Ковалевский Максим Максимович

1851—1916

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Максим Максимович Ковалевский

М.М. Ковалевский как этнограф-кавказовед 1

I

Максим Максимович Ковалевский родился 27 августа (9 сентября) 1851 г. в семье харьковского помещика. По окончании в 1872 г. Харьковского университета по юридическому факультету Ковалевский был, по терминологии того времени, «оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию» по кафедре государственного права. Темы своих ранних научных работ Ковалевский взял из области истории рабочего вопроса в Англии и налогового права во Франции, в связи с чем уехал за границу для занятий в архивах. Не ограничившись работой в Англии н Франции, Ковалевский объехал в те годы разные страны, пополняя свое образование.

Вернувшись в Россию и защитив диссертацию, Ковалевский в 1877 г, стал преподавать в Московском университете, сначала в качестве доцента, а с 1880 г. — профессора. Читал Ковалевский общий курс истории государственного права и ряд специальных курсов, в частности «Сравнительная история семьи и собственности» и «История древнего, уголовного права». Лекции Ковалевского по государственному праву пользовались большой популярностью и посещались студентами не только юридического, но и других факультетов. В этих лекциях Ковалевский постоянно проводил сравнения, — в весьма радикальном духе, — русской самодержавной действительности с конституционными порядками Западной Европы. Это не преминуло обратить на себя внимание «начальства» в лице тогдашнего министра народного просвещения И. Д. Делянова и московского генерал-губернатора. В результате, после ряда попыток «укротить» радикального профессора, Ковалевский был в июне 1887 г. распоряжением министра уволен из университета 2. Увольнение вынудило Ковалевского перенести свою научную и преподавательскую, равно как и литературную, деятельность преимущественно за границу. Вскоре после этого Ковалевский уехал из России и, не порывая все же связи с родиной, стал на много лет «полуэмигрантом» и после смерти Тургенева считался как бы главой русской либеральной эмиграции.

Свободно владея несколькими иностранными языками, Ковалевский читал в разных университетах и научных учреждениях Западной Европы и Северной Америки эпизодические курсы и лекции, печатал свои работы на иностранных языках, сотрудничал в различных журналах, состоял членом множества научных обществ и т. д. Наряду с тем Ковалевский печатал свои работы и в России. В 1901 г. Ковалевский основал в Париже «Русскую высшую школу общественных наук», в которой преподавал ряд в то время находившихся за границей опальных русских ученых. Весной 1902 г., наездом из Лондона, читал в этой школе лекции В. И. Ленин.

____

1. Впервые напечатано в журнале «Советская этнография», 1951, 4.

2. Некоторые данные об увольнении Ковалевского см.: «Очерки по истории Московского университета», «Ученые записки Московского государственного университета», Юбилейная серия, вып. 1, «История», М., 1940, стр. 84—85. Запись об увольнении Ковалевского в протоколе заседания Совета Московского университета от 30 октября 1887 г. — см. Кингу протоколов заседаний Совета МУ за 1887 г. (Архив МГУ).

[223]

В 1905 г. Ковалевский вернулся в Россию и стал принимать активное участие в политической жизни, в 1906 г. был избран в 1-ю Государственную думу, а в 1907 г. вошел в Государственный совет. Одновременно Ковалевский преподавал в университете и других высших учебных заведениях Петербурга, издавал газету, редактировал журнал «Вестник Европы» и пр. В своей политической ориентации Ковалевский в ту пору держался право-либеральных, реакционных взглядов. Реакционная политическая роль Ковалевского в Государственном совете неоднократно отмечалась Лениным. В 1914 г. Ковалевский был избран академиком. Ковалевский умер 23 марта (ст. ст.) 1916 г.

М. М. Ковалевский является крупным буржуазным ученым. Еще во время своего первого, в 1872—1877 гг., пребывания за границей Ковалевский лично познакомился с К- Марксом и Ф. Энгельсом. Благодаря этому знакомству, как и всепокоряющей силе марксистского учения, Ковалевский испытал влияние марксизма, что сказалось в особенности в раннем периоде его научной деятельности. Будучи все же сыном своего класса, Ковалевский не сумел полностью освободиться от своей буржуазной ограниченности и остался в основе прогрессивным буржуазным ученым-позитивистом.

Юрист по образованию, Ковалевский имел весьма широкие научные интересы. Крупный вклад сделан им в область политической, социальной и экономической истории средневековья я нового временя Западной Европы и России. Много работ посвятил Ковалевский также различным вопросам государственного права, национальному, аграрному и рабочему вопросам и пр.

Весьма значителен вклад Ковалевского в первобытную историю. Его первые работы в этой области были посвящены сельской общине Тема эта в ту пору была очень актуальной, я особенности в России. Хотя пресловутая борьба родовой и общинной теорий уже иссякла, в России тогда еще шел спор в другой плоскости: о русской общине, ее происхождении и сущности, а главное, ее роли и судьбе, — спор, привлекший к себе, как известно, внимание Маркса в 1881 г. и несколько позже блестяще разрешенный Лениным. К теме о сельской общине относятся ранние работы Ковалевского: «Очерк истории распадения общинного землевладения в кантоне Ваадт» (1876) а «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения» (1879), а также частично его курс, прочитанный им в 1889 г. в Стокгольме на французском языке и изданный там же в 1890 г., на тему о происхождении семьи и собственности.

Во время своего первого пребывания за границей Ковалевский познакомился с пользовавшимися тогда большим влиянием в Англии ра-ботами английского историка права Г. С. Мэна, что вызвало в Ковалевском интерес к ранней истории права. От Мэна же заимствовал Ковалевский так называемый историко-сравнительный метод, впоследствии широко развив его применение. В 1877 г. Ковалевский побывал в США, где ознакомился с только что вышедшим тогда трудом JI. Г. Моргана «Древнее общество». Учение Моргана о развитии первобытного общественного строя оказало на Ковалевского сильное влияние, и, начав с того же года свою преподавательскую деятельность в Москве, Ковалевский стал излагать это учение с университетской кафедры, явившись таким образом первым распространителем взглядов Моргана в России. В те же годы прочитал Ковалевский знаменитый труд И. Я. Бахофена «Материнское право», став если не приверженцем этого ученого, то все

[224]

же убежденным сторонником учения о матриархате. Наконец, в 1884 г. Ковалевский познакомился с гениальным трудом Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», который в свою очередь оказал на Ковалевского сильнейшее влияние.

В результате всех этих разнообразных влияний, воспринятых, надо сказать, весьма эклектически, Ковалевский обратился к широким темам первобытной истории, которая отныне заняла в кругу его интересов значительное место.

Первым результатом работы Ковалевского в данной области явился вышеупомянутый, читанный им в Московском университете специальный курс по сравнительной истории семьи и собственности 1. Этот курс, по- видимому, вошел в изданную Ковалевским в 1886 г. книгу «Первобытное право», первая часть которой посвящена роду, вторая — семье, а затем в названный выше стокгольмский курс. Вопросам истории семьи, семейной и соседской общины в России посвящена первая часть курса, прочитанного Ковалевским в 1889—1890 академическом году на английском языке в Оксфорде. Наконец, проблеме рода посвящена работа Ковалевского «Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом» (1905), впрочем представляющая собой в значительной мере расширенную переработку первой части его «Первобытного права».

Уже на склоне лет Ковалевский вновь обратился к первобытной истории, сделав две попытки дать обобщающую, скорей социологическую, трактовку этой темы. Таковы его сочинения: «Генетическая социология, или учение об исходных моментах в развитии семьи, рода, собственности, политической власти и психической деятельности» (1910) и «Происхождение семьи, рода, племени, государства и религии» (1914). Следует сказать, что оба эти сочинения во многих отношениях стоят значительно ниже его прежних работ.

Несмотря на серьезные методологические, теоретические и даже фактические ошибки, от которых далеко не свободен был Ковалевский в своих работах, нельзя не признать значительного вклада, сделанного им в науку 2.

_____

1. В своих воспоминаниях о пребывании в Московском университете Ковалевский пишет: «В 1877-м году я приступил к чтению курса по сравнительной истории права и посвятил его изучению с моими слушателями истории развития семьи и собственности» (М. М. Ковалевский, Московский университет в конце 70-х и начале 80-х гг. прошлого века, «Вестник Европы», 1910, 5, стр. 182).

2. Мы не останавливаемся здесь на изложении и оценке общих трудов и взглядов Ковалевского. В отношении первобытной истории это нами частично сделано в нашем предисловии и в примечаниях к новому русскому переводу работы Ковалевского «Очерк происхождения и развития семьи и собственности», перевод с французского С. П. Моравского, под редакцией, с предисловием и примечаниями М. О. Косвена, М., 1939, а также в книге: М. О. Косвен, Матриархат. История проблемы, М.—Л., 1948, стр. 202—204, 233-235, 243, 257, 258.

Литература о Ковалевском: С. А. Авалиани, Заслуги М. М. Ковалевского в изучении обычного права народностей Кавказа, «Журнал Министерства юстиции», 1916, 8; Д. Н. Анучин, Памяти М М. Ковалевского, ЭО, 1916, 1/2; К. К. Арсеньев. М. М. Ковалевский, «Вестник Европы», 1916, 4; С. С. Бобчев. Максим М. Ковалевский, «Списание на Българската Академия на наукигь», кн. XXII, «Клон историко-филологичен и философско-общественъ», 12, 1920; А. Боголепов, М. М. Ковалевский как историк политической мысли, «Вестник Европы», 1916, 7; В. П. Бузескул, М. М. Ковалевский как историк, «Южный край» (Харьков), 27 марта 1916 г.; В. Вагнер, М. М. Ковалевский как социолог, «Вестник Европы», 1916, 8; С. А. Венгеров, Источники словаря русских писателей, т. III, Пг., 1916; П. Г. Виноградов, М. М. Ковалевский. Некролог, «Известия Академии наук», VI серия, т. X, 1916, № 13; Н. Грацианский, М. М. Ковалевский как историк средневековья, «Вестник Европы», 1916, 6: Б. Иванов, М. М. Ковалевский, Казань, 1916; И. Ивановский, М. М. Ковалевский.

[225]

II

В 1883 г. исследовательская работа Ковалевского получила на некоторое время его жизни и деятельности специальный уклон, связанный с его интересами в области первобытной истории, — уклон в область полевой этнографии Кавказа.

Обращение Ковалевского к этнографии Кавказа было неслучайным. Время, к которому оно относится, было временем, последовавшим за выступлениями Бахофена, Моргана, Мэна, Мак Леннана, Леббока и др. и ознаменовавшимся широкой дискуссией по ряду основных вопросов первобытной истории, в частности по вопросам семьи, рода, матриархата. Заинтересовавшись этими вопросами, Ковалевский не мог не почувствовать и не понять, что кабинетным путем он серьезного вклада в данную область знания не сделает и что необходимо для освещения всех этих вопросов обратиться к непосредственно собранному новому материалу. В своем «Очерке происхождения и развития семьи и собственности» Ковалевский писал: «Достаточно уже доказанная... теория древности матриархальной семьи стала бы еще очевиднее, если бы можно было найти следы такой семьи у современных народов, древнее происхождение которых бесспорно. В этом отношении подходящими являются, по-

_______

Некролог, «Журнал Министерства народного просвещения», 1916, 2; И. Ивановский. М. М. Ковалевский. Биографический очерк, Пг.. 1916: И. Кареев, М. М. Ковалевский э своих исторических работах, «Право», 1916, 13; И. Кареев, М. М. Ковалевский как историк французской революции, «Вестник Европы», 1917, 2; «М. М. Ковалевский, ученый, государственный и общественный деятель и гражданин», Сб. статей К. К. Арсеньева, П. Г. Виноградова, В. А. Вагнера, С. К. Гогеля, И. Ивановского, Н. И. Кареева, И. В. К-ой, Е. П. Ковалевского, Н. Д. Кондратьева, А. Ф. Кони, П. Н. Милюкова, К. Соколова, П. А. Сорокина, М. И. Туган-Барановского, А. Филиппова. В. Д. Кузьмина-Караваева, С. Котляревского, Петроград, 1917; с приложением списка трудов Ковалевского, составленного Н. Д. Кондратьевым (далеко не полного); Н. Кондратьев, М. М. Ковалевский как учитель, «Вестник Европы», 1916. 5; А. Ф. Кони, М. М. Ковалевский в его законодательной деятельности, «Вестник Европы», 1916, 4; отдельно: Пг., 1916, перепечатано в книге: А. Ф. Кони, На жизненном пути, т. III, ч. 1, Ревель — Берлин, 1922; М. О Косвен, Предисловие к книге: «М. Ковалевский, Очерк происхождения и развития семьи и собственности», перевод С П. Моравского, под редакцией, с предисловием и примечаниями М. О. Косвена, М., 1939; М. О. Косвен, М. М. Ковалевский как этнограф-кавказовед. К 100-летию со дня его рождения (1851—1951), СЭ, 1951, 4; С. Котляревский. Памяти М. М. Ковалевского, «Юридический вестник». XIV, 2, 1916; В. Д. Кузьмин-Караваев, Черты общественно-политического облика М. М. Ковалевского, «Вестник Европы», 1916, 4; П. Ф. Лаптин, Проблемы общины в трудах М. М. Ковалевского, «Вопросы истории», 1965, 9; И. К. Луппол, Из переписки К. Маркса с М. Ковалевским, «Летопись марксизма», VI, 1928; А. И. Максимов, Работы М. М. Ковалевского в области первобытного права, ЭО, 1916, 1/2, «Материалы для биографического словаря действительных членов Академии наук», ч. II, 1917; Г. Г. Мсиикович, М. М. Ковалевский как историк средневекового города, диссертация, М., 1954; рукопись в библиотеке им. В. И. Ленина в Москве: В. М. Нечаев, М. М. Ковалевский, «Журнал Министерства юстиции», 1916, 4; В. С. Покровский, Социально-политические и правовые взгляды М. М. Ковалевского, «Советское государство и право», 1957, 4; Ф. Я. Полянский, Проблема общины в работах М. М. Ковалевского, «Вестник Московского университета». 1952. 7; И. С. Русанов, Памяти М. М. Ковалевского, «Русские записки», 1916, 3; А. Савин, М. М. Ковалевский как историк, «Исторические известия», 1916, 1; Б. Г. Сафронов, М. М. Ковалевский как социолог, М., 1960; Ф. В. Тарановский, М. М. Ковалевский как историк права, «Вестник гражданского права», 1916, 5; Ф. В. Тарановский, Незабвенной памяти М. М. Ковалевского, «Право», 1916, 13; Д. Трунов. Русские ученые в Дагестане. Исследования М. Ковалевского, «Дагестанская Правда» (Махачкала), 7 декабря 1952 г., № 240; А,. Фатеев, Максим Ковалевский (К годовщине смерти), 1851—1916, Харьков, 1916; А. Филиппов. М. М. Ковалевский как исследователь обычного права, «Юридический вестник», 1916, XV (III); Б. А. Щетинин. М. М. Ковалевский и Московский университет 80-х годов, «Исторический вестник», 1916, 5.

[226]

видимому, некоторые туземные племена Кавказа... На этом основании я решил предпринять тщательное изучение этих до сих пор еще малоизвестных племен» 1.

Сыграли здесь известную роль и личные обстоятельства, а именно сближение Ковалевского с выдающимся иранистом В. Ф. Миллером. Миллер состоял тогда председателем Этнографического отделения Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, а Ковалевский был избран 9 апреля 1883 г. секретарем этого Отделения (25 января 1885 г. Ковалевский стал товарищем председателя Отделения). Миллер занимался в те годы изучением осетинского языка и фольклора, совершил уже к тому времени три поездки на Кавказ, напечатал несколько статей по этим вопросам и издавал (начиная с 1881г.) свои «Осетинские этюды». По-видимому, таким образом, и личному влиянию Миллера надо приписать интерес Ковалевского к кавказской этнографии, в частности первую его поездку на Кавказ. По крайней мере впоследствии Ковалевский писал: «В. Ф. Миллеру я обязан не только многими указаниями, позволившими мне расширить круг моих чтений по вопросам первобытной культуры и первобытного права, но и первым моим знакомством с бытом кавказских горцев. В его обществе предприняты были мной поездки к осетинам, кабардинцам и горским татарам» 2.

Ковалевский совершил три поездки на Кавказ: в 1883, 1885 и 1887 гг. 3.

Свою первую поездку на Кавказ Ковалевский совершил летом 1883 г. совместно с В. Ф. Миллером. Основной целью этой поездки было посещение Северной Осетии. Помимо осетинских селений, в частности Христиановского и Алагирь, и собирания там полевого материала, Ковалевский поработал во Владикавказе, в архиве Терского областного управления, знакомился также с делами сельских судов. Во Владикавказе же Ковалевский пользовался консультацией осетинских этнографов — С. В. Кокиева и Д. Т. Шанаева. В июне Ковалевский и Миллер совершили поездку в Кабарду. Проехав из Владикавказа в Нальчик и проведя здесь два дня, причем Ковалевский успел и здесь поработать в архиве Нальчикского народного суда, оба ученые совершили затем длившуюся около 10 дней поездку к балкарцам  4.

Собранный во время этой поездки материал послужил Ковалевскому основанием или был им использован в ряде прочитанных им затем докладов. В апреле 1884 г. Ковалевский сделал в заседании Этнографического отделения Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете доклад «О древнейших видах судебных доказательств», в котором использовал частично осетинские данные. В августе 1884 г. Ковалевский принял участие в происходившем в Одессе VI Археологическом съезде. Здесь, в организованной тогда впервые секции съезда — «Отделении юридических и общественных памятников», — Ковалевский прочитал доклад «О судах божьих», в котором частично использовал кавказский материал, и доклад

_____

1. М. Ковалевский, Очерк происхождения и развития семьи и собственности, М., 1939, стр. 32.

2. М. М. Ковалевский, Московский университет, стр. 182.

3. О самых этих поездках мы имеем довольно скудные сведения, притом в основном сообщаемые самим Ковалевским в разных местах его трудов, в частности в предисловии к II тому «Закона и обычая на Кавказе».

4.  Об этой поездке см. также: Вс. Миллер, Сообщение о поездке в горские общества Кабарды и в Осетию летом 1883 г., ИКОРГО», VIII, 1, 1883.

[227]

«О присяге как одном из доказательств древнего процесса у осетин» 1. Затем, в 1885 г., Ковалевский прочитал еще два доклада в Этнографическом отделении ОЛЕАиЭ: «О некоторых архаических чертах семейного права осетин» и «Об обычном праве горских татар и его отношении к осетинскому» 2.

Собранный во время той же поездки материал лег в основание и ряда литературных работ Ковалевского. Таковы статьи: «Поземельные и сословные отношения у горцев Северного Кавказа» («Русская мысль», 1883, 12), «В горских обществах Кабарды» («Вестник Европы», 1884, 4) и «Некоторые архаические черты семейного и наследственного права осетин» («Юридический вестник», 1885, 6/7). Наконец, материал, собранный во время этой же первой поездки на Кавказ, усиленный широким привлечением архивных и литературных источников, лег в основу двухтомного труда Ковалевского: «Современный обычай и древний закон, Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении», 2 тт., М., 1886» 3.

Свою вторую этнографическую поездку по Кавказу Ковалевский совершил в 1885 г. В июле этого года Ковалевский лечился в Кисловодске, причем не упустил все же случая производить археологические раскопки в окрестностях Кисловодска. Отсюда, совместно со своими друзьями, экономистом, профессором Московской Сельскохозяйственной академии, И. И. Иванюковым, и известным музыкантом С. И. Танеевым, а также фотографом Ермаковым, Ковалевский совершил поездку по Сванетии, проехав в Кутаис 4. Собранный во время этой поездки материал послужил источником для доклада в Этнографическом отделении ОЛЕАиЭ — «Об обычном праве сванетов» 5  и двух статей: «У подошвы Эльбруса» («Вестник Европы», 1886, 1—2) и «В Сванетии» (там же, 1886, 8—9), написанной совместно с И. И. Иванюковым.

Третья, наиболее продолжительная поездка Ковалевского состоялась в 1887 г. и охватила обширный район Центрального и Восточного Кавказа. Летом этого года Ковалевский более месяца пробыл в Хевсуретии, Пшавии и Тушетии. Поездку эту он совершил в обществе И. С. Хатисова, состоявшего тогда управляющим государственными имуществами Тифлисской губернии, который служил Ковалевскому переводчиком. Кроме того, в этой своей поездке Ковалевский пользовался содействием начальника Тионетского уезда Л. Г. Джандиери. Отметим еще, что в Пшавии Ковалевский производил также раскопки погребений. После посещения Горной Грузии Ковалевский побывал в Тифлисе. Затем, уже осенью того же года, Ковалевский проехал в Закаталы, где пользовался

_____

1. Резюме этих двух докладов: «Рефераты заседаний VI Археологического съезда в Одессе» (из газеты «Новороссийский телеграф»), № 2 и 3, Одесса, 1884. Ковалевский прочитал на том же съезде и третий доклад (21 августа) «О положении рабов из православных, в том числе и русских, на Средиземном побережье»; резюме — там же, № 5.

2. Резюме этих двух, как и вышеназванного доклада от 31 апреля 1884 г., см.: Протоколы заседаний Отделения этнографии ОЛЕАиЭ, 49—65 заседания, «Известия ОЛЕАиЭ», т. 43, вып. 2.

3.  Французский перевод: Coutume contemporaine et Ioi ancienne, Droit coutumier ossetien, eclaire par l'hi;toire comparee, Paris, 1893; английский реферат: The customs of the Ossets ana the light they throw on the evolution of law compiled from professor Maxim Kovalefsky's russian work on «Contemporary custom and ancient law» and translated with notes by E. Delmar Morgan, «Journal of the Asiatic Society», 20, 1883.

4. См. об этой поездке: С. И. Танеев, Материалы и документы, т. I, Переписка и воспоминания, М., 1952.

5. Резюме — в вышеназванном издании «Протоколов» Общества.

[228]

Содействием и Информацией начальника Закатальского округа полковника А. С. Узбашева. Проехав из Закатал к северо-западу в сел. Лагодех, Ковалевский поднялся отсюда на Главный хребет и совершил поездку по Дагестану. Трудно установить в точности маршрут путешествия Ковалевского по Дагестану, и указаниями в этом отношении служат лишь его собственные, скорей случайные, замечания. Поднявшись в Дагестан, Ковалевский побывал в Аварии, где посетил селения Бежита, Гидатль и Гуниб, затем посетил Даргинский, Казикумухский и Кайтаго-Табасаранский округа, быв в частности в селении Казикумух и, по-видимому, в знаменитом даргинском селении Кубачи. Видимо, побывал Ковалевский и в Дербенте. После посещения Дагестана Ковалевский посетил селение Сураханы, близ Баку, где изучал тамошних татов.

Помимо собирания полевого материала, Ковалевский в эту поездку изучал судебные дела сельских и окружных судов Горной Грузии и Дагестана и работал в архивах Тионет, Закатал и Гуниба, а также в архиве Главного управления по делам горцев в Тифлисе.

Результатом третьей поездки Ковалевского явились три статьи: «Пшавы, этнографический очерк» («Юридический вестник», 1888, 2), «Родовое устройство Дагестана» (там же, 1888, 12) 1 и «Дагестанская Народная Правда» («Этнографическое обозрение», 1890, 1) 2. К результатам этой же поездки принадлежит доклад о татах, сделанный в Этнографическом отделении ОЛЕАиЭ и напечатанный под заглавием «Заметки о юридическом быте татов», «Известия ОЛЕАиЭ», т. 48, в. 2, «Труды Этнографического отделения», кн. 8, 1888, Приложения к протоколам заседаний Этнографического отделения.

К результатам работы Ковалевского на Кавказе, выразившимся в виде докладов и статей, следует прибавить сообщение «О распространении христианства и христианских храмов на Кавказе», сделанное в Археологическом обществе в Москве и напечатанное, согласно указанию Ковалевского, в одном из томов «Протоколов» этого Общества, а также доклад о культе предков у кавказских народов, сделанный в Стокгольме в 1888 или 1889 г., напечатанный, согласно указанию Ковалевского, на шведском языке в журнале шведского Антропологического общества, опубликованный также по-русски: Поклонение предкам у кавказских народов, «Вестник всемирной истории», 1902, 3; перепечатано: «Кавказ», 1902, 107, 109, и «Терские ведомости», 1902, 138.

Завершением полевой и обобщающей работы Ковалевского по этнографии Кавказа является, вместе с вышеназванным трудом, посвященным осетинам, сочинение: «Закон и обычай на Кавказе», 2 тт., М., 1890 3. Первый том этой книги Ковалевский посвятил обобщающим обзорам пережитков матриархата и патриархальному роду у горцев Кавказа, а также разнообразным внешним культурным влияниям, которые он находил в обычном праве горцев. Во втором томе того же со-

_____

1. Итальянский перевод этой статьи: L'organizzazlone del clan nel Dagestan, «Rivi- sta italiana di sociologla», 1898, 3.

2. Английский перевод этой статьи: The lex barharorum of the Daghestan, «Journal of the Antropological Institute», 25, 1905.

3. Французский перевод главы «Матриархат» в т. I этого сочинения: La famille matrlarchale au Caucase, «Anthropologic», 1894; английский перевод гл. 1, отд. II, т. I этого сочинения — «Иранские влияния» — представляет собой, вероятно, публикация: Iranian culture in the Caucasus, «English Archeological Review», 1888, 4, на которую ссылается сам Ковалевский («Закон и обычай на Кавказе», II, стр. 202, прим. 4); мы этого журнала не нашли.

[229]

чинения Ковалевский соединил все свои работы, относящиеся к группе горных грузин (сванам, пшавам, хевсурам и тушинам), а также к Дагестану, включив сюда, преимущественно в переработанном виде, все ранее напечатанные соответствующие статьи 1.

Когда Ковалевский вернулся осенью 1887 г. из своей третьей поездки по Кавказу в Москву, его ожидал приказ министра об его увольнении из университета. Это увольнение и последовавший затем его отъезд за границу обусловили прекращение этнографической работы Ковалевского на Кавказе. Тяга к Кавказу у Ковалевского, по-видимому, все же сохранилась. Приятельница Ковалевского, знаменитый математик, профессор в Стокгольме, С. В. Ковалевская рассказывает в одном из своих писем, что приезжавший в Стокгольм в январе 1888 г. Ковалевский убеждал ее совершить летом того же года поездку на Кавказ 2.

Вместе с прекращением поездок на Кавказ прекратилась и вообще полевая этнографическая работа Ковалевского. Однако собранный им в течение его трех поездок материал сыграл крупнейшую роль во всей его последующей работе в области первобытной истории.

III

Обращаемся к обзору и оценке результатов этнографической работы Ковалевского на Кавказе. Результаты эти выражаются прежде всего в том вкладе, который Ковалевский сделал в конкретное описание ряда кавказских народностей.

Начнем с осетин, с которых начал свою кавказоведческую работу сам Ковалевский. В общем осетины ко времени Ковалевского оставались малоизученными, все же по ним существовала уже некоторая литература, в числе коей должны быть особо названы: сводка Н. Ф. Дубровина в его «Очерке Кавказа и народов, его населяющих» (1871), публикация осетинских адатов в известном сборнике Ф. И. Леонтовича, вышедшие к тому времени две части «Осетинских этюдов» В. Ф. Миллера, статьи Джантемира Шанаева и вышедшая уже после посещения Ковалевским Осетии, но до выхода его осетинского труда работа Саввы Кокиева. Наибольшее, однако, значение имели напечатанные еще в начале 70-х годов и посвященные истории и обычному праву осетин три работы В. Б. Пфафа. Далеко не свободные от наивностей и ошибок, работы эти все же представляются для своего времени весьма значительными, и следует признать, что в области осетиноведения Ковалевский имеет в лице Пфафа серьезного предшественника.

Результатом работы Ковалевского по осетинам явился самый крупный его кавказоведческий монографический труд — двухтомный «Современный обычай и древний закон, Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении», изданный в 1886 г., т. е. через три года после его поездки в Осетию. Обширность этого труда определяется, правда, в большой мере не собственно осетинским, а тем историко-сравнительным материалом, который в очень широком масштабе был сюда привлечен Ковалевским.

_____

1. Остались не переизданными следующие посвященные Кавказу вышеупоминавшиеся публикации Ковалевского: а) «Заметка о юридическом быте татов» (1888), б) «О распространении христианства и христианских храмов на Кавказе» (около 1889) и в) «Поклонение предкам у кавказских народов» (1902).

2. См. С. В. Ковалевская, Воспоминания детства и автобиографические очерки, под редакцией С. Я. Штрайха, М., 1945, стр. 153—154.

[230]

Данный труд Ковалевского, как это выражено и его названием, посвящен обычному праву осетин. Но Ковалевский брал понятие обычного права в том весьма широком и распространительном смысле, в каком это понятие почти всегда употреблялось в русской литературе XIX века. В это понятие входили все общественные формы и отношения первобытнообщинного строя, получившие отражение в передававшемся из поколения в поколение и ко времени распада этого строя прочно сложившемся обычае, приобретшем нормативный характер, ставшем неписанным, обычным, правом, пережиточно сохранявшимся и действовавшим затем и в классовом строе. В таком понимании обычное право обнимало широкие вопросы истории первобытного общества, в том числе вопросы истории брака, семьи, собственности и лр. В таком именно аспекте изучал Ковалевский обычное право осетин, соответствующим образом весьма разносторонне представив это право в своем труде.

Посвященный осетинам труд Ковалевского дает прежде всего обширный исторический очерк, разбирающий вопросы этногенеза осетин, их исторических взаимоотношений с Грузией и Кабардой, происхождения их феодализма, и, наконец, историю присоединения Осетии к России. В разделах, посвященных общественному строю и имущественным отношениям, Ковалевский особо сосредоточивается на исследовании обнаруженной им, еще сохранявшейся у осетин, семейной общины во всех многоразличных, в том числе религиозно-культовом, ее выражениях, так что семейная община занимает и тематически, и по объему очень большое место в данном труде Ковалевского. Прочие разделы посвящены обязательственному, или договорному, npiray, семейному праву, уголовному праву и, наконец, судоустройству и судопроизводству. Как сказано, осетинский материал освещается и интерпретируется вместе с широко привлекаемым историко-сравнительным материалом.

Идя в том порядке, в каком Ковалевский изучал народности Кавказа, отметим его очерк по балкарцам, официально тогда именовавшимся «горскими обществами Кабарды». Имевшиеся до Ковалевского сведения об этом народе были отрывочны и случайны. Существовала запись их обычного права, опубликованная в сборнике Леонтовича, которая была использована Ковалевским. Явившаяся результатом его весьма кратковременной поездки статья содержит, помимо описания самого путешествия и различных путевых заметок, сведения о взаимоотношениях балкарцев с осетинами, начальными поселенцами данной территории, о сохранившихся следах осетинских влияний, записи местных легенд и преданий и небольшую, но содержательную характеристику былого общественного строя балкарцев, квалифицируемого Ковалевским как феодальный, с параллелями по западноевропейскому феодализму. Кратко отметил здесь Ковалевский существование больших семей и уже происходящий их распад.

Ряд работ посвятил Ковалевский горным грузинским народностям. Группа эта оставалась в те времена крайне слабо изученной. В отношении, в частности, сванов существовали описания путешествий по Сванетии И. А. Бартоломея (1855), Д. 3. Бакрадзе (1861), Д. В. Добровольского (1868) и А. И. Стоянова (1876). Эти и некоторые другие относящиеся к сванам публикации давали по общественному строю весьма немного. Использовав все же материалы названных авторов (за исключением Добровольского), Ковалевский на основе преимущественно лично собранного изрядного материала дал разностороннее описание обычного права сванов, уголовного и гражданского, в частно-

[231]

сти семейного, а равно их судоустройства и судопроизводства. Столь же ограничена была литература по пшавам, о которых до поездки к ним Ковалевского писал в основном только Р. Д. Эр истов (1855), и уже после поездки Ковалевского, в 1886 г., были напечатаны материалы М. В. Мачабели и Д. Сослани. Все эти публикации были использованы Ковалевским. Работа Ковалевского о пшавах имеет разностороннее содержание; в ней описаны не только общественные формы и отношения, а равно обычное право, но на сей раз и религия пшавов, притом довольно пространно. В третьей работе, касающейся горных грузин, Ковалевский соединил описания хевсур и тушин, и надо оказать, что такое соединение ввиду значительного различия в культуре этих народностей, в особенности своеобразия хевсурской культуры, является исследовательской ошибкой.

После осетинской наиболее обширной конкретно-этнографической работой Ковалевского является его описание горных народностей Дагестана. Оно занимает почти две трети II тома «Закона и обычая на Кавказе».

Как можно было видеть из вышеприведенного маршрута Ковалевского в Дагестане, он посетил все основные народности Дагестана. Как и при описании других народностей Кавказа, Ковалевский использовал для Дагестана существовавшую литературу. Эта литература, однако, была к тому времени довольно обширной, к тому же весьма разбросанной, так что исчерпывающим образом учесть ее было трудно. Во всяком случае и здесь Ковалевский использовал наиболее основное, а именно, работы А. В. Комарова и Н. Львова, которыми он воспользовался особенно интенсивно, А. Омарова и П. Г. Пржецлавского (которого он повторно называет Пржевальским). Весьма широким образом использовал Ковалевский напечатанные к тому времени записи дагестанских адатов. Обширный и ценный материал получил Ковалевский в найденных им в Дагестане рукописных описаниях округов и рукописных же сборниках адатов. Таковыми явились, судя по ссылкам Ковалевского: записка о Кайтаге поручика Сотникова, записка о Даргинском округе Попова, сборник адатов аварцев, составленный в 1865 г. Калантаровым, две записки о Кюринском округе, составленные в 1869 г. Цветковым, адаты Гунибского округа, собранные в 1884 г. помощником начальника Гунибского округа Андрониковым. От начальника Кайтаго-Табасаранского округа подполковника В. А. Макаева Ковалевский получил русский перевод кодекса начала XVII века кайтагского уцмия Рустема. Ковалевский упоминает еще о «двух записках о тухумах, составленных для Комиссии по расследованию сословных прав туземцев», полученных им от Е. Г. Вейденбаума, очевидно в бытность Ковалевского в Тифлисе. Все эти документы остаются посейчас неопубликованными, по преимуществу и неизвестными. Наконец, особо заслуживает быть отмеченным использование Ковалевским рукописи даргинского этнографа Б. К. Далгата об обычном праве даргинцев, неоднократно им цитируемой 1. Если ко всему этому прибавить материалы судебных дел, с которыми Ковалевский знакомился в Дагестане, то надо констатировать, что он использовал для своей

_____

1. Это поныне остающиеся в рукописи, переработанные автором в советское время, в 1929 г., «Материалы по обычному праву даргинцев», хранящиеся в архиве Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР в Махачкале.

[232]

дагестанской работы, вообще говоря, обширный и разнообразный материал.

Предметом исследования, проведенного Ковалевским в Дагестане, явилось в свою очередь обычное право в вышеуказанном широком смысле. Начав с вопроса о соотношении в правовой практике адата и шариата, Ковалевский систематично, последовательно и очень обстоятельно излагает то, что можно назвать родовым правом, т. е. право, регулирующее родовые формы и отношения, далее — семейное, наследственное н уголовное право. Особенно большое место нашли себе в данной работе Ковалевского вопросы родового строя, в частности характеристика дагестанского тохума. На вопросе о том, правильна ли эта характеристика у Ковалевского, мы остановимся ниже. Некоторое внимание уделил в этой работе Ковалевский соседской общине, взяв, однако, эту тему весьма узко, почти ограничившись описанием управления соседской общиной. Совершенно не уделил внимания Ковалевский дагестанскому феодализму. В отличие от других его кавказоведческих работ, в особенности осетинской, в данной работе совершенно отсутствуют историко-сравнительные параллели, и лишь иногда приводит Ковалевский данные по другим народностям Северного Кавказа, как непосредственно им изучавшимся, так и знакомым по литературе.

Специальный экскурс, посвященный Ковалевским азербайджанским татам — мусульманам, касается преимущественно обычного уголовного права. Если по другим изучавшимся Ковалевским народностям литература была невелика, то в отношении татов литературные сведения были совершенно ничтожны, и публикация Ковалевского явилась первой специальной работой по этой народности.

Оценивая в целом работы Ковалевского но конкретной этнографии Кавказа, мы можем с полным основанием констатировать, что в результате трех экспедиций и изучения существовавшей литературы Ковалевский дал солидное число довольно основательных работ по отдельным народам. Хотя предметом всех этих работ является почти исключительно обычное право, однако тема эта взята Ковалевским в таком широком смысле, что действительным -предметом его описаний и исследований может считаться общественный строй, притом представленный в свою очередь довольно широко и разносторонне.

Крупнейшими пороками перечисленных работ Ковалевского является, во-первых, то, что его изображения общественного строя описываемых им народностей совершенно оторваны от материального основания — техники и хозяйства данных народностей, во-вторых, то, что эти изображения даются преимущественно статически. К этим вопросам, как и вообще к вопросу о методе у Ковалевского, мы еще вернемся. Указанные пороки делают научное значение описаний Ковалевского ограниченным. И все же, при всем том, Ковалевский дает обширный и ценный конкретный описательный материал.

На высоком уровне, в особенности для своего времени, стоит этно-графическая методика и техника Ковалевского. Прежде всего, при крайней краткости его экспедиций, Ковалевскому удавалось собрать иногда удивительно большой полевой материал. Образцами в этом отношении являются в особенности его работы, посвященные сванам и пшавам. Для всей предшествующей Ковалевскому, а частично и для последующей, дореволюционной этнографии Кавказа, впрочем, для русской дореволюционной этнографии вообще, характерна, в числе прочих, одна черта, -надо сказать, сугубо отрицательная. Черта эта состоит в том, что

[233]

авторы, писавшие по этнографии данной народности, почти никогда не учитывали я не использовали уже существующей соответствующей литературы. Ковалевский первый, — во всяком случае в кавказоведческой этнографии, — кто весьма основательно прибег к использованию литературных данных. В свою очередь первым в кавказоведческой этнографии, притом опять-таки весьма широко и плодотворно, использовал Ковалевский архивный и рукописный материал, уделив внимание в частности изучению судебных дел. Наконец, сделал попытку Ковалевский присоединить к своей полевой этнографической работе и археологические раскопки. Все это вместе взятое не только для своего времени, но и вообще, представляет собой исключительную в этнографической практике редкость.

Собрав таким образом обширный конкретный материал, давая в основном систематизированное изложение этого материала, -прибегая к параллелям и сравнениям, Ковалевский все же не ограничивается одним описанием. В длинном ряде случаев, останавливаясь на отдельных явлениях, Ковалевский дает и их истолкование, рассеивая таким образом различные положения и идеи по различным вопросам. Среди этих толкований отдельных этнографических фактов или явлений у Ковалевского немало ошибочных и даже грубо ошибочных, в которых он отразил распространенные в его время, равно как и собственные, заблуждения по некоторым общим и частным вопросам первобытной истории. Наряду с тем немало можно найти у Ковалевского правильных и ценных толкований, притом подчас резко расходящихся с распространенными в ту эпоху в буржуазной этнографии положениями.

Замечательную черту Ковалевского как этнографа, радикально отличающую его от многих русских этнографов дореволюционного времени, составляет то, что он далеко не был только собирателем и «архивариусом фактов», а, как это можно было видеть из нашего предшествующего изложения, необыкновенно быстро и, так сказать, интенсивно претворял собранный им материал в своих докладах, лекциях и журнальных статьях, быстро вводя таким образом кавказский этнографический материал в широкое обращение. Вслед за докладами и статьями появлялись его кавказоведческие книги, которые заняли крупное и влиятельное место в литературе по этнографии Кавказа, сделавшись и источниками, и пособиями при написании многих разнообразных работ. Отметим, что такую же роль сыграли кавказоведческие статьи и книги Ковалевского на иностранных языках в смысле распространения данных из этнографии Кавказа в зарубежной науке, и ссылки на кавказский материал по Ковалевскому не редки в соответствующих иностранных работах.

Собранный Ковалевским на Кавказе полевой этнографический материал, с присоединением литературного и архивного, как и анализ этого материала и сделанные на этом основании обобщения и выводы,— все это вместе взятое сыграло крупнейшую роль в развитии общих вглядов Ковалевского на первобытную историю. Ковалевский представляет собой сравнительно редкий тип ученого-этнографа (будучи в этом отношении близок Л. Г. Моргану), сочетавшего полевую этнографическую работу с теоретической в области этнографии и первобытной истории. Если, таким образом, кавказский этнографический материал влиял на развитие общетеоретических взглядов Ковалевского, то, с другой стороны, уже сложившиеся у него взгляды им проверялись и нередко получали подтверждение на кавказском материале. Правда,

[234]

далеко не всегда правильно, а иногда прямо ошибочно, Ковалевским в таких случаях этот материал воспринимался и истолковывался. При этом он, иногда опять-таки неправильно и скорей произвольно, переносил на кавказскую этнографическую действительность свои ошибочные, предвзятые представления и идеи.

Ошибки Ковалевского, о которых мы говорим, сказались как в частных, так и в общих, широких вопросах первобытной истории. Мы отметим эти ошибки, обращаясь теперь к обзору основных тем первобытной истории, которые получили то или иное освещение или истолкование на кавказском материале, в кавказоведческих этнографических работах Ковалевского.

IV

Как уже говорилось, основной предмет кавказоведческих работ Ковалевского составляет обычное право, взятое, однако в таком широком смысле, что это скорей общественный строй, а в этих рамках — родовой строй вместе с его распадом. Таким образом, основные общие темы Ковалевского, отраженные в его кавказоведческих работах, относятся к различным вопросам родовых отношений. Что касается обычного права в узком смысле, то надо отметить в свою очередь исключительно широкий охват исследования Ковалевского, распространившего это исследование на все области права как уголовного, так и гражданского, а в пределах последнего — семейного, обязательственного и наследственного, с другой стороны — как материального, так и процессуального. При этом, хотя Ковалевский и уделяет здесь много места описанию, явления кавказского обычного права служат ему часто средством для изучения происхождения и истории различных правовых институтов и решения многих неразработанных или спорных вопросов истории права. ^Останавливался Ковалевский и на важном для правовой истории Кавказа вопросе о соотношении адата и шариата, однако недостаточно для освещения этой весьма сложной темы. И все же эти специальные исследования Ковалевского остаются, мы бы сказали, скорее только юридическими, в известной мере оторванными от их истолкования в связи с родовым строем и бытом, родовыми формами и отношениями. Отметим грубейшую ошибку Ковалевского, готового порой вывести право из религии.

В ту пору, когда Ковалевский вел этнографическую работу на Кавказе, родовой строй у горских народов Кавказа находился в состоянии глубокого распада, причем ведущими у всех этих народов были уже классовые отношения. О родовых формах и отношениях в «чистом» виде на Кавказе в первой половине 80-х годов XIX века, конечно, не могло быть и речи. Однако у всех горских народов Кавказа, да и не только горских, сохранялись еще, у одних в большей, у других в меньшей мере, пережитки родового строя.

Констатация рода у кавказских горцев и ранняя, начинающаяся еще с 1843 г., разработка вопросов о родовом строе на Кавказе составляют одну из выдающихся заслуг русской науки. "В описании былого родового строя, в частности у осетин, Ковалевский имел и непосредственного, каким бы он ни был, предшественника в лице В. Б. Пфафа. Эпизодически отмечалось до Ковалевского наличие тохума и тохумных отношений в Дагестане. Хотя, таким образом, Ковалевскому в трактовке рода предшествует целая глава истории кавказской этнографии,

[235]

совершенно очевидно, что он впервые дал этой теме широкое место, в частности для Дагестана, а в отношении горных грузин впервые вообще констатировал и описал родовые отношения. Доказательство широкого распространения рода в прошлом кавказских народов имело в ту эпоху крупнейшее научно-теоретическое значение, если не с точки зрения русской, то безусловно с точки зрения зарубежной науки. Следует учесть, что в ту пору родовая теория далеко не пользовалась в буржуазной науке признанием, и если существование рода признавалось, то скорее только для «арийских» народов. Поэтому не случайно, что Энгельс, говоря о наличии рода у различных народов, отметил: «Недавно М. Ковалевский обнаружил и описал его у пшавов, хевсуров, сванетов и других кавказских племен» 1, поставив это, таким образом, в заслугу Ковалевскому.

Констатация и изучение родовых форм и отношений на Кавказе имели и вполне актуальное значение для уразумения современных, существующих общественных отношений горских народов Кавказа. В частности, сложные отношения полупатриархального-полуфеодального строя, державшиеся в ту пору у некоторых горских народов Кавказа, могли быть поняты только при условии учета и изучения этих пережиточных патриархально-родовых элементов. Наконец, исследование родовых форм и отношений на Кавказе не лишено было и практического значения. Родовые пережитки еще настолько прочно держались и настолько во многих случаях влиятельную роль играли, что и самая констатация этих пережитков, и их изучение было вполне актуально.

Если, таким образом, констатация рода и описание различных его проявлений у народов Кавказа составляют несомненную заслугу Ковалевского, то в трактовке этой темы он сделал все же ряд серьезнейших ошибок.

Если судить по описанию Ковалевского, то можно иногда принять родовой строй как якобы существующий на Кавказе в его время. Хотя Ковалевский нередко говорит о родовых отношениях у народов Кавказа, употребляя прошедшее время, он все же совершенно не отмечает как распадного состояния этих отношений, так и их классового превращения, которому везде я всегда, во всех наблюдаемых случаях их проявления, они подвергались. Пережиточность родовых форм и отношений, их классовую окрашенность Ковалевский либо вообще не замечал, либо не считал необходимым хотя бы фиксировать и тем совершил грубую исследовательскую ошибку. Вообще, хотя Ковалевский и выделил специальные экскурсы, в которых попытался обобщить конкретный кавказский материал, характеризующий два основных этапа истории родового строя — матриархат и патриархат, в описаниях и характеристиках отдельных родовых форм и институтов он далеко не достаточно историчен. Наконец, тема распада родового строя и превращения его в классовый, в частности феодальный, строй совершенно не привлекла к себе внимания Ковалевского.

Из частных ошибок Ковалевского в вопросах рода отметим его неправильное в некоторых отношениях представление о дагестанском тохуме. Ковалевский принимал тохум за род в широком смысле, тогда как тохум представлял собой, — по крайней мере в том виде, в каком он наблюдался и описывался в Дагестане начиная с середины XIX века, — сравнительно небольшую родовую группу, которую мы называем патро-

____

1. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 135.

[236]

нимией, притом находившуюся в свою очередь в пережиточном состоянии. Еще одну ошибку Ковалевского, которая обнаруживается и в его общих работах, и в его работе по Дагестану, составляет домысел об искусственном происхождении рода.

Как было упомянуто, вопрос о матриархате был одним из стимулов поездки Ковалевского на Кавказ и обращения к его этнографии. Но кавказская этнографическая действительность скорее разочаровала Ковалевского в этом отношении. «Живого» матриархата он на Кавказе, конечно, не нашел и должен был ограничиться отысканием лишь его пережитков; В этом отношении Ковалевский имел предшественника в лице В. В. Сокольского, который незадолго до того в специальной статье выделил на основании литературных источников ряд реликтов матриархата у народов Кавказа 1. Все же к тому, что было констатировано Сокольским, Ковалевский добавил ряд других моментов, давая им иногда удачную интерпретацию. С другой стороны, он относил к пережиткам матриархата такие явления, которые только при неправильном понимании матриархата могут быть сюда отнесены. Вообще же Ковалевский нашел следы матриархата из числа посещенных им народов у осетин, пшавов, хевсур и тушин, но не нашел у сванов и в Дагестане. Ковалевский посвятил матриархату особую, первую главу «Закона и обычая»,' которую построил как на общих положениях, так и на своем или литературном материале.-Хотя эта глава и содержит ряд ошибочных толкований, она для своего времени имела то немаловажное значение, что подтверждала историческую универсальность матриархата.

Особую главу в «Законе и обычае» посвятил Ковалевский и патриархату (глава под названием «Агнатический род»). И эта глава является в известной мере соединением и истолкованием собранного Ковалевским полевого, с присоединением литературного, материала, а равно некоторых — в ограниченной мере — параллелей. Как было сказано, Ковалевский не видел или не сумел выявить распад родового строя на Кавказе. Это отчетливо сказалось на данной главе. Ковалевский начал ее с заявления, что, тогда как матриархат сохраняется у народов Кавказа в лучшем случае только в пережитках, «агнатический род носит у них еще все признаки вполне жизненного явления. Редко где можно наблюдать его разнообразнейшие проявления в такой полноте и подробности, в такой чистоте и расцвете, как в кавказских теснинах». Более наивную и грубую ошибку трудно было сделать.

Отметив, что он не задается целью описать все стороны родового строя на Кавказе, для чего, справедливо говорит он, понадобился бы особый и весьма обширный трактат, Ковалевский указывает, что избирает лишь некоторые наименее разработанные вопросы этой темы. К числу таких вопросов Ковалевский отнес в те времена в литературе почти совершенно не освещенный вопрос о связи явлений родового быта с религией, в частности с домашним культом. Посвятив этому вопросу половину данной главы, Ковалевский дал ряд весьма интересных я содержательных описаний и толкований отдельных явлений, иногда, однако, довольно сильно преувеличивая религиозную сторону этих явлений,

______

1. См. В. В. Сокольский, Архаические формы семейной организации у кавказских горцев, «Журнал Министерства народного просвещения», 1881, 11; более подробно об этой статье см. нашу работу: «Матриархат. История проблемы», М.—Л., 1948, стр. 200.

[237]

иногда некоторые явления сводя к прямому влиянию религии, наконец, порой впадая прямо в наивный и курьезный домысел. Так, тот факт, что усадебная земля находится в постоянном подворном владении и не подлежит переделам, Ковалевский объяснил из поверья, что «усадьба есть обиталище нечистых духов», почему «никто не согласился бы получить в. силу передела оставленную семьей усадьбу из опасения тех бедствий, какие могут наслать на него самого и его родственников обитающие на ней "домовые"» 1. Комментарии к такой анекдотической «теории», как говорится, излишни.

Остальная часть разбираемой главы посвящена тоже весьма мало- разработанному тогда вопросу о земельных отношениях, свойственных родовому строю, а равно организации управления и суда в горских обществах Кавказа. Характеризуя земельные отношения, сохраняющиеся у кавказских горцев, Ковалевский удачно опровергает выставленный в буржуазной литературе представителями так называемой «трудовой теории» тезис о существовании частной собственности на землю при родовом строе. Согласно Ковалевскому, этот строй, основанный на коллективной поземельной собственности, знает ее в четырех видах: владельцем земли является племя в целом, союз родов или «братство», род и, наконец, двор или семейная община, причем последняя форма — дворовой или семейно-общинной собственности — является, по Ковалевскому, господствующей (надлежало все же оговорить: в эпоху распада родового строя). В той же связи Ковалевский выставил совершенно ошибочный тезис об отсутствии на Северном Кавказе до присоединения его к России земельных переделов.

Из частных вопросов родового быта Ковалевский многократно касался брака у горцев Кавказа, однако, в связи со своим неправильным взглядом на матриархат, искал преимущественно доиндивидуальных форм и здесь ряд явлений истолковывал либо искусственно, либо, во всяком случае, весьма спорным образом. Надо отметить, что по этой теме Ковалевский тоже имел предшественника в лице своего ученика, впоследствии крупного этнографа-кавказоведа, С. А. Егиазарова. напечатавшего еще в 1878 г. статью «Брак у кавказских горцев» («Юридический вестник», 1878. 6—7).

Крупную заслугу Ковалевского составляют страницы, посвященные им семейной общине на Кавказе. Это можно назвать даже открытием семейной общины у народов Кавказа, поскольку до Ковалевского о ней говорилось лишь бегло и случайно. Значение этого открытия определяется тем, что в те времена еще держался широко распространенный взгляд, будто семейная община свойственна только некоторым, в частности славянским, народам. Отсюда та оценка, которую и эта заслуга Ковалевского получила со стороны Энгельса. Говоря о семейной общине, Энгельс отметил: «На Кавказе Ковалевский сам мог доказать ее существование» 2.

Наиболее основательным образом описал и охарактеризовал Ковалевский семейную общину у осетин. Небольшой материал о ней привел он для пшавов, указал, что у хевсур и тушин, а равно в Дагестане она встречается редко, и бегло отметил ее наличие и одновременный распад у балкарцев. [Хотя во время Ковалевского семейная община у изучавшихся им народностей Кавказа, как и вообще на Кавказе, на-

_____

1. «Закон и обычай», I, стр. 43—44.

2. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности н государства, стр. 60.

[238]

ходилась в состоянии глубокого распада й составляла явление исчезающее, все же Ковалевский для ее изучения сделал, если не считать осетинской семьи, меньше, чем это можно было. Отметим частную, но существенную ошибку, сделанную Ковалевским в оценке семьи тушин и хевсур. «Тушинская и хевсурская семья, — заявил Ковалевский, — представляет собой тип несравненно более древний, чем пшавская» 1. Утверждение совершенно неверное, как не верна и его сюда относящаяся аргументация. Наоборот, то обстоятельство, что у тушин и хевсур, как констатировал Ковалевский, редко встречаются большие семьи, тогда как у пшавов или осетин, которых Ковалевский в данном случае приводил в сравнение, большие семьи сохранились устойчиво, говорит, конечно, о том, что у тушин и хевсур семейная община находилась в состоянии глубокого распада (что имеет свое историческое и этнографическое объяснение). Совершенно неверны и ссылки Ковалевского на отдельные черты тушинской и хевсурокой семья, говорящие на деле именно о совершившемся распаде большой семьи и замене ее малой семьей.

Очень мало внимания, несмотря на то, что это была его старая исследовательская тема, уделил Ковалевский соседской общине на Кавказе. Возможно, он подчас и не замечал ее, не видя я распада рода. Констатировал он соседскую общину только в Дагестане, однако лишь весьма кратко и далеко не полно ее охарактеризовал. Еще раз вопроса о сельской общине на Кавказе коснулся Ковалевский позже и в другой связи: в рецензии на работу С. A. Егиазарова о сельской общине Закавказья. Критикуя Егиазарова, Ковалевский выставил тезис, что «в прошлом сельская община в Закавказье представляла два резко противоположных типа: армянский и грузинский; первый основан был яа начале подворного, второй — общинного землевладения» 2. Хотя армянской и грузинской сельской общине свойственны существенные различия, столь резкое противопоставление этих двух общин как «противоположных типов» составляет несомненную ошибку.

Большой и исключительно важной темой, которой уделил внимание Ковалевский, является вопрос о горском феодализме. Темой этой Ковалевский, очевидно, особо заинтересовался при первом же его знакомстве с кавказским материалом во время первой его поездки на Кавказ. Этой теме он посвятил свою первую кавказоведческую работу — статью «Поземельные и сословные отношения у горцев Северного Кавказа», появившуюся в «Русской мысли» уже в конце того же года, когда Ковалевский летом был в первый раз на Кавказе (1883). Та же тема подверглась затем трактовке в статье «В горских обществах кабарды» (1884), в книге, посвященной осетинам (1886), и, наконец, вошла в содержание одной из глав I тома «Закона и обычая» — главы «Влияние татар, монголов и кабардинцев», составленной путем переработки всего раньше написанного на данную тему.

Ковалевский не открыл горского феодализма на Кавказе. С некоторой подробностью описал феодализм у осетин В. Б. Лфаф, однако далеко не удовлетворительно. Но феодализм кавказских горских народов оставался вопросом совершенно неизвестным как общей, так и специальной исторической литературе, Между тем, в те времена в вопросе о феода-

_____

1. «Закон я обычай», II, стр. 103.

2. М. Ковалевский, Сельская община в Закавказье (С. А. Егиазаров, Исследования по истории учреждений в Закавказье, ч. -1, Сельская община), «Юридический вестник», 1889,2/3, стр. 343.

[239]

лизме еще далеко не изжита была шовинистическая концепция немецких ученых, утверждавших, что феодальный строй является исключительной особенностью общественного развития германцев, сложившейся в результате завоевания и>ми Западно-римской империи, а вместе с тем не без влияния их «национального характера». Взгляд на феодализм как универсально-исторический этап общественного развития был тогда еще только выставлен, и как раз Ковалевский был одним из тех ученых, которые присоединились х этому взгляду: Ковалевский проводил его уже в самых ранних своих работах. Понятно, таким образом, то особое внимание, которое привлек к себе горский феодализм на Кавказе со стороны Ковалевского. Вместе с тем основную и во всяком случае бесспорную за-слугу Ковалевского составляет то, что он не только присоединился к оценке общественного строя некоторых горских народов Кавказа как феодального, но впервые широко развил эту тему и ввел ее в русскую и зарубежную общественно-историческую науку.

Установки, которые Ковалевский принял, обращаясь к трактовке данной темы, и перспективы, которые эта трактовка ему сулила, Ковалевский обрисовал в следующих словах: «На Кавказе, — писал он в статье 1883 г., — перед ним (исследователем этой темы. —М. К.) воочию выступает тот сложный процесс, благодаря которому архаический порядок родовых и общинных отношений заменяется отношениями феодальными. Чего не в состоянии достигнуть самое кропотливое изучение текстов (Ковалевский имеет здесь в виду тексты западноевропейских памятников. — М. К.), то достигается на Кавказе простым наблюдением, и это потому, что процесс феодализации у разных народностей Кавказа достиг разных ступеней развития. У одних мы его видим только в зародыше, у весьма немногих — в законченном виде. Сопоставляя и сравнивая между собой систему общественных отношений у разных народов Кавказа, мы получаем возможность отметить последовательные стадии развития, через которые проходит процесс феодализации» 1.

К сожалению, как процитированная сейчас статья, так и последующие разработки данной темы весьма далеки от выполнения этой программы. Не имея в виду подвергнуть здесь разбору ту характеристику различных сторон полупатриархальных, полуфеодальных отношений у горцев Кавказа, которую дал Ковалевский, укажем только, что сделано это было им, по состоянию в то время источников, довольно широко и основательно. По народностям характеристика Ковалевского относится в основном к осетинам и балкарцам, отчасти — к кумыкам и кабардинцам. Кабардинцев привлек Ковалевский потому и только потому, что именно кабардинским влиянием в основном объяснял он происхождение феодальных отношений у осетин, кумыков и балкарцев. Вообще, грубейшую ошибку Ковалевского в данном вопросе составляет взгляд, по которому возникновение феодализма приписывается внешнему влиянию. Взгляд этот Ковалевский прямо выразил дважды: в статье 1884 г. и в «Законе и обычае». «Нельзя, — писал он, — не согласиться с тем, что основу феодальных отношений всюду положило завоевание, покорение одного племени другим, обезземеление побежденных и наделение недвижимой собственностью ближайших сподвижников победоносного вождя, принимающих по отношению к нему обязанность военной и придворной службы» 2. Рисуя, таким образом, внешнее возникновение

_____

1. «Русская мысль», 1883, 12, ста. 138.

2. «Вестник Европы», 1884, 4, стр. 573; тот же текст с некоторыми разночтениями: «Закон и обычай», т. I, стр. 256, 257.

[240]

феодализма, Ковалевский довольно наивным образом принимает генеалогические легенды за историческую реальность и на основе этих легенд, в частности широко распространенного в легендах этого рода мотива о «пришельцах» из чужих стран или «чужеродцах-выходцах», выводит происхождение правящих феодальных сословий как у осетин, кумыков и балкарцев, так и у самих кабардинцев.

Хотя Ковалевский в вышецитированном своем исследовательском проспекте учитывал различные стадии развития, обнаруживаемые горским феодализмом, однако в своих описаниях и характеристиках феодальных отношений он этого различия не выявлял. Ковалевский все же, с одной стороны, слишком прямолинейно и безоговорочно приравнивал кавказский горский феодализм к западноевропейскому феодальному строю, с другой стороны, не дал должного анализа особых, специфических черт горского феодализма. Это обстоятельство вызвало не лишенную справедливости критику данных положений Ковалевского, критику, получившую и своеобразную политическую окраску.

Довольно известный в свое время радикальный публицист, живший в Ставрополе, Я. В. Абрамов выступил с критикой статьи Ковалевского, напечатанной в «Русской мысли». Написанная в очень резком тоне, не лишенная остроумия и в некоторых замечаниях справедливости, заметка Абрамова содержит протест против приписывания господствующим сословиям горцев прав земельной собственности и возражает против признания у горцев феодализма. На деле эти сословия, по Абрамову, играли только политическую роль, а их мнимые права собственности на землю были лишь признанием их вымышленных притязаний русской, преимущественно военной, администрацией, очень плохо разбиравшейся в действительном характере земельных отношений на Кавказе и ошибочно отождествлявшей их с соответствующими отношениями в России. Таким образом, и статью Ковалевского Абрамов называл «не чем иным, как буквальным изложением притязаний и вожделений высших горских сословий» 1.

С критикой взглядов Ковалевского, в частности его статей в «Русской мысли» и «Вестнике Европы», выступил в специальном докладе «О поземельном устройстве в северной части Кавказа» этнолог М. И. Кулишер на VI Археологическом съезде в Одессе, в августе 1884 г. (в этом съезде участвовал, как мы знаем, и Ковалевский). Указав, в частности, что Ковалевский ошибочно принимает генеалогические легенды за историческую действительность, Кулишер отрицал существование у горцев Северного Кавказа феодализма, ссылаясь главным образом на отсутствие у них частной земельной собственности и признавая у них лишь «зачатки сословного деления». Повторяя, далее, упреки, сделанные Абрамовым, Кулишер приглашал Ковалевского перейти на сторону «интересов народной массы и высказаться против аристократических притязаний, не основанных на археологических данных» 2.

_____

1. Я. Абрамов, М. М. Ковалевский о сословно-поземельных отношениях у горцев Северного Кавказа (Заметка), «Отечественные записки», 1884, 2.

2. «Рефераты заседаний VI Археологического съезда в Одессе» (из газеты «Новороссийский телеграф»), № 7, Одесса, 1884. Согласно указанию референта, Ковалевский возражал Кулишеру в пространном выступлении. Краткое резюме этих возражений Ковалевского см.: М. Ковалевский. Шестой Археологический съезд в Одессе. Труды Отдела юридических древностей, памятников общественного и частного быта, исторической географии и этнографии, «Вестник Европы», 1884, 12, стр. 840—842.

[241]

Несмотря на то, что трактовка горского феодализма Ковалевским далеко не свободна, как видим, от существенных пороков и ошибок, нельзя все же в заключение не признать, что эта трактовка является первой в истории науки широкой исследовательской постановкой данного вопроса. Трактовка эта оставила ряд сторон горского феодализма недоисследованными, однако надо признать, что и по сей день весь этот весьма сложный вопрос остается в целом еще мало разработанным.

Большое значение придавал Ковалевский и большое место отвел в своей кавказоведческой работе внешним культурным влияниям. Это отразилось, как мы сейчас видели, в трактовке им горского феодализма. Но особое место отвел он более далеким, зарубежным, влияниям, которые, согласно толкованию Ковалевского, совершались на протяжении всей истории Кавказа и, последовательно сменяясь и -наслаиваясь, отразились на обычном праве горских народов. Этой теме Ковалевский специально посвятил почти две трети первого тома «Закона и обычая».

Внешние влияния в истории Кавказа вообще и в сложении его горских народов отрицать, конечно, не приходится, и многое, что па эту тему было установлено Ковалевским, отвечая исторической действительности, является ценным вкладом в познание культурного облика горцев Кавказа. Однако в немалом числе случаев Ковалевский впадает здесь в одностороннее освещение фактов, натяжки и пр. Нередко относит он к тому или иному влиянию явления, широко распространенные, свойственные многим, самым различным культурам, в частности самым различным системам обычного права, и объясняемые не из внешних явлений, а из тех одинаковых оснований, которые данные идеологические явления обусловливают. Не входя в рассмотрение отдельных указанного рода натяжек или ошибок Ковалевского, отметим только, что он в особенности преувеличивал иранские влияния на горские общества Кавказа. В частности, если иранские влияния, вообще говоря, свойственны осетинской культуре, то Ковалевский все же этот иранизм осетин, под очевидным влиянием В. Ф. Миллера, сильнейшим образом преувеличивал.

Таковы те, как видим, широкие и разнообразные основные темы, которые Ковалевский подверг более или менее пространной и основательной трактовке в своих кавказоведческих работах.

Остановимся также на том, что можно назвать «методом» Ковалев-ского. Это тот «историко-сравнительный метод», который стал в те годы распространяться в буржуазной науке, найдя себе особое применение в этнографии и первобытной истории. Усвоив этот метод под влиянием, в частности, Мэна, Ковалевский сделал его своим исследовательским -приемом. Не вдаваясь в разбор этого метода, отметим все же, что для своего времени, когда названные отрасли науки обладали еще относительно небольшим запасом фактического материала, в особенности для отдельных обществ, когда материал этот был еще притом крайне фрагментарен, метод этот давал возможность путем сопоставления и сравнения фактов, относящихся к различным обществам, восполнять пробелы материала, собирать более широкие фактические данные, относящиеся к тому или иному явлению или порядку, создавать более полную картину этих явлений или порядков и таким образом приближаться к их пониманию и истолкованию. Важнейшее значение имел «историко- сравнительный метод» для опровержения различных реакционных и мракобесных теорий «исключительного развития» отдельных народов или групп народов, опровержения, в частности, «арийской теории» в ее раз-

[242]

личных вариантах, наконец, для утверждения единства развития отдельных элементов культуры, единства исторического процесса общественного развития в целом. Таким образом, этот «историко-сравнительный метод» имел в свое время несомненно научно-прогрессивное значение, каковое естественным образом утратил с утверждением единого и единственно подлинного научного метода — метода диалектического материализма.

Надо все же сказать относительно самого Ковалевского, что, применив этот историко-сравнительный метод особо широко в работе, посвященной осетинам, он в других своих кавказоведческих работах прибегал к этому приему уже весьма умеренным образом, притом все меньше и меньше, так что его работа, посвященная Дагестану, имеет уже преимущественно только систематически описательный характер. Но в своих общих работах по первобытной истории, как «Первобытное право», «Род» и последующих, Ковалевский сохранил пользование историко-сравнительными параллелями.

* * *

Попытаемся в заключение дать общую оценку Ковалевского как этнографа-кавказоведа, общую оценку его вклада в этнографию народов Кавказа. Хотя мы проделали уже соответственную в этом направлении работу, рассмотрев с различных сторон и в различных отношениях кавказоведческую деятельность Ковалевского, дать такую общую оценку не легко. Ковалевский как этнограф-кавказовед, да н как ученый вообще, — фигура весьма противоречивая. Говоря о нем все же только как об этнографе-кавказоведе, надо прежде всего общим образом констатировать, что наряду с несомненными и очень крупными достоинствами работы Ковалевского имеют длинный ряд не менее крупных пороков и содержат иногда грубейшие ошибки.

Не возвращаясь сейчас к этим порокам и ошибкам, которые мы в предшествующем изложении достаточно явственно и нелицеприятно констатировали и, когда следовало, подчеркнули, суммируем положительные черты кавказоведческой деятельности Ковалевского.

Оценивать то, что сделано Ковалевским в области этнографии Кавказа, надо прежде всего в свете предшествующей истории этнографического кавказоведения. По отдельным народам и отдельным темам это уже было нами сделано. Остается сказать в общем, что предшествующая Ковалевскому этнографическая литература по Кавказу, имея и крупные теоретические достижения, носит все же в основном описательный характер. Работы Ковалевского тоже в известной части могут быть названы описательными, однако, даже если и так, то отдельными из этих работ Ковалевский сделал крупные вклады в этнографию Кавказа. В частности, по осетинам Ковалевский дал монографию, являющуюся по своей обширности, разносторонности и содержательности и по сей день единственной для этого народа и исключительной в этнографической литературе по Кавказу вообще. Надо еще раз отметить этнографическую методику Ковалевского, — мы говорим об интенсивности его полевой работы, использовании архивов, судебных дел, литературы, — стоящую на таком высоком уровне, что ничего равного Ковалевскому в этом отношении нет не только в этнографическом кавказоведении, но и во всей русской дореволюционной этнографии.

[243]

Но Ковалевский, конечно, далеко не только этнограф-описатель, накопитель и регистратор фактов, а широкий и глубокий исследователь.

Как уже было отмечено, Ковалевский первый ввел кавказский этнографический материал в широкое научное обращение. Это имело и свое политическое значение. Хотя в русской литературе никогда не сказывалось специфического «колониального» отношения к народам Кавказа, Ковалевский своими работами еще раз демонстрировал, что даже более отсталые из этих народов представляют собой общества с высокоразвитым, устойчивым правопорядком, а некоторые из горцев достигли сравнительно высокого политического развития.

Немаловажны заслуги Ковалевского как кавказоведа и в области теоретической. Ковалевский осветил на кавказском материале ряд важнейших общетеоретических исторических проблем. Ковалевский подтвердил на кавказском материале универсальность рода и родового строя, универсальность матриархата как исторического этапа, универсальность и живучесть семейной общины. Заслуги Ковалевского в отношении рода и семейной общины были особо отмечены Энгельсом потому, что эти формы, будучи принципиально воплощением общинного начала, показывали первобытнообщинную сущность всей первобытной эпохи, всего начального периода истории человечества. Наконец, Ковалевский признал и показал наличие на Кавказе феодализма в его полупатриархальной, полуфеодальной форме и впервые поставил эту проблему.

В общем и целом кавказоведческая этнографическая деятельность Ковалевского является крупнейшей вехой в истории этнографии Кавказа, в истории русской этнографической науки.

Остается вопросом, создал ли Ковалевский школу в этнографическом кавказоведении? Ответ на этот вопрос требует более тщательного исследования последующей, после Ковалевского, истории этой отрасли знания. Но при любом знакомстве с кавказоведческой этнографической литературой, начиная с 90-х годов XIX в. и до наших дней, совершенно очевидно распространение в этой литературе тем, поднятых Ковалевским, в частности: обычного права, семейной и соседской общины. Наряду с тем многие темы Ковалевского не нашли себе продолжателей. Из числа авторов-кавказоведов прямыми учениками Ковалевского либо испытавшими его влияние могут считаться Н. Л. Абазадзе, Б. К. Далгат, С. А. Егиазаров, С. В. Кокиев, Б. Н. Миллер, Н. Н. Харузин, А. С. Хаханов и X. С. Самуэлян.

В общем, надо все же сказать, что дореволюционная этнография Кавказа сравнительно мало пошла по путям Ковалевского. В частности, исследование рода почти совершенно не продолжалось. В этом сказалась известная ограниченность буржуазной русской этнографии. Таким образом, и в свете последующего этапа истории дореволюционной этнографии Кавказа Ковалевский возвышается как крупнейшая величина. Лишь советская школа этнографии Смогла поднять этнографическое кавказоведение на новую методологическую и теоретическую высоту, причем именно в советское время ряд тем Ковалевского был вновь поставлен в порядок дня и подвергнут новому исследованию.

С того времени как Ковалевский выступил на поприще этнографии Кавказа, прошло уже много лет. И если до сего дня ряд положений, выставленных Ковалевским в его кавказоведческих работах, выдерживает весьма строгое и серьезное для исторической науки испытание временем, то это является подтверждением его действительных заслуг и его большого вклада в этнографию Кавказа.

[244]

Цитируется по изд.: Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы. М., 1961, с. 223-244.

Вернуться на главную страницу М.М. Ковалевского

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС