Гиляровский Владимир Алексеевич

1853-1935

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Владимир Алексеевич Гиляровский

Гиляровский Владимир Алексеевич (1853/1935) — русский писатель, публицист, поэт. Одна из существенных сторон творчества Гиляровского связана с журналистской работой: он был постоянным сотрудником многочисленных журналов и газет. Другая сторона творчества — художественная проза, в которой Гиляровский показывал картины современного ему московского быта, часто обращаясь к его неприглядным сторонам («Трущобные люди», «Москва и москвичи», «Негативы» и другими).

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 65-66.

Гиляровский Владимир Алексеевич (псевд. дядя Гиляй) (26.11/8.12.1853-1.10.1935), прозаик, поэт, журналист. В 1871 бежит из отцовского дома на Волгу. Скитания его по России длятся десять лет: ходит бурлаком, работает грузчиком, пожарным, заводским рабочим, объездчиком лошадей, провинциальным актером.

Во время Русско-турецкой войны 1877 — 78 служит добровольцем-разведчиком. Награжден орденом. После армии возвращается в театр. С 1881 — в Москве. С этого же времени начинает регулярно печататься в московских изданиях как поэт и репортер. Репортажи Гиляровского, хорошо изучившего Москву, отличаются достоверностью, он становится признанным “Королем репортажа”.

После революции Гиляровский издает поэмы “Петербург” (1922) и “Стенька Разин” (1928), ряд книг о быте и нравах старой Москвы, в т. ч. “Москва и москвичи” (1926), “Записки москвича” (1931), “Друзья и встречи” (1934).

Гиляровский Владимир Алексеевич (26.11[8.12].1853—1.10.1935), писатель. Родился в имении Вологодской губ. в семье служащего. В 1871 ушел на Волгу, «чтобы послужить народу». Скитания Гиляровского по России длились 10 лет. Он близко познакомился с жизнью и бытом народа, работал бурлаком, крючником, пожарным, рабочим на заводе свинцовых белил, объездчиком диких лошадей, циркачом, провинциальным актером. В качестве солдата-добровольца участвовал в русско-турецкой войне 1877—78. Впервые выступил в печати в 1873, начал писать регулярно с 1881. Большой жизненный опыт определил темы литературного творчества Гиляровского. Первая книга его рассказов «Трущобные люди» (1887) изображает народные низы, трагическое неустройство их жизни. По распоряжению цензуры весь тираж этой книги был сожжен до выхода в свет. Гиляровский много работал в журналистике. Основные его произведения созданы уже после 1917. Со страниц книг «Москва и москвичи» (1926), «Мои скитания» (1928), «Люди театра» (опубл. 1941), «Москва газетная» (опубл. 1960) и др. ярко и живо встает старая Россия: жизнь бурлаков, городской трущобной бедноты, театральных подмостков, быт, нравы и обычаи старой Москвы. Гиляровский был талантливым бытописателем; его произведения несли на себе отпечаток недюжинной, «богатырской» натуры, отражали его бурную, богатую событиями, встречами, приключениями жизнь. Книгам Гиляровского присущи образность, лаконичность, естественная разговорная интонация.

Е. К.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа.

ГИЛЯРОВСКИЙ Владимир Алексеевич [26.1 1 (8.12). 1853, лесное имение графа Олсуфьева в Вологодской губ.— 1.10.1935, Москва; Новодевичье кладбище] — журналист, прозаик, поэт.

Г. родился в семье служащего: отец — Алексей Иванович — окончил духовную семинарию, служил помощником управляющего лесным имением; мать — Надежда Петровна — дочь потомка запорожских казаков, любила лит-ру и сама писала стихи. «Самое мое рождение было приключением,— писал Г. в автобиографических отрывках.— Я родился в хлеве, куда мать пошла доить свою любимую корову, и меня, всего занесенного снегом, принесли в подоле в кухню». Воспи-танием мальчика занимался вначале двоюродный брат деда, беглый матрос Китаев, долго живший в Китае и Японии, силач и добряк, который научил Г. плаванию, гимнастике, борьбе, приемам джиу-джитсу; после смерти матери Г. воспитывала вторая жена отца — родовитая дворянка Мария Ильинична Разнатовская, «добрая, ласковая, образованная» (слова Г.). Она обучила Г. французскому яз., старалась привить «светские манеры». В 1860-х семья переехала в Вологду, где Г. поступил в гимназию. Здесь его домашними учителями были друзья отца, ссыльные, привлеченные по делу Н. Г. Чернышевского, участники польского восстания 1863, студенты Петербургского ун-та, под влиянием которых складывалось мироотношение  Г.

Не окончив гимназии, Г. убежал из дома, желая «послужить угнетенному народу», и в течение 10 лет (1871-81) скитался по России, был бурлаком, крючником, вольноопределяющимся, пожарным, рабочим на заводе свинцовых белил, циркачом, провинциальным актером, беспаспортным бродягой, охотником-пластуном в русско-турецкой войне 1877-78, где за храбрость получил солдатского «Георгия». Уже в эти годы Г. старался запечатлеть увиденное: написал стих, о волгарях «Крючник», «Бурлаки», очерк из жизни рабочих «Обреченные» (опубл. по настоянию Гл. Успенского в 1885), записки об актерской жизни «Бредни Владимира Сологуба» (Сологуб — театральный псевдоним Г.). Впервые Г. напечатали в вологодском гимназическом сб. (1873); это было стих. «Листок».

С 1881 Г. поселился в Москве, где публикацией стих. «Все-то мне грезится Волга широкая» за подписью «Вл. Г-ий» в ж. «Будильник» началась его лит. деятельность. Г. писал стихи на протяжении всей жизни. Истоки его поэзии можно найти в творчестве Н. А. Некрасова, И. С. Никитина, С. Д. Дрожжина и др. В центре стих. Г.— тема народа: поэт пишет о его бедах («На Севере», «Владимирка — Большая дорога»), жажде воли («Кузьма Орел»), многовековой борьбе за счастье («Запорожцы», поэма «Стенька Разин» (1888), о двух опубликованных главах которой М. Горький сказал: «Разин — здорово! и красиво!»). Первая книга стихов Г. «Забытая тетрадь» вышла в 1864. До Октября был опубликован сб. стих. Г. «Портной Ерошка и тараканы.

Быль в стихах» (1901); три книги о войне — «Казаки. 1914 год» (1914), «Год войны. Думы и песни» (1916), «Грозный год» (1916); после Октября — полностью «Стенька Разин», поэма «Петербург» (обе — 1922), стих. «Грядущее», «Нива» и др.

Г. был признанным мастером рифмованных экспромтов и эпиграмм; в них сказывался его «фельетонный» талант. К примеру, на спектакль по пьесе Л. Н. Толстого «Власть тьмы» он откликнулся строками: «В России две напасти: / Внизу — власть тьмы, / А наверху — тьма власти».

В течение нескольких лет — в 1880-е — Г. сотрудничал в юмористических ж. «Зритель», «Будильник», «Развлечение», где сблизился с А. П. Чеховым, ставшим его другом на долгие годы.

Из дореволюционного худож. творчества Г. наибольший интерес представлял сб. рассказов «Трущобные люди» (1887). По распоряжению царской цензуры тираж был сожжен, сохранились только отдельные экземпляры. А. П. Чехов говорил, что, собранные вместе, рассказы производят «впечатление беспросветное», поскольку в них повествуется о том, что «все гибнет», и живо показывается, «как гибнет» (см. об этом в кн. Г. «Москва и москвичи»). Г. был предшественником М. Горького в изображении людей, попадающих в трущобы не в силу собственной пассивности, а оттого, что они, по словам Г., «не уживаются с условиями жизни». Г. не романтизировал своих «босяков» и «прелести трущобы», он доказывал, что «трущоба — место не излюбленное, но неизбежное... Здесь крайняя степень падения, падения безвозвратного».

Г. прославился в качестве «царька мос-ковских репортеров» (слова Чехова). Он работал главным образом в московских газ.: «Московском листке» (1882-83), «Русских ведомостях» (1883-89 и позже), «Русском слове» (1900-13). Читатели ценили репортажи Г. за правдивость, оперативность, богатство точной и многосторонней информации о происшествиях московской жизни — от пожаров и убийств до новостей театральной жизни. Г.-репортер писал о политических событиях, волновавших Россию: пожаре на морозовской фабрике в Орехово-Зуеве (1882), железнодорожной катастрофе на станции Кукуй (1883), положении рабочих спичечных фабрик (1883), эпидемии холеры (Дон, 1892), жуликах от интендантства на японской войне и др. Г. был единственным, кто успел опубликовать тяжелую правду о ходынской катастрофе во время коронации Николая II (1896). В 1889-1902 Г. заведовал московским отделом петербургской газ. «Россия», руководимой А. В. Амфитеатровым и В. М. Дорошевичем. Здесь были напечатаны его материалы, раскрывшие истинные причины покушения на сербского короля Милана Обреновича. В результате разразился скандал и король был изгнан из Сербии. Лично участвуя во мн. событиях, о которых писал, Г. порой подвергался серьезной опасности, как это было во время Ходынки, или острополитической истории разоблачения интриги Милана Обреновича. Бесстрашие, богатырская физическая сила, беспощадное слово делали работу Г. незаурядной, а его самого одним из газетных магов.

Всероссийскую известность приобрели его репортажи о театральной и лит. жизни, в т. ч. рецензия на спектакль по пьесе М. Горького «На дне» (1902) во МХАТе. Г. принял некоторое участие в работе театра над пьесой: пользуясь своими знакомствами, он водил по трущобам Хитрова рынка К. С. Станиславского и художника В. А. Симова; это дало им материал для оформления спектакля. Его репортаж-фельетон «Люди четвертого измерения» с подзаголовком «Вечер смеха и забавы» (1903), содержащий критику ряда столичных поэтов-декадентов, восторженно встретил А. П. Чехов.

Основные произведения худож. лит-ры были созданы Г. уже после Октября. Это книги воспоминаний о своем времени, о бурно прожитой жизни, богатой впечатлениями, массой знакомств и друзей, составившие автобиографическую трилогию. В первой книге — «Мои скитания» (1928) — он рассказывал о своей бродячей жизни в молодые годы. Вторая книга — «Люди театра» (1935, опубл. в 1941) —о столичных и провинциальных знаменитых актерах, театральных рабочих: плотниках, переписчиках пьес и ролей, ютившихся в ночлежках Хитровки,— обо всех, кто жил театром. Среди них — известные комик А. Д. Казаков и трагик Н. X. Рыбаков — прототип Несчастливцева в пьесе A. Н. Островского «Лес», А. А. Бренко, создательница Пушкинского театра в Москве, B. П. Андреев-Бурлак, А. И. Сумбатов-Южин, К. С. Станиславский, М. Н. Ермолова. Третья книга — «Москва газетная» (1934, опубл. в 1960). Здесь Г. изобразил мир дореволюционной журналистики: издателей, главным интересом которых было увеличить розницу газеты и нажить барыш, закулисные интриги, быт репортерской братии.

Г. был своего рода московской достопримечательностью. С незаурядной внешностью типичного запорожца — «сивоусый, с немного насмешливыми, проницательными глазами, в смушковой серой папахе и жупане» (описание К. Г. Паустовского, который видел Г. стариком), он не раз вдохновлял художников и скульпторов. Известно, что И. Е. Репин рисовал с него одного из персонажей картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», а скульптор Н. А. Андреев лепил Тараса Бульбу для барельефа на памятник Н. В. Гоголю. Г. влекла казацкая вольница, он много путешествовал по Украине, ему принадлежит честь установления точной даты и места рождения Н. В. Гоголя (статья «В гоголевщине», 1900; книга «По следам Гоголя», 1902). Г. мн. годы был членом содружества московских художников «Среда». О своих бесчисленных знакомствах с людьми искусства он рассказал в книгах «Друзья и встречи» (1931, опубл. в 1934), «Рассказы и очерки» (1934) и, главное, в книге «Москва и москвичи» (1935), над которой Г. работал с 1912 по 1931. Являясь большим знатоком русской столицы, ее бытописателем, приветствуя новую культуру, он все- таки чувствовал себя пушкинским Пименом и с необыкновенной теплотой описывал жизнь старой, ушедшей безвозвратно Москвы, ее нравы и обычаи. Г. собрал и сохранил для поколений любопытнейшие истории о самом городе и его людях. Г. сам был частью Москвы. «Скорее я воображу себе Москву без царя-колокола и без царя-пушки, чем без тебя. Ты — пуп Москвы!» — писал ему А. И. Куприн.

Многие стороны многообразной деятельности Г. сегодня уже полузабыты, но книга «Москва и москвичи», а также автобиографическая трилогия занимают заметное место в лит-ре и дают нам живое представление о прошлом.

М. А. Телятник

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. М., 2005, сс. 474-476.

В.А. ГИЛЯРОВСКИЙ

I

Двадцатипятилетний юбилей В.А. Гиляровского как «короля репортеров» приходился на осень 1905 года 1.

Между 17 октября и 9 декабря...

То было время не для королевских юбилеев!

Сегодня празднуется 25-летний юбилей беллетриста Гиляровского 2.

В 1883 году было напечатано в «Современных известиях» его первое беллетристическое произведение 3.

Соблазнительно написать биографию Гиляя!

Бурлак, казак, рабочий, актер, спортсмен, репортер, поэт.

Какие краски! Волга, война, старая Москва, славянские земли.

Вышел бы целый ряд захватывающих фельетонов. Можно было бы обрывать на самых интересных местах, с самыми заманчивыми:

— Продолжение следует.

Биография Гиляровского читалась бы как самый увлекательный «роман приключений».

