львовна
была из самых старательных. Я особенно помню одно посещение, когда она
пришла сообщить нам неприятную новость о том, что наши товарищи,
приговоренные к каторге и сидевшие в Петропавловской крепости, увезены
неожиданно в Харьковскую центральную тюрьму. Тут, как известно, случилось
небывалое дело: суд сам ходатайствовал перед верховной властью, о замене
каторги ссылкой на поселение в Сибирь, адвокаты уверяли, что не бывало таких
случаев, чтобы ходатайство суда не было уважено, и потому все осужденные и
их родственники свыклись с мыслью о том, что они пойдут на поселение. И
вдруг пришла весть, что ходатайство не уважено, некоторым объявлено, чтоб
они собирались в Сибирь на каторгу, а пятеро из наших товарищей спешно
увезены в «централку». Это известие подействовало на всех удручающим
образом. Всем было тяжело и не хотелось говорить о посторонних предметах. Я
видела, что у Перовской подергиваются губы и подбородок, и она делает над
собою усилия, чтобы скрыть слезы. Но она быстро овладела собой и начала
торопясь сообщать нам другие новости, чтобы отвлечь наше внимание.
Поближе познакомиться с Софьей Львовной мне пришлось уже в 1879 году, когда
мы обе снова жили в Петербурге, примкнув к партии Народной Воли. Я уже
успела побывать в ссылке, она же вернулась, даже не побывав в ней. Вот как
это случилось: Всех оправданных и освобожденных по процессу 193-х
правительство решило в один прекрасный день выслать из Петербурга
административным порядком, а тех, которые жили в провинции — прикрепить к
месту, не позволяя им выезжать без разрешения начальства. Перовскую тоже
решили выслать в одну из северных губерний. Ее повезли по железной дороге
два жандарма. Ночью оба они уснули, сидя на вокзале, в ожидании поезда
(названия станции не помню). Вероятно, молодая барышня с таким добродушным и
милым лицом не внушала им опасений. Барышня же, заметив, что стража спит,
задумала этим воспользоваться. Чтобы не разбудить своих спутников, она сняла
башмаки и, неся их в руке, осторожно вышла из комнаты, где они помещались.
Через несколько времени она дождалась поезда, идущего в Петербурга, и
благополучно поместилась в одном из вагонов. Удивлению ее петербургских
друзей не было границ, когда она явилась к ним в квартиру. Однако, ее
уговорили на время уехать из Петербурга.
Летом 1879 года Перовская опять появилась в Петербурге, где в это время
произошло разделение организации «Земля и Воля» на две самостоятельные
группы. После нескольких лет практики большинство этой партии пришло к тому
заключению, что при данных условиях социалистическая пропаганда в народе
невозможна, и что поэтому необходима борьба за политическую свободу, для
чего одним из средств выдвигался террор. Считали нужным добиться такого
положения вещей, при котором была бы возможна пропаганда социалистических
идей как в городе, так и в деревне. Кроме того, многочисленные приговоры к
смертной казни по политическим процессам, которые сыпались как раз в это
время, тоже вынуждали партию дать отпор правительству. Таким образом,
значительная часть сил парии настаивала на необходимости вступить в
непосредственную борьбу с правительством, тогда как другая часть ее, не
признававшая политической борьбы и во многом не согласная с первой,
выделилась в группу «Черный Передел». При разделении партии «Земли и Воли»
на две самостоятельный группы неизбежно возникли несогласия и
неудовольствия, которые были, конечно, неприятны для обеих сторон, но
особенно сильно отзывались эти несогласия на людях с более чуткой душой, к
числу каковых всегда принадлежала Софья Львовна. Она на время как бы ушла в
себя и объявила, что она пока не примкнет ни к одной из групп, но будет
иметь дело с Исполнительным Комитетом, входя с ним в соглашение по каждому
отдельному случаю. Но как человек живой и очень деятельный, она не могла
долго оставаться в этой роли и очень скоро сделалась полноправным членом
парии «Народной Воли», тем более, что к этому времени силы партии
увеличились, и она, во главе с Исполнительным Комитетом, наметила сразу
несколько крупных предприятий. Члены парии приветствовали вступление
Перовской, потому что ее тогда уже высоко ценили все близко знавшие ее
товарищи.
Об ее участии в деле взрыва под Москвою я говорить не стану, так как об этом
подробно рассказано в «Подпольной России» Степняка. На другой же день после
взрыва она была уже в Петербурге и, когда ее друзья советовали ей на время;
скрыться и уехать если не за границу, то хоть в какое-нибудь глухое место,
она отвечала только смехом, не признавая никаких опасностей. В серьезных
делах, особенно когда дело касалось других людей, Софья Львовна бывала очень
осторожна и осмотрительна, но если речь шла об ее собственной особе, она
отличалась поразительной беспечностью и никогда не думала об опасностях; эта
черта особенно располагала к ней людей. Как сейчас вижу ее маленькую
подвижную фигурку, которая поспевала всюду, не производя при этом ни
малейшей суеты. Организуя какое-нибудь серьезное дело, она умела держать
себя так просто, что мало знавшие ее люди никогда не заподозрили бы в ней
делового человека. Причиной тому была не одна только конспиративность: на
всяком поприще есть такие работники, которые умеют работать легко; это не
значит, конечно, что они относятся по своему делу не серьезно, а просто,
благодаря большим способностям, легко справляются с делом и в большинстве
случаев имеют бодрый и веселый вид."
Вернуться на главную
страницу Перовской
|
