Лохвицкая Мирра Александровна

1869-1905

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Мирра Александровна Лохвицкая

Лохвицкая Мирра Александровна (настоящее имя Мария; в замужестве Жибер) [19.11(1.12).1869, Петербург — 27.8(9.9).1905, Петербург; похоронена на Никольском кладбище Александро-Невской лавры] — поэтесса. Дочь известного правозащитника А.В.Лохвицкого, старшая сестра писательницы Н.А.Тэффи. Лохвицкая получила домашнее начальное образование, в 1888 окончила Александровский институт в Москве, где ее преподавателем по русской словесности был А.Н.Майков. В этом же году состоялась первая публикация Лохвицкая: вышли отдельной брошюрой стихотворения «Сила веры» и «День и ночь». По окончании института переехала в Петербург и начала сотрудничать в журнале «Север»; с начала 1890-х печатается в журнале «Художник», «Наблюдатель», «Наше время», «Труд», «Всемирная иллюстрация» и др. Публикация поэмы «У моря» в журнале «Русское обозрение» (1891. №8) принесла Лохвицкой литературную известность.

В 1892 Лохвицкая вышла замуж за «одного из московских французов» (Бунин И. А.— С. 289) Э.И.Жибера, сына известного архитектора И.Э.Жибера, в браке имела нескольких детей. Первые годы замужества, в связи со службой мужа, провела в провинции (Ярославль, Тихвин), затем возвратилась в Москву, а с 1898 жила в Петербурге, где была участницей «пятниц» К.К.Случевского.

В 1896 вышел первый сборник Лохвицкой «Стихотворения. 1889-1895» с посвящением мужу. В нем она воспевала романтическую любовь, страсть, радость материнства (в сборник были включены стихотворения, обращенные к сыну). Критика сразу признала «бесспорный поэтический талант» (Гриневич (Якубович) П.Ф.— С.352), сб. была присуждена половинная Пушкинская премия Академии наук. В конце 1890-х — начале 1900-х, продолжая печататься в «Севере» и «Русском обозрении», Лохвицкая публиковала свои стихотворения в журнале «Нива» (и его литературных приложениях), «Северный вестник», «Живописное обозрение», «Русская мысль» и др., в нескольких альманахах, в т.ч. «Денница» (1900) и «Северные цветы» (1901, 1902), и в ряде газет.

Едва ли не с первых шагов Лохвицкой на литературном поприще, еще до выхода первого поэтического сборника, ее стали называть не иначе как «русская Сафо». Тема Лохвицкой в поэзии — воспевание любовной неги, преклонение перед мужчиной. «Хочешь неслыханной страстью обладать — должен статьи Лоховицкой читать»,— иронизировали журналисты бульварных изд. (Развлечение. 1902. №35. С.11). Ее поэтическим девизом была объявлена многократно цитированная строка «Это счастье — сладострастье» из стих. «Посмотри — блестя крылами...», в котором речь шла всего лишь о «паре белых голубей». Лохвицкая сознательно декларировала «ничтожность» своих поэтических ориентиров, отказываясь от какой-либо «идейной» тематики, без которой невозможно было представить русскую поэзию 1880-х, и называла свой стих «женственным», отстаивая право на существование женской поэзии.