Но сегодня юбилей беллетриста.

Будем говорить только о беллетристе.

Слава Богу, и о беллетристе Гиляровском есть что сказать!

II

— Что у вас? — спрашивает секретарь редакции.

— Труп замерзшего! — отвечает репортер.

— Петит. Строки четыре. Дальше?

— Было покушение на убийство дворника.

— Это уж корпус 4. Ранен?

— Нет.

— Строк десять!

Но человек, писавший об этих трупах замерзших, о покушениях на убийство, был не жалкий ремесленник.

Это был человек, сам прошедший тяжелую школу жизни, много переживший, перестрадавший. Это был человек с литературным талантом. В душе его жил даже поэт.

И эти пережитые страдания, и этот литературный талант, и этот поэт, который «заставляет говорить даже камни», протестовали в его душе:

— Разве можно так относиться к людям?

Два года он «сокращал покойников».

Делал из человеческой трагедии четыре строки.

Расследуя «происшествия», он поневоле узнавал, как, что сделало из человека «труп замерзшего».

Но должен был безжалостно отбрасывать все это.

— Ведь не писать же о каждом замерзшем по 300 строк!

А между тем и талант, и виденные и пережитые самим страдания — все возмущалось в нем в мрачных занятиях «сокращения покойников»:

— Ведь надо же сказать людям, что таится за этими четырьмя строками, которые они «пробегают» в отделе происшествий. Какая уйма человеческого горя, слез и нерасслышанных стонов!

И литератор не выдержал...

Написал этот «труп замерзшего» в беллетристической форме.

И ожили под его пером эти «трупы» и в фельетонах той, другой, третьей газеты, в отдельной книге стали перед нами страшной и тяжелой вереницей.

Тревожа совесть, пугая сон души.

Так, естественно, как бабочка из куколки, из репортера Гиляровского 25 лет тому назад родился беллетрист В.А. Гиляровский.

Он родился от пережитой нужды, лишений, страданий, от наблюдательности, от доброго, чуткого, отзывчивого сердца.

Таков процесс появления на свет беллетриста Гиляровского.

Сам он в те времена об этом процессе, вероятно, не догадывался.

Самому ему он представлялся иначе:

— Заработок нужен, я и написал.

Но почему вы написали «для заработка» то, а не другое? Почему вы стали писать так, а не иначе?

В душе писателя накопилось многое, что не вошло в «четыре покойницких строчки».

И это вылилось в беллетристику.

Толстой недавно говорил одному юнцу, решившемуся заняться литературой:

— Пишите, когда приспичит. Когда чувствуете потребность писать, — пишите. Человек как чайник. Закройте чайник, — пар пойдет носиком.

Раз чай горячий!

Так именно по толстовскому рецепту, естественно, начал писать Гиляровский. У него:

— Пар пошел носиком.

III

Когда читаешь рассказы Гиляровского, — кажется, будто смотришь на работу кровельщиков.

Где-нибудь на пятиэтажном доме. Люди работают на самом, на самом краю.

Глядишь, и дух замирает.

— Вот-вот сорвется!

Когда читаешь рассказы Гиляровского, присутствуешь, видишь, как срывается то один, то другой.

С глухим стуком брякается о землю.

И на земле лежит разорванный мешок с мясом и ломаными костями, из которого течет кровь.

Рассказы Гиляровского — это рассказы о тяжком труде.

Плотовщики, по пояс в ледяной воде, рабочие белильной фабрики, отравленные свинцом...

Рассказы о таком тяжелом труде, что диву даешься:

— Чего ж пугают этих людей «каторжные работы»?

Ни для воров, ни для грабителей, ни для убийц такой каторги нет.

— Как же они держатся?

И у вас дух захватывает.

— Вот-вот сорвутся!

Должны сорваться! Не могут не сорваться!

Рассказы Гиляровского — это рассказы о том, как человек замерз, потому что его не пустили в ночлежный, как человек погиб, потому что у него украли тулуп.

Когда читаешь их, вспоминается рассказ об одном профессоре, вскрывавшем на уроке анатомии труп скоропостижно умершего бродяги:

— Вот человек, который рожден, чтобы прожить сотню лет. Богатырь. Он погиб только потому, что у него не было пяти копеек, чтобы опохмелиться.

Рассказы Гиляровского — это анатомический театр.

Где все время перед вами вскрываются трагедии.

— Из-за того, что не было пяти копеек.

Как люди превращаются в «бывших людей». Как «бывшие люди» превращаются в «трупы замерзших», о которых сообщается в четырех строках:

— Петитом. Это все:

— Бывшие люди.

И если бы мы не знали, что первый из этих рассказов был напечатан в 1883 году, — можно было бы подумать:

— Это последователь Горького.

Но Гиляровский начал писать своих «бывших людей» в 1883 году. Это:

— Предшественник Горького.

IV

Во избежание недоразумений оговоримся. Договоримся.

Я не юбилейную хвалу слагаю, а пишу разбор. Я не сравниваю:

— Кто больше?

Глупый был бы вопрос.

Мыслей не вешают (за мысли вешают). Слов аршином не меряют. Я не сравниваю писателей. Я сравниваю два литературных направления.

V

Горький!

П.И. Вейнберг, хватаясь за голову, стонал:

— Да ведь это все было! Было! Все это писалось! Писалось! Откуда же такое помешательство на Горьком? Чем объяснить?

Откуда?

Л.Н. Толстой, говоря о «босяцких» рассказах Горького, сказал:

— Все они у него в плащах, со шпагами, в шляпах с перьями!

Чехов, Чехов — реалист, Чехов — правдивейший из русских писателей Чехов, ни разу не солгавший в литературе, Чехов, как медик, все строивший на экспериментах, на фактах, на «скорбных листах» жизни, Чехов, в произведениях которого находили даже «портретные сходства». Чехов — сама правда.

Чехов, очень любивший Горького, со стоном говорил о пьесе «На дне»:

— Да ведь это же все выдумано! Это ж все выдумано!

И надо было видеть поистине мучительное выражение лица у Чехова в эту минуту! Он страдал. До такой степени:

— Все это выдумано!

Вот и ответ на вопрос.

— Откуда?

Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман 5.

VI

В Художественном театре поставили «На дне» 6. После картин грязи, падения, ужаса, смрада. После этого спокойного:

— У моей жены был любовник, он очень хорошо играл в шашки.

После этого скотского:

— Ничего я не хочу, ничего я не желаю.

На самом дне дна раздался голос.

Заговорил Сатин.

— Человек! Это звучит гордо! Человек — это не ты, не я. Человек — это ты, я, Наполеон, Магомет...

У меня волосы зашевелились при этих словах.

Могила раскрылась, и мертвый воскресал передо мной.

Мертвый, про которого я думал:

— Трехдневен и уже смердит!

Я никогда не забуду Горькому этих минут восторга, этих минут священного ужаса, этих минут охватившего меня энтузиазма.

По ремеслу своему я должен был написать рецензию.

Я назвал ее:

«Гимн человеку» 7.

Она имела честь быть перепечатанной из «Русского слова» в «Neue Freie Presse».

Горький дал это название следующему своему произведению 8.

А дня через два, через три мне захотелось, после портрета, увидать оригинал.

Я сказал Гиляровскому:

— Съездим на Хитровку 9.

Мы ходили в декорациях «На дне».

Художественный театр взял для своих декораций дом и двор Ромейко 10.

Все было до обмана похоже.

То же самое!

Та же обстановка, те же стены, те же нары, те же одежды.

Словно Художественный театр напрокат брал здесь «костюмы».

Только люди были не те!

Я много занимался трущобным миром. Гиляровский его знает.

Мы исходили все.

— Ты знаешь Хитровку как свои пять пальцев? — обратился я к своему Вергилию 11.

— В этом роде.

— Где найти хоть что-нибудь похожее на Сатина?

Мы отправились в «интеллигентную» камеру, где живут «переписчики». Люди того же класса, как и Сатин.

Они жаловались нам на антрепренеров, которые их обирают:

— Вместо семи копеек платят по пяти за лист, пользуясь нашим положением.

Говорили о своем «номере», где они сбились в кучу:

— Чтобы хоть немножко застраховаться от паразитов. В других камерах заедят.

Просили на водку. Пили водку.

Но трезвые, но пьяные, но в самой дружеской беседе — с В.А. Гиляровским этот мир иначе не говорит, как дружески, — хоть бы одно слово, хоть бы одна мысль, хоть бы один намек на мысль — один намек, на котором можно бы построить такую великолепную тираду:

— Человек — это звучит гордо!

Мы нашли там спившегося литератора, который на следующий день прислал ко мне письмо с просьбой:

— Прислать пиджак и брюки, чтобы возродиться.

А через день новое письмо, что присланный костюм украли:

— Сижу голый. Пришлите еще пиджак и брюки. Дайте возродиться. «Симпатичные интеллигентные труженики» прислали тоже письмо, прося просто на водку, и так и подписались:

— Симпатичные труженики.

Но ведь нельзя же приехать на Хитровку и спросить:

— А где здесь Сатин?

И ждать, что они сейчас выйдут, поклонятся и скажут:

— Мы Сатины!

Усмешка резонная по отношению к кому-нибудь другому.

Но ни ко мне, не по-дилетантски занимавшемуся «миром отверженных», ни, тем более, к Гиляровскому, знающему этот мир действительно как свои пять пальцев, такая усмешка относиться не может.

Недостаток у нас чуткости?

Не сумели подметить?

Но хватило же Гиляровскому чуткости написать несколько таких рассказов, которых даже видавшему виды человеку нет возможности читать, не чувствуя, что спазмы сжимают горло и готовы хлынуть рыдания!

Когда я уходил с пьесы «На дне», в душе моей звучал:

— Гимн человеку.

Когда я уходил с действительного «дна», в душе моей совершалась панихида по умершем «человеке».

То был портрет.

Это был оригинал.

То — «дно» Горького.

Это — «дно» Гиляровского.

VII

Они оба описывали один и тот же быт. И оба его знали, потому что оба им жили.

Из «босяцкого романа жизни» Гиляровского можно сделать пару «босяцких романов» Горького, да еще на Ф.И. Шаляпина останется.

А описание этого быта у них получилось различное.

Нам одно время казалось, что «нас возвышает» этот «обман»:

— У нас и «на дне» живет герой, переоценщик ценностей, протестант, силища!

Мы рукоплескали Горькому, пришедшему к нам из этого мира:

— Он объяснил нам!

— Вон она откуда берется, «вольница Стеньки Разина»!

А он талантливейший лжец...

Не лгун, — думаю, — а лжец.

Сам опьяненный, вероятно, своей ложью, лгал, лгал нам, в пестрые лоскутья лжи нарядно одевая жизнь.

Одевал своих босяков в плащи, надевал им шпаги и убирал, убирал им шляпы разноцветными перьями.

Серую жизнь превращал в пестрого арлекина. А мы были в восторге:

— Ах, какая интересная жизнь! Гиляровский этого делать не мог.

Тут снова мы встречаемся в беллетристе с репортером.

Он с гордостью говорит:

— Двадцать восемь лет работаю, — ни одного опровержения не было.

Сообщил Гиляровский, — ни у одного редактора нет сомнения:

— А вдруг это неверно?

На своем образном языке он объясняет так:

— Сказали: «умер», — не верь: посмотри труп. Видишь труп, — не верь: попробуй пальцем. Холодный? А вдруг притворяется!

Эта «репортерская добросовестность», писать только то, что сам видел, ничего не присочинять, и мешала беллетристу Гиляровскому, делала для него невозможным:

— Присочинять.

Как бы на этом ни настаивали постоянные и изменчивые «требования времени».

А фантазии у него сколько угодно! Он поэт! Прочтите его лирические отступления. Какая ширь, какой полет! Прочтите его поэмы! 12

— Добросовестность проклятая заела!

Отсюда разница в писании одного и того же.

У романтика-лжеца.

У реалиста.

У Горького Сатин гордо «заявляет»:

— Человек за все платит сам.

У Гиляровского он просит:

— Пятачок.

«А то погибну».

И профессор на уроке анатомии, вскрывающий труп бродяги, рожденного быть богатырем и умершего потому, что у него не было пятачка, «запротоколивает»:

— Это правда.

Это-то и есть правда.

VIII

Снова. Опять оговариваюсь. Я не собираюсь говорить:

— Гиляровский победил Горького.

Нет.

Направление одно победило другое направление. Одно, на время забытое, оказалось прочным.

Другое, как фейерверк нашумевшее, как фейерверк сгорело и погасло. Читаете вы сейчас «босяцкие рассказы» Горького 13? Мыслимо сейчас появление такого «босяцкого рассказа»? Да, до 1905 года мы верили, мы хотели варить:

— Вон она откуда бралась, «вольница Стеньки Разина»!

В 1905 году с Арлекина, как с дерева осенние листья, посыпались все пестрые и яркие лоскутья.

Сатин за полтинник пошел на погромы.

Сатин за полтинник, повязавшись белым полотенцем, бил в бубен и плясал на похоронах...

Сатин получал «браунинг» «против революционеров» и тут же за пять рублей продавал его революционерам 14.

И когда после 1905 года один из «подмаксимков» 15, г. Скиталец, попробовал вновь написать в былом духе нечто босяцкое: «Огарки» 16 — и сказать, что в «осенние дни» огарки:

— Заявили себя с честью, — его, его «огарков», его рассказ про их подвиги, встретила свистом вся русская печать, вся русская публика:

— Поврали, и довольно!

Когда приходится перечитывать этих «босяков в шляпе с перьями, плащах и при шпаге» Горького, — ничего, кроме досады, не испытываешь.

На себя. На автора.

— Чего врал?

— Чего верил?

Перечитывая же описания быта у Гиляровского, — хороши у него лирические отступления, но быт превосходен, быт живой, сразу чувствуется, что списан с жизни, разговорный язык ярок, типичен, сцены искрятся, живут, — перечитывая быт у Гиляровского, чувствуешь, что тревожно шевелится совесть, испытываешь мучительнейшее из человеческих чувств — стыд, что рядом с тобой люди гибнут оттого, что нет пяти копеек, виноватым себя чувствуешь в этих «покойниках петитом», наедине с собой изворачиваешься и корчишься, как угорь на сковородке.

Делаешься лучше?

Чего захотели!

От книги?

Величайшая из книг — четыре Евангелия — не сделала людей лучшими.

Но «чувства добрые» в вас «лирой пробуждены» 17.

Вы, почти маститый юбиляр, — ты, мой старый товарищ, ты «подвигом добрым подвизался» 18.

По мере сил своих ты делал то же «великое дело русской литературы», то же, что творил наш бог, наш отец, отец нас всех, отец Льва Толстого так же, как и твой, «солнце» Гоголя, солнце всей русской словесности.

Ты:

— «Милость к падшим призывал» 19.

И делал это единственным достойным в литературе путем:

— Писал правду.

Здесь цитируется по изд.: Дорошевич В.М. Воспоминания. М., 2008, с. 582-591.

Комментарии

Впервые: Рус. слово. 1908. 30 ноября.

1. Как репортер Гиляровский стал печататься в 1881 г. в газете «Московский листок».

2. 25-летие литературной деятельности Гиляровского, пришедшееся на 30 ноября 1908 г., было широко отмечено в прессе. По предположению Е.Г. Киселевой, приветственный адрес от имени сотрудников «Русского слова» сочинил В.М. Дорошевич. В нем говорилось: «Дорогой Владимир Алексеевич! Правильнее всего и лучше всего было бы вместо адреса написать Вам экспромт. Человеку, который экспромтом был рабочим, экспромтом стал артистом, экспромтом геройствовал на полях сражения, экспромтом сделался писателем и — что удивительнее всего — экспромтом создает свои экспромты, — такая форма приветствия была бы самой подходящей. Но мы не Гиляровские, мы только товарищи Гиляровского.

В качестве товарищей мы не будем подробно описывать ваших заслуг, мы скажем только, что Вы умели жить и на Парнасе, откуда несете свои задушевные стихи и рассказы, и на земле, где благодаря перу "Короля репортеров" раскрыто множество темных историй, сделано много добра.

Но лучшее Ваше классическое произведение — Ваша личность. Тот Гиляровский, широкую душу которого на коне не объедешь. Это — чудесная, раскрытая книга, полная мощи, красоты и ласки...» (Киселева Е. Рассказы о дяде Гиляе. М., 1983. С. 183-184).

3. В 1883 г. в газете «Современные известия» был напечатан первый рассказ Гиляровского «Обыкновенный случай», он вошел в его книгу «Трущобные люди» (М., 1887) под названием «Один из многих».

4. Петит — типографский шрифт, кегль (размер) которого равен 8 пунктам. Корпус — типографский шрифт, кегль которого равен 10 пунктам.

5. Цитата из стихотворения А.С. Пушкина «Герой» (1831).

6. Премьера пьесы Горького состоялась в Художественном театре 18 декабря 1902 г.

7. Рецензия Дорошевича под названием «"На дне" Максима Горького. Гимн человеку» была опубликована в «Русском слове» 19 декабря 1902 г.

8. Имеется в виду поэма Горького «Человек» (1903).

9. Возможно, результатом этой «экскурсии» был посвященный Хитровке очерк Дорошевича «Дно» (Рус. слово. 1903. 14 декабря). В любом случае он является отражением общественного интереса, пробужденного пьесой Горького «На дне».

10. Дом Ромейко и его обитатели описаны Гиляровским в очерке «Хитровка», входящем в его книгу «Москва и москвичи». Ныне в этом здании в Лубянском проезде находится музей В.В. Маяковского.

11. Римский поэт Вергилий является проводником итальянского поэта Данте Алигьери в аду, изображенном в поэме «Божественная комедия» (1307—1321).

12. Имеется в виду поэма Гиляровского «Стенька Разин», опубликованная в его стихотворной книге «Забытая тетрадь» (М., 1894).

13. Отношение Дорошевича к Горькому и его творчеству менялось. В 1901 г. он писал:

«Когда вы читаете Горького, мой степенный, спокойный, уравновешенный читатель, — не кажется ли вам, что где-то там, над вашей головой, высоко-высоко, шумя крыльями, пролетает стая серых, диких, — голодных, но вольных гусей?

И вы слышите плеск их крыльев, — и в воздухе дрожит их крик. Печальный, на стон похожий, — но вольный.

Вольный!..

Горький — властитель дум. Спорить нечего» (Дорошевич В.М. Собр. соч. Т. 4. С. 29-31).

Полемизируя с критиками, считавшими, что пьеса «На дне» знаменует «новое направление» в творчестве писателя, Дорошевич подчеркивал, что Горький, «безо всяких уклонений в какую бы то ни было сторону, продолжает без перерыва одно и то же дело»: «Писатель, всей своей литературной деятельностью стремившийся пробудить в читателе уважение к человеку, как бы этот человек ни был одет и чем бы ни занимался, — написал гимн "уважения к человеку"» (Театральная критика Власа Дорошевича. Минск, 2004. С. 581). На изменение оценок повлияли события революции 1905—1907 гг. Уже в конце 1909 г. Дорошевич пишет, что «колоссальный интерес», который вызывали произведения Горького, был прежде всего «этнографический», связанный с «показаниями достоверного свидетеля», и, кроме того, общественным ожиданием: «Не добудет ли народ для нас чего-нибудь?» Не веря в «близость осуществления социалистических идеалов», интеллигенция тем не менее надеялась, что народ «по дороге» раздобудет для нее «сносные условия существования».

«И, читая Горького, нам было так приятно сознавать, что под нами крепкий, солидный этаж...

Затем настал 1905 год.

И увидели все.

Сатин, провозглашавший:

— Человек — это звучит гордо! — "очень даже свободно" нанялся за 50 копеек в Союз русского народа плясать на похоронах Баумана.

А Коновалов (кажется, так) — тот самый, который "скрежетал зубами" и катался по полу, читая у Костомарова, как мучили Стеньку Разина:

— А? Зубы выплюнул? А? — в Одессе, черт знает для чего, из "махаевщины", сжег порт, напился, как свинья, из лужи рому и мертвецки пьяный, как чурбан, сгорел в им же устроенном диком и бессмысленном пожаре.

После этого общество потеряло всякий интерес к Горькому...»

Дорошевич призывал «симпатичного писателя» «сойти с ходуль, на которые не столько он сам стал, сколько его поставили "услужливые друзья"» (Горький // Рус. слово. 1909. 6 дек.).

14. Сатин — персонаж пьесы Горького «На дне».

15. «Подмаксимками» называли писателей, близких к Горькому в этот период и подражавших ему даже в одежде (сапоги с голенищами, блуза), — С.Г. Скитальца, И.Е. Вольнова и др.

16. В повести С.Г. Скитальца «Огарки» (1906) изображены люди, пребывающие, как и горьковские герои, на социальном дне.

17. Парафраз слов из стихотворения А.С. Пушкина «Памятник» (1836).

18. Библейское выражение (второе послание апостола Павла Тимофею, гл. 4, ст. 7).

19. Цитата из стихотворения А.С. Пушкина «Памятник».

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Избр. собр. соч. Т. 1—3. М., 1960. [Вступ. статья Н. И. Замошкина, Е. Г. Киселевой и К. Г. Паустовского];

Забытая тетрадь. Сб. стихов. М., 1894;

Были: Рассказы. М., 1909; Шутки: Рассказы. М., 1912;

Петербург: Поэма. М., 1922;

Стенька Разин: Поэма. М., 1926;

От Английского клуба к Музею революции. М., 1926;

На жизненной дороге. Вологда, 1959.

Соч.: в 4 т. / вступ. статья Н. Кружкова. М., 1967;

Соч.: в 4 т. / вступ. статья, сост. и прим. Б. И. Есина. М., 1989;

Соч.: в 3 т. М., 1994; Москва и москвичи. Друзья и встречи / вступ. статья К. Г. Паустовского. М., 1983;

Трущобные люди: рассказы, очерки. М., 1985;

Трущобные люди. Москва и москвичи. Кишинев, 1988.

Литература:

Гура В. В. Жизнь и книги «дяди Гиляя». Вологда, 1959;

Киселева Е. Г. Гиляровский на Волге. Ярославль, 1962;

Морозов Н. И. Сорок лет с Гиляровским. М., 1963;

Киселева Е. Г. Гиляровский и художники. Л., 1965;

Лобанов В. М. Столешники дяди Гиляя. М., 1972;

Киселева Е. Г. Рассказы о дяде Гиляе. М., 1983;

Есин Б. И. Репортажи В. А. Гиляровского. М., 1985.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС