|
|
|
Гурко Владимир Иосифович |
1863-1927 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Владимир Иосифович Гурко
Гурко Владимир Иосифович (1863-1927), помещик, монархист, в 1906 г. - товарищ министра внутренних дел. Был привлечен к суду за заключение неудачной сделки на поставку зерна с купцом Лидвалем. Обвиненный в превышении власти и нерадении, Гурко был уволен от должности товарища министра. С 1912 г. - член Государственного Совета. К Октябрьской революции отнесся враждебно, боролся против Советской власти на Юге, эмигрировал.
Здесь цитируется по электронному изданию: Энциклопедия «Воронежская губерния». Автор-составитель А.Н. Юрасов. Раздел «Погоны золотые». 2021. Гурко Владимир Иосифович (1863 – 1931) – сын известного фельдмаршала Ромейко-Гурко, правый деятель царской России. С 1902 г. – управляющий земским отделом Министерства Внутренних Дел, в 1906 г. – товарищ министра Внутренних Дел. Активно выступал против созыва Государственной Думы. В этой должности выступил представителем правительства в 1-й Государственной Думе, яростным противником думских аграрных законопроектов. Административной его деятельности в 1906 г. положил конец скандальный договор, заключенный им с аферистом Лидвалем (агентом по распространению бесшумных ватерклозетов) на поставку для голодающих России большой партии хлеба, для чего Лидвалю был выдан аванс в 800 тысяч рублей. Когда Лидваль не смог не только выполнить поставку, но и покрыть аванса, Гурко, по судебному приговору Сената, признанный в превышении власти и служебном нерадении, был уволен с должности. С 1909 г. – гласный Тверского губернского земства, входил в группу правых. В 1912 г. – избран членом Государственного Совета от Тверского земства. После Октябрьской революции 1917 г. активно участвовал в Белом движении на юге России. Эмигрант, видный лидер монархистов в Берлине. Его род записан в 6-ю часть дворян родословной книги Могилевской губернии. Использованы материалы сайта А.В. Квакина http://akvakin.narod.ru/ Биографические сведения о В.И. Гурко довольно скудны. Возможно, это
является результатом его целенаправленных усилий. Гурко никогда не любил
говорить о себе. Он, например, отказался предоставить материалы издателю
справочника о членах Государственного совета, посетовавшему, что «несколько
лиц или совершенно не имели своих портретов, или почему-либо дать их не
пожелали» 4). В записках В.И. Гурко прямо сформулировал
принцип «неупоминания о самом себе»; безусловно, он имел некоторые основания
в известные периоды своей жизни избегать публичности, поскольку судьба его
складывалась отнюдь не просто. Владимир Гурко не пошел традиционной для семьи военной стезей и по окончании
в 1885 г. Московского университета избрал гражданскую службу. Начал он ее в
должности комиссара по крестьянским делам Гроецкого и Радиминского уездов
Варшавской губернии. Энергично принявшись за дело, молодой, честолюбивый и
хорошо образованный чиновник усердно вникал в суть аграрного вопроса и
вскоре сделался настоящим экспертом. Уже в 1887 г. он публикует
экономические очерки «Дворянское землевладение в связи с местной реформой»,
обратившие на себя внимание специалистов. Продвижение по служебной лестнице
совершалось быстро и без помех, Гурко становится членом варшавского
губернского присутствия по крестьянским делам, а затем исполняет должность
варшавского вице-губернатора. К этому времени взгляды Гурко на крестьянский вопрос вполне сформировались и были изложены в экономических трактатах «Очерки Привислянья» (М., 1897) и «Устои народного хозяйства России» (СПб, 1902) В дальнейшем Гурко подробно развил их в публикациях, получивших широкую известность, — брошюре «Отрывочные мысли по аграрному вопросу» (СПб., 1906) и нашумевшем докладе «Наше государственное и народное хозяйство» (СПб., 1909) на V съезде уполномоченных объединенных дворянских обществ. Обычно позицию Гурко трактуют как прагматичную защиту исключительно дворянских интересов, что, на первый взгляд, естественно для члена Совета объединенных дворянских обществ. Однако это не совсем верно. Гурко правильнее всего охарактеризовать как «государственника». С его точки зрения все сословные и классовые интересы должны быть подчинены общей задаче — обеспечению мощи и процветания России в целом. Отталкивается Гурко в своих рассуждениях от наблюдений над «инородческой окраиной» империи, где ему довелось начать служебную карьеру, заставляющих задумываться над проблемами, как ныне бы выразились, геополитического порядка. Уже в 1897 г. он указывает на ошибочность дальневосточной экспансии, в результате которой Россия рискует «не только потерять плоды всей многовековой борьбы с Польшей и Турцией, но еще и впредь обречь себя на роль чернорабочего Европы, с ломом и киркой прокладывающего ей путь на Восток» 6). Россия, по мнению Гурко, уже утрачивает позиции в Европе: «...в то время как русский крестьянин ежегодно десятками тысяч переселяется в далекие тундры Сибири, — замечает он, — наши западные окраины <...> наводняются немецким пришельцем, мирно, но стойко и неуклонно отодвигающим наши этнографические границы к востоку» 7). Основой могущества страны может быть только высокопроизводительное хозяйство. Между тем Россия начинает проигрывать в этом всемирном соревновании, она и до революции 1905 г. «занимала последнее место среди других мировых держав», а после революции «ее экономическое положение проявляет грозные признаки ухудшения: количество многих производимых страной ценностей уменьшается, удовлетворение главнейших народных потребностей понижается, государственные финансы приходят все в большее расстройство» 8). Источник слабости — в низкой культуре земледелия, не позволяющей развить все производительные силы нации и поставить ее вровень с европейскими соседями, которые «на таком земельном пространстве и при таких климатических условиях, при наличности которых мы не в состоянии добыть от природы необходимое для удовлетворения наших ограниченных нужд, <...> извлекают достаточное количество ценностей для удовлетворения своих развившихся потребностей» 9). Ни один из существующих типов земледельческого хозяйства, по мысли Гурко, не может служить базой для подъема экономики. Мощная финансовая поддержка, оказанная дворянству, не пошла ему впрок, «потребности минуты <...> заслоняли выгоды будущего и в громадном большинстве случаев всецело поглощали... предоставленные им для поднятия хозяйства денежные средства» 10). Мелкое крестьянское хозяйство не может выступить в такой роли ввиду низкой производительности и культуры земледелия. Тем самым «жизнь настоятельно требовала не поддержания сельского хозяина, а поддержания и развития самого сельскохозяйственного промысла» 11). Крестьянство нуждается помимо земельной собственности еще в соседстве дворянской усадьбы, которая должна объединить «русскую культуру с русской народной стихией»; на поместном дворянстве, по представлению Гурко, «держалась вся земская работа, работа, направленная на пользу народных масс» 12). Здесь центральная для понимания дальнейшей деятельности Гурко мысль о том, что ни крупные латифундии, владельцы которых не заинтересованы в интенсификации хозяйства, ни крестьянский двор в его современном виде не могут быть основой будущего процветания России. Гурко видится, пожалуй, тот тип капиталистического хозяйства, который теперь назвали бы крупным фермерством. «Лишь владельцы имений средней величины с такою доходностью, которая удовлетворяет современным потребностям интеллигентной семьи в деревенской обстановке, могут и имеют все к тому побуждения повысить технику сельскохозяйственного промысла, да и вообще культурный уровень местной жизни. <...> Как интересы государства, так и интересы деревни в равной степени говорят за всемерное содействие образованию владений средней величины из крупных поместий и за прекращение дальнейшего дробления владельческих земель на мелкие участки с переходом их в крестьянские руки» 13). Вторым путем формирования хозяйств такого рода мыслится вьщеление из общины крепких крестьян, а потому Гурко прилагает значительные усилия для разработки программ ликвидации крестьянской общины и создания крестьянского землевладения на правах частной собственности. Избыточное же сельское население должно найти себе занятия в городской промышленности, как указывает пример Англии, Франции и Германии. То есть путь, предлагаемый Гурко, есть чисто либеральный путь капиталистического развития по западноевропейскому образцу. Следует подчеркнуть, что знакомство с земледелием у Гурко не было кабинетным, а его позиция в аграрном вопросе не была результатом теоретических спекуляций — в родовом имении он вел обширное интенсивное хозяйство. В основании программы Гурко, выросшей из этого опыта, лежала мысль о необходимости интенсификации сельского хозяйства; простая же передача крестьянству помещичьих земель не увеличит благосостояния крестьянства и разрушит последние очаги эффективного производства в деревне. Политика государства должна облегчать выход из общины и формирование класса средних земельных собственников при недопущении всех видов «социализации», «национализации» и «принудительного отчуждения частновладельческих земель». На принципиальном значении именно частной собственности Гурко настаивает особо, это краеугольный камень его взглядов. «До сих пор все государства мира признавали землю предметом частной собственности, — утверждает он с трибуны Государственной думы, обращаясь к левым и правым «социалистам» (по его терминологии). — Именно на этой основе развилась и окрепла та сельскохозяйственная культура, которая обеспечила государствам Западной Европы их общее развитие, их экономическое процветание» 14). Получив в 1902 г. с назначением на должность управляющего земским отделом Министерства внутренних дел значительный простор для действий в этом направлении, Гурко повел дело к созданию на месте крестьянской общины крепких крестьянских хозяйств на основе личной собственности. В июне 1902 г. при министерстве была образована редакционная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах, материалы для этой комиссии готовили сотрудники земского отдела во главе с Гурко 15). Первыми шагами к ликвидации общины представлялись Гурко уничтожение круговой поруки и отмена выкупных платежей. В этом смысле и был им составлен аграрный раздел манифеста 26 февраля 1903 г., предусматривавшего облегчение выхода крестьян из общины 16). По авторитетному выводу Ю.Б. Соловьева, «более чем кто-либо другой, он подготовил переход к тому, что стало потом называться столыпинской аграрной реформой» 17). В.Н. Коковцов даже полагал, что Столыпин пришел к идее реформы только по приезде в Петербург, подпав под влияние «такого страстного человека, каким был В.И. Гурко, давно уже остановившийся на необходимости бороться с общинным землепользованием и не раз пытавшийся влиять в этом смысле и на Горемыкина» 18). Однако замышлявшаяся Гурко реформа так бы и откладывалась бесконечно в долгий ящик министерскими согласованиями и царской нерешительностью, если бы не разразившаяся революция. Для Гурко настал звездный час. Вершиной его политической карьеры становится 1906 год, когда ему, только что назначенному на пост товарища министра внутренних дел, было поручено отвечать от имени правительства на вызывающий адрес Первой Государственной думы. В блестящей речи Гурко по существу обосновывал давно им выношенную либеральную перспективу решения аграрного вопроса. Выступление Гурко в Думе 19 мая 1906 г. имело двоякий эффект. Оно звучало настолько весомо, что заслужило ему широкую поддержку в умеренных кругах (от консерватора сенатора Г.В. Глинки до П.Б. Струве). Его также высоко оценили наблюдатели крайне левой политической ориентации, хотя эта оценка и получила своеобразное выражение. Гурко сделался для экстремистского крыла Думы едва ли не самым опасным парламентским противником, с которым не грех разделаться любой ценой. По свидетельству В.Г. Тана, крестьянские депутаты, примкнувшие к левым партиям, требовали, во-первых, земли, а во-вторых, «чтоб Гурки не было!» 19) Вместе с тем эта же речь, обнаружившая у Гурко задатки недюжинного парламентского бойца, по существу — готового премьера, вызвала ревность П.А. Столыпина, который поспешил под первым удобным предлогом отделаться от слишком яркого и самостоятельного «товарища». Гурко в результате скандала, связанного с нашумевшим «делом Лидваля», был обвинен в махинациях с поставками продовольствия для голодающих и принужден оставить министерство. Суть этого не до конца проясненного эпизода заключается в следующем. В период голода 1905—1906 гг. в руках Гурко сосредотачивается руководство всеми продовольственными операциями, в том числе и заключение контрактов на казенные поставки хлеба в пострадавшие местности. В 1906 г. он заключает со шведским подданным Леонардом Лидвалем договор о поставке последним 10 миллионов пудов хлеба в голодающие местности. Лидвалю был выдан задаток в 800 тысяч рублей, но контракт оказался исполненным только в незначительной части, не покрывшей даже аванса. Гурко был привлечен к суду Особого присутствия Сената по обвинению «в превышении власти и нерадении в отправлении должности». Однако он вел себя в высшей степени странно для уличенного мошенника. Уже будучи под судом, он вызвал на дуэль Ф.И. Родичева, который по своему обыкновению ради красного словца чрезвычайно резко отозвался в Думе о его действиях в продовольственном деле. Стреляться Родичев отказался. По завершении процесса Гурко начал судебное дело против редактора газеты «Русь» М.М. Крамалея и журналиста С.А. Изнара, обвинивших его в намеренном расхищении казенных сумм. Суд признал газетчиков клеветниками и приговорил их к трехмесячному тюремному заключению 20). Тем не менее левая, черносотенная и просто желтая пресса принялась травить Гурко, уж больно удобный подвернулся случай для раздувания сенсации и дискредитации правительства. Следует иметь в виду, что «дело Гурко—Лидваля» «раскручивалось» в разгар выборов во Вторую Государственную думу. Причина провала продовольственных поставок в высшей степени характерна и
хорошо обрисовывает образ Гурко. Фирма шведского подданного Лидваля только
год занималась хлебной торговлей и была мало известна на хлебном рынке. На
этом и был построен расчет. Лидваль принимал на себя обязательство поставить
огромное количество зерна для пострадавших губерний по сравнительно низкой
цене (83 коп. за пуд; отечественные поставщики брались продать по 96 коп.)
при непременном условии монопольного исполнения всего контракта своей
фирмой. Как объяснил сам Лидваль корреспонденту «Нового времени», он
«рассчитывал применить чисто американский прием». Если бы одновременно
поставками в казну занималось несколько поставщиков, пояснял Лидваль, «то
это породило бы конкуренцию и цена на хлеб была бы поднята, но раз покупает
один, а собственники зерна имеют нужду в продаже его, то естественно, что
выжиданием можно было бы заставить собственников зерна понизить цену до
последней степени» 21). Поэтому для успеха плана особенно
большое значение приобретала тайна сделки, чтобы продавцы не узнали, что
Лидваль осуществляет казенную закупку и с наступлением срока поставки будет
вынужден заплатить любые деньги, и не стали выжидать в свою очередь. Когда
пресса подняла шум вокруг казенных поставок, план оказался сорванным.
Злоупотребления со стороны Гурко и злого умысла во всей этой истории,
разумеется, не было, был риск, значительный, но разумный, суливший в случае
успеха огромную экономию казенных средств и понижение хлебных цен, к чему
стремился Гурко. Как пояснял он в своих показаниях следственной комиссии,
перед ним открывались два пути: «один, обеспечивающий для меня лично полное
спокойствие и безответственность, но неизбежно сопряженный с значительными
лишними расходами для казны, а следовательно, и для населения. <...> Но был
и другой путь. Отрешившись от мысли о соблюдении внешних формальностей, не
отступаясь перед ответственностью, которая при этом ложилась на меня лично,
— вести все дело коммерческим путем, всемерно стремясь сохранить казне и
населению те деньги, которые при ином способе действий были бы несомненно
непроизводительно перерасходованы» 22). Но помимо этой весьма вероятной личной интриги председателя Совета министров есть более общая закономерность в изгнаний Гурко из правительственных кругов. Кажется, ближе всех к истине подошел Ю.Б. Соловьев, видевший в отстранении Гурко, которого он наряду с Витте и Кривошеиным причисляет к «государственным деятелям» (в отличие от «бюрократов»), свидетельство его чужеродности в бюрократической среде. «Его падение закономерно обусловливалось и его неполным соответствием правилам неписаного бюрократического устава, запрещавшего, в частности, брать на себя малейший риск, хотя бы на йоту большую ответственность, чем следовало, полностью пренебрегая всеми остальными соображениями и пользами. Бюрократ не мог попасть впросак так, как он» 25). Суд приговорил Гурко к отстранению от должности за превышение власти и
неосторожность. В корыстные мотивы действий Гурко не верили даже его
политические противники 26). Блестяще начатая административная
карьера оборвалась. Гурко тем не менее не падает духом и начинает с нуля
новую карьеру — общественного деятеля. В 1909 г., то есть еще до окончания
трехлетнего срока, в течение которого отрешенный от должности по суду не
имел права занимать общественные должности, Гурко избирается гласным
тверского губернского земства. Активно сотрудничает он и в Совете
объединенных дворянских обществ, где в 1909 г. исполняет обязанности
управляющего делами. В 1912 г. он возвращается на российский политический
Олимп в качестве члена Государственного совета по выборам от тверского
земства. В Совете Гурко возглавил умеренно либеральную «беспартийную
группу», а летом 1915 г. стал одним из основных авторов программы
«Прогрессивного блока». Эти и иные факты позволяют утверждать, что Гурко во всех коллизиях предреволюционной России выступает прежде всего как практик, привыкший «работать в условиях, дающих возможность претворять слова в дела» 30) и не имеющий склонности жертвовать полезным результатом ради чистоты теории или идеологического фетиша. Расстановка политических сил была неблагоприятна для деятелей такого склада, и особенно для Гурко — либерала классического типа, которому одинаково претили и убогий консерватизм — «тащить и не пущать!» — записных патриотов, и заигрывания кадетов с социалистами. Революция и последовавшая за ней Гражданская война привели к полному краху этого типа либерализма в России. Прагматик Гурко оказался не ко двору ни в одном из противоборствующих лагерей, на которые раскололось русское общество. Центр общественного спектра, и до революции представлявшийся зыбким, в кризисной ситуации стремительно испарился. Все усилия Гурко в этот период «общего маразма, охватившего не только культурные слои населения, но даже и массу» 31) как раз и были направлены на консолидацию либерального центра. Весной 1917 г. он принимает активное участие в создании «Союза земельных собственников», пытаясь реализовать свою давнюю мечту о солидарной работе крепкого крестьянина и дворянина-помещика, а в октябре был избран его представителем во Временном совете Российской республики (Предпарламенте). В марте 1918 г. Гурко оказывается, наряду с П.И. Новгородцевым и А.В. Кривошеиным, в числе инициаторов и главных действующих лиц «Правого центра» — первой организации, стремившейся объединить и координировать все антибольшевистские силы от кадетов до «Союза земельных собственников» 32). В качестве представителя «Правого центра» Гурко отправляется на поиски союзника сначала, в июне 1918 г., к Юденичу, а в начале сентября — в Добровольческую армию. Выбор Гурко для этой миссии определялся тем, что он был «единственным посредником между правым центром и наиболее видными и влиятельными представителями офицерства, вступившего в Красную Армию с целью борьбы с большевизмом» 33). В Киеве Гурко входит в контакт с «Советом национального объединения России» и безуспешно пытается навести мосты между атаманом Войска Донского, придерживающимся германской ориентации, и Добровольческой армией, хранящей верность союзникам. И вновь прагматичный «цинизм» Гурко столкнулся с идеологической зашоренностью, мешавшей воспринимать союз с украинскими сепаратистами, донскими властями и немцами, хозяйничающими в Киеве, как чисто тактическую меру, чтобы «воспользоваться уже несомненно приближавшимся к концу пребыванием германских войск в пределах России и при их помощи создать мощную военную русскую силу, хотя бы в смысле имеющегося у нее вооружения за счет того военного материала, который Юг России еще заключал и который при иных условиях неизбежно должен был попасть в руки большевиков» 34). Позднее Гурко участвует в Ясском совещании уполномоченных от антибольшевистских общественных организаций с представителями Антанты, составляет совместно с П.Н. Милюковым текст обращения к союзным правительствам и развивает в совещании идею о «мировой опасности большевизма», угрожающей и развитым странам — победительницам 35). На этом же совещании он был включен в состав делегации, которая должна была представлять интересы антибольшевистских сил перед союзными правительствами. С этой делегацией Гурко совершает абсолютно безрезультатное паломничество в Париж и Лондон. Оттуда он «поспешил направиться в обратный путь на Юг России, в Одессу, где еще кое-как держалась русская государственная власть» 36), и здесь наблюдает ее окончательную деградацию и агонию. Затем последовало бегство в Турцию и длительные мытарства по Европе. Осев, наконец, в Париже, Гурко до последних дней своей жизни пытается организовать умеренный «правый центр», выступая энергичным членом «парламентской группы». В 1920 г. он оказывается в числе инициаторов создания Союза сельских хозяев в Париже. В 1926 г. входит в возглавляемый П.Б. Струве оргкомитет и принимает деятельное участие в подготовке и проведении Зарубежного съезда, долженствовавшего объединить всю русскую эмиграцию. На съезде он делает «Доклад о земле», легший в основу аграрной резолюции. Вновь прагматик Гурко вызвал яростные нападки идеологов, предложив признать все земельные захваты, «предать забвению все имущественные преступления, совершенные в России в период революции» и непременно «закрепить земли в собственность», что только и позволит восстановить «земский мир» 37). В.И. Гурко скончался в Париже 18 февраля 1927 г. Государственный деятель, которого по энергии и интеллектуальному потенциалу ставили вровень с М.М. Сперанским и Д.А. Милютиным, ушел из жизни, оказавшись практически невостребованным Россией начала века. Примечания:4 Левенсон М.Л. Государственный совет. 2-е изд. Пг., 1915. С. I. 5 См.- РГВИА. Ф. 232. Оп. 1 Ед. хр. 212. Ч. 2. 6 Гурко В И Очерки Привислянья М , 1897 С 2. 7 Гурко В И Устои народного хозяйства России СПб., 1902. С. 56 8 Гурко В.И. Наше государственное и народное хозяйство. СПб., 1909. С. I. 9 Гурко В.И. Устои... С. 56. 10 Гурко В.И. Там же. С. VI. 11 Гурко В.И. Там же. С. VII. 12 Гурко В.И. Доклад о земле // Возрождение. 1926. 10 апреля. 13 Гурко В.И. Устои... С. 61. 14 Государственная дума. Стенографический отчет. Созыв 1. СПб., 1906. Т. I. С. 519. 15 См.: Кризис самодержавия в России, 1895-1917. Л., 1984. С. 62. 16 См.: Отрывки из воспоминаний Д.Н. Любимова // Исторический архив. 1962. № 6. С. 78. 17 Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство, 1907-1914. Л., 1990. С. 87. 18 Коковцов В.Н. Из моего прошлого: Воспоминания, 1903—1919. Париж, 1933. Т. 1. С. 255. 19 Тан В.Г. Вторая дума // Русское богатство. 1907. № 2. С. 122. 20 См.: Новый энциклопедический словарь. СПб., [1914]. Т. 15. Стб. 298. 21 Новое время. 1906. 4 ноября. 22 Там же. 1907. 7 января. 23 Витте СЮ. Воспоминания. М., 1960. Т. 3. С. 399. 24 ГАРФ. Ф. 102 ДП. 2-е делопроизводство. 1907. Д. 7. Ч. 47. Л. 14. 25 Соловьев Ю.Б. Указ. соч. С. 87. 26 Как, например, П.Б. Струве. См.: Fisher H.H. Editor's Preface // Gurko
V.I. Features 27 Гурко В.И. Наше государственное и народное хозяйство. С. 29. 28 Богданович А.В. Три последних самодержавца: Дневник. М.; Л., 1924. С. 291, 380. 29 См.: ГАРФ. Ф. 434. Оп. I. Ед. хр. 52. Л. 109. 30 Гурко В.И. Из Петрограда через Москву, Париж и Лондон в Одессу,
1917—1918 // 31 Там же. С. 41. 32 См.: Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР, 1917-1925. М., 1975. С. 116-117. 53 Гурко В.И. Из Петрограда... С. 35. 34 Там же. С. 41. 35 См.: Савич Н.В. Из Красного Петрограда на Белый Юг: Воспоминания бывшего депутата Государственной думы // Русское прошлое: Исторический альманах. СПб., 1992. Кн. 3. С. 306-309. 36 Гурко В.И. Из Петрограда... С. 74. 37 Возрождение. 1926. 10 апреля. С. 3. Использован биографический материал предисловия Н.П. Соколова, АД. Степанского к кн.: В.И.Гурко. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. 2000, с. 6-15. Владимир Иосифович ГуркоВ бытность мою начальником Главного управления по делам печати за все время министерства Столыпина у меня было с ним только одно неприятное столкновение по службе, повод которому дал столь же ревностный, как и С.Е. Крыжановский, сотрудник Столыпина Владимир Иосифович Гурко, занимавший в Министерстве внутренних дел должность управляющего Земским отделом. С В.И. Гурко я никогда особенно близок не был, но мы были хорошо знакомы по совместной службе в Петербурге, а также по земским и дворянским собраниям в Твери как местные землевладельцы и губернские гласные, он по Тверскому уезду, а я по Зубцовскому. В деловом отношении я всегда относился к нему и как к общественному деятелю, и как к сослуживцу по Министерству внутренних дел с большим уважением. Обладая независимым, хотя и не очень приятным характером, В.И. Гурко выделялся всегда действительным знанием дела, точной определенностью своих взглядов и исключительною способностью легко и ясно формулировать свою мысль, но, по своему увлекающемуся характеру, он и в буквальном смысле слова, и вообще в жизни был типичный азартный игрок. При этом, пока он быв в кругу своего домашнего очага, он был прекрасным семьянином, но во всех своих широких планах и в своей кипучей общественной и служебной деятельности он совершенно уходил от семьи, и семья для него как бы не существовала. Сделавшись управляющим Земским отделом после довольно продолжи-тельной службы в Государственной канцелярии, Гурко проявил себя непримиримым врагом крестьянской общины, и все направленное против общины и общинного землевладения законодательство времен Столыпина было разработано и проведено в жизнь при самом ближайшем участии Гурко. В последний год неудачно закончившейся для В.И. Гурко службы его в Земском отделе, ввиду постигшего центральную полосу России неурожая, там надвигался голод. Хлебных запасов в России было, конечно, более чем достаточно, но продовольственная кампания в создавшихся условиях требовала от правительства большой энергии и известного уменья для своевременной, с наименьшими потерями для казны, заготовки хлеба. Проведение этой продовольственной кампании выпало на долю В.И. Гурко, который и приступил к ней со всею присущею ему страстностью. Как раз к этому времени Гурко только что вернулся из своего обычного заграничного отпуска. Случайной соседкой его по купе международного вагона при отъезде из Петербурга оказалась немолодая уже, но еще красивая и элегантная, сомнительной нравственности француженка, кажется, если память мне не изменяет, по фамилии Эстер, содержавшая в Петербурге на Караванной улице столь же сомнительный по своим целям, как и она сама, салон дамских мод. Первым последствием неожиданно завязавшегося таким образом знакомства Гурко с его соседкою, как говорили злые языки, было то, что разделявшая их купе перегородка была раздвинута и дальнейшее путешествие случайные соседи совершили уже вместе, причем это мимолетное знакомство якобы не прекратилось окончательно и после возвращения Гурко в Петербург. Ловкой француженке, видевшей на своем веку всякие виды, было, конечно, нетрудно очень скоро выяснить те волновавшие Гурко мысли, которые всецело захватили его после того, как он принял на себя по возвращении в Петербург продовольственное дело. Почуяв возможность легкой наживы, она как бы случайно свела В.И. Гурко с очень энергичным человеком, показавшимся ему человеком деловой американской складки. Человек этот был Лидваль. В сущности, он даже не был комиссионером, а владел в Петербурге, на Конюшенной улице, довольно большим складом водопроводных принадлежностей, преимущественно для нужд домашнего обихода, но он был всегда готов когда угодно и на какую угодно самую рискованную комиссионную сделку, лишь бы она сулила ему хорошие барыши. Комбинация, предложенная Л идвалем, была, в сущности, очень проста; она сводилась к тому, чтобы незаметно, пока известие о предстоявших казенных закупках хлеба не дошло еще до хлебной биржи, скупить по низким ценам в южных портах России имеющиеся там крупные запасы зерна и, обойдя таким образом главных хлебных торговцев, помешать им взвинтить цены. Как прирожденный азартный игрок, Гурко с увлечением бросился в омут предложенной ему Лидвалем рискованной аферы и заключил с ним фактически, в случае удачи, очень выгодный для казны договор. К несчастью для Лидваля, задуманная им комбинация была, однако, своевременно обнаружена его конкурентами, сейчас же сильно поднявшими цены, и, таким образом, вся лидвалевская комбинация окончилась для него крупным финансовым крахом, для Гурко же, а вместе с ним и для всего правительства — большим скандалом, при котором на них вылился целый поток инсинуаций и самых грязных обвинений. При появлении первых статей начавшейся по этому поводу газетной шумихи Гурко, по свойству своего характера, сдаваться не хотел. Когда после опубликованного в газетах первого разоблачения я сообщил о нем Гурко по телефону, он, по-видимому, еще не знал о крахе, постигшем Лидваля, и сейчас же решил вступить в открытый бой с газетными нападками на правительство. Поэтому он спешно прислал мне как начальнику Главного управления по делам печати от имени Земского отдела, на котором лежало тогда продовольственное дело, с формальной стороны вполне правильно составленное опровержение, которое в таком же спешном порядке и было напечатано во всех газетах. В ту минуту у меня не могло быть, конечно, ни малейшего сомнения в праве Гурко на опубликование присланного им опровержения. Между тем Столыпину почти одновременно был доставлен внесенный в Государственной думе запрос по делу Лидваля, со всеми скандальными подробностями об отношениях к нему В.И. Гурко и неизвестными до тех пор данными о личности Лидваля. Трудно, конечно, сказать, в какой мере Гурко ставил Столыпина в известность о своих сношениях с Лидвалем, но, зная независимый нрав В.И. Гурко и присущую ему смелость азартного игрока, можно с некоторой уверенностью предположить, что Гурко в данном случае всю ответственность брал на себя. Если бы его план удался, то оказалось бы, что он сделал для казны блестящее дело, но для достижения успеха необходимо было, конечно, соблюдение самой большой тайны, поэтому было бы вполне естественно, если бы Гурко, по свойству своего характера, вел все дело совершенно самостоятельно, беря всецело на себя весь риск задуманного им предприятия. Когда крах разразился и все подробности стали достоянием гласности, Столыпин, при его безупречной репутации, природной честности и даже при полной уверенности в бескорыстии Гурко, все же не решил принять на себя ответственность в этом деле и покрыть своим авторитетом действия Гурко, взяв его под свою защиту. Таким образом, Гурко приходилось одному нести всю тяжесть ответственности за последствия его неудавшегося риска. Он от этого, впрочем, и не отказывался, но между ним и Столыпиным лежал думский запрос, а с другой стороны, написанное Гурко опровержение, которое вызвано было прямым выпадом против правительства и определенно вовлекало Министерство внутренних дел, а вместе с ним и самого Столыпина в сферу прямой ответственности за действия Гурко. Когда Столыпину показали это опровержение, он пришел в совершенно не свойственное ему нервное состояние и прежде всего в достаточно нелюбезной форме по телефону напал на меня за то, что я допустил напечатание этого опровержения в газетах, не доложив предварительно обо всем ему. Закончил он свой, очень резкий по отношению к Гурко, но в то же время очень неприятный и для меня монолог, который я выслушал молча, запрещением на будущее время помещать в газетах какие-либо опровержения, касающиеся Министерства внутренних дел, без его личного разрешения. Через несколько дней, когда Столыпин немного успокоился, он на первом же моем очередном докладе очень просто и, по-видимому, чистосердечно извинился передо мной за свою горячность, но Гурко, для доказательства полной безупречности правительства в деле Лидваля, был отдан на растерзание толпы. И необходимо признать, что он мужественно, хотя и не совсем безропотно, принял на себя весь одиум нападок на правительство. Он был предан суду по обвинению в превышении власти и осужден с одновременным лишением его придворного звания и в то же время права на участие в земских и городских выборах. Единственное, что не удалось его врагам, несмотря на все их старания, это доказать какие-либо с его стороны корыстные цели, и в этом отношении он мог с известным достоинством выйти из залы суда. Однако же, как я думаю, он никогда не мог забыть и никогда не простил казавшегося ему явного предательства по отношению к нему Столыпина. И в качестве государственного, и в качестве общественного деятеля Гурко казался человеком конченым. Всякий другой на его месте признал бы себя побежденным, но не такова была сильная и властная натура Владимира Иосифовича Гурко. В этом отношении, как бы ни оценивать В.И. Гурко, нельзя не преклониться перед этим действительно сильным человеком, ибо он обязан исключительно себе одному тем, что после того, как он, казалось бы, был окончательно втоптан в грязь в глазах общественного мнения, ему удалось восстановить свое сперва общественное, а затем и служебное положение. Оставшись не у дел, он переселился в деревню и со всей страстностью своей натуры предался сельскому хозяйству, а также, насколько ему позволяло его положение, местной общественной деятельности. Как только ему была предоставлена затем в порядке исключения возможность, он принял самое горячее участие в земских выборах и очень скоро завоевал себе выдающееся положение в земстве. Конечно, он мог этого добиться только благодаря исключительным свойствам своей сильной натуры, присущему ему самоуверенному апломбу, находчивости и, может быть, даже сознанию чистой совести в тех злонамеренных корыстных побуждениях, которыми старались его загрязнить его политические враги. Положение В.И. Гурко казалось в особенности безнадежным в явно враждебном ему Тверском губернском земстве, но он с самого начала приобрел значительный перевес над всеми другими земскими деятелями своей усидчивой работоспособностью и действительным знакомством со всеми подробностями каждого самого сложного и самого пустого дела, ибо недаром же он сидел безвыездно в Твери, когда другие отсутствовали; главным же образом он импонировал в заседании своим авторитетным тоном и властным непреклонным характером, которому очень скоро подчинилось огромное большинство земских гласных. Благодаря своей работоспособности, знанию дела и бюрократическому опыту, он сделался очень скоро бессменным председателем самой серьезной и ответственной в земских собраниях Редакционной комиссии и через нее явился фактическим руководителем всей земской работой, проявив несомненные наклонности к роли народного вождя, каковым он бы имел все шансы сделаться, если бы он не срывался в минуты самого большого своего успеха, благодаря всегда мешавшим ему в жизни ярко выраженным в нем свойствам азартного игрока. При самых невозможных для всякого другого условиях В.И. Гурко срав-нительно очень скоро приобрел значительное влияние и голоса не только в Тверском земстве, но и в тверском дворянстве до такой степени, что, как только он, в порядке Монаршей милости, был окончательно восстановлен в своих правах, была выдвинута его кандидатура в губернские предводители дворянства. Впоследствии он добился даже гораздо большего и был избран от тверского дворянства в Государственный совет, но на первых выборах его в губернские предводители дворянства снова сказалась его несдержанная азартная натура. Эти выборы, на которые в его положении не всякий бы решился, шли в большой борьбе, причем оказалось, что хотя В.И. Гурко и прошел в предводители, правда, очень незначительным большинством, но при подсчете голосов произошла какая-то ошибка и потребовалась перебаллотировка. В подобных случаях, на основании твердо проверенных опытов избирательных собраний, а тем более в условиях данного случая, соглашаться на перебаллотировку было невозможно. Все друзья и сторонники Гурко так ему и говорили, да и сам он определенно решил отказаться от перевыборов, но, пока шли обычные в этих случаях переговоры, один из самых юных представителей враждебной Гурко кадетской партии Д.Н. Квашнин-Самарин, с явным намерением быть услышанным Гурко и стоя почти с ним рядом, громко заметил: «Просто Владимир Иосифович боится перебаллотировки». Этого одного было достаточно, чтобы сейчас же на всю залу раздался зычный голос Гурко: «Нет, Владимир Иосифович не боится и согласен баллотироваться». После этого он был со скандалом забаллотирован, но это нисколько не убавило его настойчивой энергии и редкого апломба. Самого большого триумфа в этот период своей деятельности Гурко достиг на бывшем в Москве Земско-городском съезде по народному образованию, созванном вследствие возбужденного правительством вопроса о введении обязательного обучения в начальных школах106. Гурко участвовал в этом съезде в качестве одного из выборных от Тверского земства, я же был на съезде представителем Петербургского городского самоуправления в качестве председателя Петербургской городской комиссии по народному образованию. На рассмотрение этого съезда внесен был, между прочим, составленный председателем Московской губернской земской управы Шиповым и одобренный Московским губернским земским собранием проект введения в России четырехклассной обязательной народной школы. Проект этот, за недостатком потребных для этого крупных денежных средств, [из-за] отсутствия соответствующих школьных помещений и даже педагогического персонала, в условиях того времени уже считался неприемлемым, но, невзирая на это, Гурко разработал и внес лично от себя на рассмотрение съезда проект обязательной шестиклассной начальной школы. Проекту Гурко, ввиду полной его по тому времени фантастичности, никто не придавал никакого значения, причем к нему относились в высшей степени отрицательно даже его сотоварищи по Тверскому земству в твердой уверенности, что этот проект никогда бы не прошел в Тверском губернском земском собрании, почему Гурко и внес его не от имени представляемого им земства, а лично от себя. На этом основании, когда проект Гурко был поставлен на повестку дня в подготовительной комиссии по реформе начальной школы, многие члены этой комиссии и все гласные, фактически заинтересованные в деле народного образования, может быть даже отчасти для того, чтобы подчеркнуть свое, более чем отрицательное отношение к этому проекту, и в особенности к его докладчику, разбрелись по другим многочисленным комиссиям, которые занимались вопросами практического осуществления обязательного обучения в условиях существующей начальной школы. Но доклад этот заинтересовал присутствовавших на съезде народных учителей и учительниц, до отказа заполнивших аудиторию Гурко. Уже поднимаясь в тот день по лестнице дома Московского дворянства107, в котором происходили занятия съезда, я был поражен совершенно неожиданным для меня громом рукоплесканий, сочувственных криков и оваций, доносившихся из залы, в которой происходил доклад Гурко, по его адресу со стороны чужой для него и скорее неблагоприятно настроенной против него массы земских педагогов. Такой неожиданный успех Гурко не на шутку смутил и встревожил всех враждебно относившихся к нему левых земцев, и они решили перенести на другой же день рассмотрение так блестяще прошедшего в подготовительной комиссии проекта Гурко на общее собрание. Зала и в этот день была совершенно переполнена. Если бы Гурко держал себя спокойно и просто или хотя бы только молчал, то он сохранил бы за собой по крайней мере те лавры, которыми он был так щедро награжден накануне, но и тут сказалась его страстная натура азартного игрока. Его левые враги, хорошо зная его слабые стороны, нарочно его провоцировали, а он этому поддался, или этого не чувствовал, и обнаружил полное отсутствие необходимой выдержки. При каждом замечании на проект он с горячностью поднимался и просил слова, а после каждого, нарочно для того, чтобы вывести его из себя, язвительного возражения он не был в состоянии воздержаться от резкостей, теряя свое иногда даже выигрышное положение, и, несмотря на усиленные предупреждения председателя, продолжал горячиться, не понимая преднамеренных приемов своих оппонентов, чем окончательно свел на нет свой, быть может несколько демагогический, но все же очень большой успех накануне среди земских педагогов. Таким образом, с некоторым вероятием можно сказать, что только благодаря несчастному свойству своей натуры и своему темпераменту этот в высшей степени даровитый человек и государственный деятель не сыграл той роли, которую он мог бы сыграть в судьбе своей родины. Бельгард А.В. Воспоминания. М., 2009, с. 338-344. Далее читайте:Гурко В.И. Последние спокойные годы дореформенного строя (1894-1902) (Главы из книги "Черты и силуэты пролого"). Гурко В.И. Первый период войны (лето 1914 г. до весны 1915 г.). Воронежского края исторические лица (биографический проект). Воронеж (краткое описание истории города) Табель о рангах (см. чины)
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
Гурко
(Ромейко-Гурко) Владимир Иосифович (30.11.1862 - 18.2.1927, Париж)
действительный статский советник (6.12.1903), действительный камергер (1901),
член Государственного Совета (1912-17); братья совладельцы имений в д. Сухие
Гаи, близ Верхней Хавы Воронежском и с. Солдатское Нижнедевицком уездах; брат
Дмитрий Иосифович (23.9.1872 - 19.8.1945, Париж) генерал-майор (25.5.15),
генерал-лейтенант (1920).