Второй сборник Лохвицкой «Стихотворения. 1896-1898» вышел в 1898 и включал произведения, написанные поэтессой в период бурно обсуждавшегося в литературных кругах ее романа (впрочем, скорее литературного) с К.Д.Бальмонтом. В.Я.Брюсов, противопоставляя первый и второй сборник Лохвицкой, писал: «Первая ее душа, всецело отразившаяся в первой книге ее стихов, ищет ясности, кротости, чистоты <...> Вторая душа... выразилась в ее втором сборнике, пафос которого — чувственная страсть, героический эгоизм, презрение к толпе» (Брюсов В.Я. СС: в 7 т. М., 1975. Т.6. С.318). Бальмонт ответил Лохвицкой сборником стихотворений «Будем как солнце» (1903), предпослав ему посвящение: «Художнице вакхических видений, русской Сафо, М.А.Лохвицкой, знающей тайны колдовства». Лохвицкая стали упрекать в безнравственности, поскольку она в откровенных стихах рассказывала об интимных переживаниях женщины, чего до нее в русской поэзии не бывало. Оценка своеобразного дарования поэтессы литературной критикой сводилась к следующему: «Откровенность, с которою М.А.Лохвицкая воспевает сладострастие, может сравниться только с откровенностью на этот счет древних поэтов. И в том, что она говорит о сладострастии от имени женщины, тогда как большинство поэтов, воспевавших любовь, были мужчины, и состоит самый оригинальный элемент ее поэзии» (Книжки «Недели». 1899. №1. С.184-185). Популярность Лохвицкой у читающей публики возросла: ее сб. раскупались, на поэтических вечерах ее встречали восторженными аплодисментами. Вас.И.Немирович-Данченко вспоминал: «Ее строфы заучивались наизусть и — о верх популярности! — щеголеватые писаря, помадившиеся цедрой лимонной, писали их легковерным модисткам, выдавая за свои» (Немирович-Данченко Вас.И. На кладбищах: Воспоминания. Ревель, 1921. С.135). Однако общепринятое представление о Лохвицкой как о «вакханке» во многом не совпадало с реальным обликом поэтессы. Так, хорошо знавший ее в это время И.А.Бунин вспоминал: «Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали ее себе чуть ли не вакханкой, совсем не подозревая, что она, при всей своей молодости, уже давно замужем... что она мать нескольких детей, большая домоседка...» (Бунин И.А. - С.289).

В последующие сборники Лохвицкой («Стихотворения. 1898-1900», 1900; «Стихотворения. 1900-1902», 1903; «Стихотворения. 1902-1904», 1904), кроме лирических стихотворений, вошли поэтические драмы «На пути к Востоку» (1897), «Вандэлин» (1899), «Бессмертная любовь» (1900), «In nomine Domini» (1902) и другие, по мнению большинства критиков, менее удачные, чем лирика поэтессы. В них она обратилась к религиозным темам и сюжетам из Средневековья. Так, сюжет 5-актной драмы «In nomine Domini» («Во имя Бога») был позаимствован из протоколов процесса над еретиками во Франции начала XVII в. Спектакль по пьесе «Вандэлин» успешно шел в театре 3.В.Холмской «Сказка» в сезон 1909/10.

Умерла Лохвицкая от тяжелой болезни, не дожив до 36 лет.

В 1908 посмертно был издан сборник ее стихотворений «Перед закатом» с предисловием К.Р. Большинство современников воспринимало Лохвицкую как талантливую представительницу т.н. «женской поэзии». Действительно, «к началу XX в. Лохвицкая была образцом, по которому мерили других поэтесс» (Groberg К.A. Lokhvitskaia // Dictionary of Russian women writers. Westport, Connecticut; London, 1994. P.381-382). По наблюдению В.Маркова, Л. «"научила женщин говорить" до Ахматовой» (Russian Literature and History. Jerusalem, 1989. P.80). «Ее любовь к солнцу опережает Бальмонта лет на десять (знаменитое "к солнцу! Солнца! Дайте мне солнца! Я к свету хочу")»; «она писала и о канатной плясунье, и об "одиночестве вдвоем" до Ахматовой, ставила в стихи дождь и плащ до Юрия Живаго и употребляла слова вроде тетеревинбъ до Вячеслава Иванова; у нее даже есть слабые предвестия Цветаевой» (Markov V. Kommentar zu den Dichtungen von K.D.Bal'mont 1890- 909. Koln; Wien, 1988. S.156). Но если такое влияние можно посчитать опосредованным, подспудным, неосознанным — или осознанным уже в пору творческой зрелости (как, например, у И.Е.Дмитриевой (Васильевой) — Черубины де Габриак), то Игорь Северянин изначально обратился к творчеству Лохвицкой как к некоему «ориентиру» в своей литературной деятельности, объявив ее, наряду с К.М.Фофановым, «предтечей» эгофутуризма. Этому способствовала импонировавшая Северянину «двойственность» лирической героини Лохвицкой («Добро и зло равно доступны нам...»); кроме того, следуя традициям «фетовского» направления в русской лирике, Лохвицкая была не чужда языковому экспериментаторству, ее творчество отличается разнообразием стихотворных размеров, для него характерны вальсовые интонации. Не случайно около 100 стихотворений Лохвицкой положено на музыку, в т.ч. С.И.Танеевым, Р.М.Глиэром и др.

В.Г. Макашина

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2, М., 2005, с. 462-464.

И.И. Ясинский про М.А. Лохвицкую

На короткое время я уезжал на юг в Нежинский уезд в село Володькову Девицу к сестре своей Ольге, служившей там народною учительницею.

Ольга была убежденная народница и отдалась с большой любовью своему долгу. Муж ее, тоже народник и даже народоволец, уже вычеркнут был из списка живых, и ее терпели в уезде как неблагонадежную. Кстати, земцы, от которых она зависела, были сердобольные люди, хотя, по-видимому, и не весьма либеральные. Мне пришлось съездить к председателю управы и вступиться за сестру. Он отстоял Ольгу от покушений на нее администрации, ставившей ей в вину, что она не ходит в церковь и не в ладах с попом.

Посещение сестры дало мне возможность близко присмотреться к тяжелой доле нашего народного учителя. Сеять разумное, доброе, вечное 907, по завету Некрасова, не совсем-то было легко. Во всем терпел недостаток учитель, даже в Малороссии, в стране текущей молоком и медом, учитель жил впроголодь, платье занашивалось до невозможности и не только теряло свою форму, но и проникалось запахом жилища, которое никогда не проветривается, потому что носилось бессменно изо дня в день за неимением перемены. Учитель улыбался, беседуя с человеком, интересующимся народным образованием, он устраивал детей и родителей, жадно следящих будто бы за своими сыновьями и дочерьми, но на самом деле кошки скреблись у него на сердце в ожидании черносотенного ревизора, отсрочки получения жалованья или отказа в правах со стороны волостного старшины 908 или сельского старосты.

Сестра была ярким примером самоотверженности и героической выносливости народного учителя.

— Не надо мне никакой материальной помощи от тебя, — говорила она мне, — с меня достаточно. Я знала, на что я иду, на какие лишения и неприятности. Я привыкла к моему аскетизму и боюсь, что вдруг распущусь и разнежусь, если окажется в кармане больше, чем полагается. Видишь, летом я хожу босиком, потому что это здоровее и гораздо выгоднее. Со сторожем Никитою я живу в мире и согласии: он наколет мне дров, подметет хату и принесет воды, а я заштопаю ему рубашку, сварю ему борщ. Ребята полюбили меня с течением времени, и из них должны выйти славные люди. Правда, я на ножах со священником, он против меня проповедь даже сказал, назвал безбожницей, приписал моему влиянию появление у нас нескольких штундистов 909, но крестьяне были настолько благородны, что когда по этому поводу назначено было следствие, приехал благочинный910, то они показали за меня. В самом деле, какая же я штундистка, какая безбожница, — рассмеялась Ольга. — А вот что я тебе скажу, Жером, побывай в Нежине, где живет Мария Николаевна. Я как-то была у ней. Твои мальчики в большом забросе. Я целый день вычесывала их. Между тем при них есть бонна, с которой я даже повздорила.

Из Володьковой Девицы я и направился в Нежин. Дети подросли и через несколько уже минут узнали меня. Около них была Матильда. Марию Николаевну я не застал. Она жила не с мужем, а была, так сказать, приходящей женою и ездила к господину Шанцу на его уксусный завод. Домик у нее был хорошенький, с садом, с отдельным двориком, густо заросшим травою. В саду над какой-то ямой хлопотали и грызлись между собою собаки.

—           Ой, так скучно! — сказала Матильда. — Они каждый день прибегают, потому что каждый день кухарка хочет выбрасывать больше десяти фунтов мяса, которых мы не можем скушать.

—           А зачем же вы так много покупаете?

—           Но, мой бог, чтобы было выгодно купцу, а она чем больше возьмет, тем больше получает от него награды.

—           Дети сыты, по крайней мере?

—           Как можно это спрашивать! — обиделась Матильда. — Они даже си-час скушали цыпленка.

Мария Николаевна вернулась домой к вечеру. Она удивилась и даже как будто немножко испугалась.

—           Вы приехали удостовериться, как я живу? — весело спросила она, румяная, цветущая и еще более похорошевшая. — Я сейчас пошлю с запиской к Эдуарду Матильду. Хотите познакомиться с ним?

—           Нет. Пусть он останется для меня таинственным незнакомцем, как и Алексей Иванович.

—           Какой Алексей Иванович? — забыла она о своем лиманском знакомом. — Что вы выдумываете?

Дети повисли на мне.

—           Мамочка, ведь это же наш папа?

Может быть, не нужно мне было совсем заезжать в Нежин. Рана разрыва вдруг разболелась. Я сдерживал себя за обедом и вечером.

Оставшись вдвоем, я спросил:

—           А где вы положите меня? По всей вероятности, я хорошо сделал бы, если бы заехал по дороге в гостиницу. Но еще не поздно.

Мария Николаевна подумала и сказала:

—           Вы правы.

В Петербурге я застал несколько писем и в том числе одно от Ольги Михайловны. Она писала:

«Все-таки я вышла замуж. Если бы вы сказали только хоть одно слово, если бы вы только намекнули, сделали бы ко мне хоть одно дружеское движение лично для меня, я бы отказала в руке человеку, который теперь стал моим мужем и которому я, как говорит Татьяна, отдана и буду век ему верна. Это профессор Н. Он делает удивительные носы. Его наука называется ринопластикой. Было бы подло с моей стороны, если бы ему попались, предположим, каким-нибудь чудом эти строки (я сначала пишу вчерне и могла же я не изорвать черновик, а забыть его на письменном столе), и он подумал бы, что я тоже не прочь наклеить ему нос. Тем не менее, дело прошлое, я вас сразу полюбила, но и в настоящее время люблю — издали. Люблю, но странною любовью. Можете не отвечать ни слова» 911.

Лет двадцать спустя, брат Ольги Михайловны, тот самый революционный юноша, с которым я видался в киевском тюремном замке, посетил меня в Петербурге на Черной речке, уже ставши земским врачом, и рассказал о счастливой жизни Ольги Михайловны, которую она провела замужем, и об ее смерти.

Другое письмо было от гимназисток, от двух учениц Литейной гимназии сестер Лохвицких. Стояло только: «Можно ли к вам зайти по литературному делу? Такие-то».

Адреса не было. Я ничего не ответил, но уж после обеда в этот день раздался резвый стук в дверь и вошли две молоденькие гимназистки, из которых младшая была особенно полна. Они развязно представились.

—           Мы Лохвицкие, — начала старшая.

—           И поэтессы, — пояснила младшая.

Я ввел их в гостиную, и с места в карьер младшая Елена встала и произнесла наизусть длинную поэму. Незачем передавать ее содержание, но меня удивило сравнительно зрелая обработка стиха и его певучесть. Я похвалил.

—           Сколько вам лет? — спросил я.

Елена Лохвицкая читала запыхавшись и, переведя дух, отвечала с достоинством:

—           Тринадцать.

—           А вам? — спросил я у старшей.

—           Пятнадцать, — произнесла она с самодовольной детской улыбкой. — У меня в запасе, — продолжала она, — имеется только восьмистишие о звезде, на которую я смотрю и на которую кто-то другой смотрит, и я думаю о нем, а он думает обо мне.

Она тоже встала с места в позу ученицы, отвечающей урок, и продекламировала свои стихи.

Стихи тоже были певучие и обработанные. Ни сучка ни задоринки.

—           Вам никто не поправлял?

—           Никто.

Младшая начала:

—           У нас еще есть сестра912. Она кончает Павловский институт 913 и тоже пишет стихи, причем гораздо лучше нас, так, по крайней мере, все дома у нас говорят.

—           Ваш отец не был ли присяжным поверенным?

—           Да, он был знаменитым присяжным поверенным, и мы хотели бы тоже быть знаменитыми. У вас мы проверили свои силы, узнали ваше мнение, но Мирра Лохвицкая на нашем семейном совете предназначена занять первое место среди нас. Вторая выступит Надежда, а потом уже я. И так еще мы уговорились, чтобы не мешать Мирре, и только когда она станет уже знаменитой и наконец умрет, мы будем иметь право начать печатать свои произведения, а пока все-таки писать и сохранять. В крайнем случае, если она не умрет, для потомства.

Было это довольно комично и оригинально914. Старшая потом несколько раз приходила ко мне и вручила мне начисто переписанное ею стихотворение «К звезде» с надписью: «Посвящается И.И. Ясинскому».

—           С просьбой, — сказала она, — не печатать ни в коем случае.

—           А что же не приходит Елена? — спросил я.

—           Как младшая, она не хочет мне мешать.

Вскоре Надежда Лохвицкая как-то быстро выросла, стала франтихой и вышла замуж, стала носить другую фамилию.

Я жил уже на Черной речке, когда она приехала ко мне, напомнила о детских визитах своих и объявила, что она собирается наконец печатать стихи свои и юмористические очерки под псевдонимом Тэффи.

—           Я приехала к вам за напутствием и благословением!

Она смеялась, острила и некоторое время [спустя] стала сотрудничать в издававшемся мною журнале 915.

О Елене Лохвицкой я узнал только, что она тоже вышла замуж916 и стихи продолжает писать, но не печатает, захваченная семейной жизнью.

Что же касается Мирры Лохвицкой, то в самом деле ее поэтическое дарование оказалось перворазрядным.

Вслед за сестрами она в одно из воскресений побывала у меня на Бассейной и пожаловалась на редакторов «Севера» Гнедича и Соловьева, которые не взяли ее стихотворения.

—           Я считаю это обидой для себя. Я знаю, что я даровитее своих сестер, иначе я не приняла бы их жертвы не печататься, пока я печатаюсь.

—           Но почему же вам всем трем не печататься?

—           Тогда не будет благоговения. Начнется зависть и конкуренция. Согласитесь сами, однако, что если вы признали их стихи хорошими и достойными печати, а «Север» меня отверг, то чья же тут ошибка: Гнедича и Соловьева или ваша?

—           Что же вы хотите, чтобы я вам сделал?

Она глубоко сидела в кресле, томно раскинувшись, словно дама, уже уставшая жить, хотя она была совсем молоденькая и казалась младше своих сестер: такая была худенькая, и сказала:

—           Я сейчас вам покажу стихи и прошу вашего суда.

Действительно, стихи сверкали, отшлифованные, как драгоценные камни, и звонкие, как золотые колокольчики.

—           Стихи прелестны, — согласился я. — Но знаете что? Их нельзя напечатать, — сказал я.

—           Почему? Ну хорошо, я сейчас поняла почему. Молодая девушка не имеет права затрагивать такие темы.

Мирра засмеялась и продолжала:

—           Я вспомнила, как господин Соловьев, возвращая мне неблагополучное стихотворение, сказал с такой смешной серьезностью: «Но, сударыня, наш журнал читают также дети...» Да, он назвал меня сударыней, а я присела и сказала: извините, милостивый государь.

—           Вы дайте ему другое какое-нибудь стихотворение. У вас настоящий талант... 917

—           Но правда, я пишу лучше, чем сестры?.. Мне больше ничего не надо, но беру с вас слово, что вы не расскажете сестрам о том, что я была у вас. Я для них тайна.

Эта очаровательная поэтическая девушка, исключительно одаренная и, по-видимому, не предназначенная к семейной жизни, вскоре завоевала видное место в литературе и вышла замуж за чиновника, по-видимому, имевшего общение с поэзией только через посредство жены. Мирра Лохвицкая писала смелые эротические стихи, среди которых славится «Кольчатый змей» 918, и была самой целомудренной замужней дамой в Петербурге. На ее красивом лице лежала печать или, вернее, тень какого-то томного целомудрия, и даже «Кольчатый змей», когда она декламировала его где-нибудь в литературном обществе или в кружке Случевского имени Полонского, казался ангельски чистым и целомудренным пресмыкающимся. Измученная частыми родами 919 и снедаемая какой-то вечной тоской, Мирра умерла в цвете лет.

Ясинский И.И. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. Том I. М., 2010, с. 449-454.

Примечания

907         Неточная цитата из стихотворения Н.А. Некрасова «Сеятелям» (1876).

908         Волостной старшина избирался волостным сходом на три года из крестьян.

909         Штундисты — религиозное христианское движение, возникшее в 1860-е гг. в крестьянской среде на юге России. Штундисты не ходили в церковь, они собирались для чтения Евангелия и стремились жить «по правде».

910         Благочинный — священник, помощник епископа, выполняющий административные обязанности по отношению к нескольким церквям с их приходами.

9,1 Письмо О.М. Аренковой Ясинскому в архиве не сохранилось.

912 Речь идет о Мирре (Марии), Надежде и Елене Лохвицких — дочерях известного адвоката и профессора уголовного права А.В. Лохвицкого. Мирра Лохвицкая стала к середине 1890-х гг. известной поэтессой. О ней см.: Александрова Т. Истаять обреченная в полете: Жизнь и творчество Мирры Лохвицкой. СПб., 2007.

В рецензии на пятый том «Стихотворений» М. Лохвицкой Ясинский, в частности, писал: «Когда говорят у нас о совершенстве и музыкальности современного стиха, то едва ли разумеют при этом всех нынешних поэтов. <...> Следует сказать, что Лохвицкая обладает ими в полной мере, и она одна из немногих» ([Рец. на: Лохвицкая М.А. (Жибер). Стихотворения. Т. V. 1902-1904. СПб., 1904) // Беседа. 1904. № 8. С. 797).

913         Неточность. В 1888 г. Мирра Лохвицкая закончила Александровский институт в Москве.

914         Воспоминания Тэффи о визите к Ясинскому (Тэффи Н.А. Как я стала писательницей // Тэффи Н.А. Проза. Стихи. Пьесы. Воспоминания. СПб., 1999) расходятся с его версией, см. об этом: Александрова Т. Указ. соч. С. 47—50, 52—53.

915         Ясинский имеет в виду издававшийся им в начале века журнал «Беседа» (вы-ходивший некоторое время под названием «Почтальон») и следующие публикации стихотворений Н.А. Лохвицкой (подпись — Н. Бучинская): Четыре инженера // Почтальон. 1902. № 10; Признание // Почтальон. 1902. № 1; Шансонетка // Беседа. 1903. № 7. См.: Николаев Д. К вопросу о происхождении псевдонима Тэффи // Творчество Н.А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века. М., 1999. С. 252-259.

916         М. Лохвицкая в 1891 г. вышла замуж за студента Петербургского университета Е.Э. Жибера.

917         М. Лохвицкая начала печататься в журнале «Север» в 1889 г.

918         Стихотворение М. Лохвицкой «Кольчатый змей» было опубликовано гораздо позже; см.: Из архива Мирры Лохвицкой / Публ. Т.Л. Александровой // Российский архив. М., 2005. Вып. 14. С. 548-549.

919 У М. Лохвицкой было пятеро детей.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Перед закатом. СПб., 1908;

Тайных струн сверкающее пенье: Избранные стихотворения. М., 1994.

Песнь любви: Стихотворения. Поэма. М, 1999.

Литература:

Михайлов Д. Очерки русской поэзии XIX века. Тифлис, 1904. С.490-519;

Гриневич (Якубович) П.Ф. Очерки русской поэзии. СПб., 1911. С.352-358;

Бунин И.А. СС: в 9 т. М., 1967. Т.9. С.289-290;

Марков А.Ф. Лохвицкую называли «Русской Сафо» // Русская словесность. 1993. №5. С.79-81;

Шевцова Т.Я. Поэтический язык Мирры Лохвицкой // Русский язык в школе. 1996. №5. С.70-77.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС