Джунковский Владимир Федорович

1865-1938

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

В.Ф.Джунковский (стоит) в конторе дирекции императорских театров.

Попечитель о народной трезвости

Джунковский, Владимир Федорович. Родился 7 (19) сентября 1865 г., в Петербурге, в дворянской семье, умер 21 февраля 1938 г., в Москве. Государственный деятель, военачальник. Адъютант великого князя Сергея Александровича (с 1891), московский губернатор (1905), председатель Московского столичного попечительства о народной трезвости (с 1905), товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов (1913). В Первую мировую войну в действующей армии (с 1915), командующий бригадой, затем — 15-й Сибирской стрелковой дивизией на Западном фронте и командир 3-го Сибирского армейского корпуса (1917). После Октябрьской революции в отставке. Автор воспоминаний. Расстрелян.

Джунковский Владимир Федорович (1865—1938) — московский вице-губернатор в августе—ноябре 1905 г.; московский губернатор с ноября 1905 г. по январь 1913 г.; товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией и командир ОКЖ (1913—1915); в 1915—1917 гг. — в действующей армии. После революции остался в России, неоднократно арестовывался.

Использованы материалы кн.:  "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Джунковский Владимир Федорович, 1865-1938, генерал-майор Свиты Его Величества, московский губернатор (1905-1913 гг.), товарищ министра внутренних дел и командир корпуса жандармов (1913-1915 гг.), активный масон, фабриковал дела против Г.Распутина, за что смещен с должности и отправлен на фронт. С 1918 — в тюрьме, где принял предложение о сотрудничестве с ЧК-ГПУ, большевистский агент при Великом князе Николае Николаевиче, активный участник чекистской “игры” — операции “Трест”, учитель физкультуры в Москве, расстрелян.

Указатель имен Окружение Николая II

Руководители и чиновники Департамента полиции.

Слева направо: сидят П.К.Лерхе, С.Е.Виссарионов, с.П.Белецкий, В.Ф.Джунковский, К.Д.Кафафов, С.А.Пятницкий; стоят делопроизводители. 1913 г.

Дожил до расстрела в 1938-м

Джунковский Владимир Федорович (7 сентября 1865 — 21 февраля 1938). Из дворян Полтавской губ. Воспитанник Пажеского корпуса, военную службу начал в гв. Преображенском полку. С 1891 адъютант московского генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича. С 12 августа 1905 московский вице-губернатор, с 11 ноября 1905 московский губернатор. По сведениям Б.И. Николаевского, был связан с масонами. 25 января 1913 назначен товарищем министра внутренних дел и командиром Отдельного корпуса жандармов. 19 августа 1915, после неудачной попытки разоблачить в глазах императора пагубное влияние Распутина, уволен от этих должностей. С осени 1915 в действующей армии на командных должностях. Генерал-лейтенант (апрель 1917). После Октябрьской революции неоднократно арестовывался: в мае 1919 ревтрибуналом приговорен к 5 годам лишения свободы по обвинению в участии в подавлении Московского вооруженного восстания, но вскоре был переведен в больницу; в 1921 провел около 10 месяцев в Таганской тюрьме. В 20-е гг. консультировал органы советской власти по вопросам, связанным с обеспечением безопасности. В последний раз арестован в конце 1937, расстрелян по приговору судебной тройки при Управлении НКВД по Московской области 21 февраля 1938. Оставил мемуары: Воспоминания. М., 1997. Т. 1—2.

Использованы материалы библиографического словаря в кн.: Я.В.Глинка, Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания. М., 2001. 

Джунковский Владимир Фёдорович (7.9.1865, СПб - 21.2.1938, Бутовский полигон Москвы) генерал-майор (6.8.1908), генерал-лейтенант (2.4.17), зачислен в пажи «к Высочайшему двору» (1872), окончил Пажеский Его Императорского Величества Корпус в Петербурге (1884); адъютант великого князя Сергея Александровича (1891-95), Московский губернатор (6.8.1908-25.1.1913), зам. министра внутренних дел и командующий Отдельным корпусом жандармов (25.1.13-198.15), в Воронеже: организовал сбор средств дворяне и земство поднесли Государю на раненых по 25.000 рублей, город и купечества 10.000, инспектировал жандармское Губернское управление (2-5.12.1914), встречал императора Николая 2-го с супругой Александрой Фёдоровной и дочерями Ольгой и Татьяной посетил (6.12.14) один из 45 госпиталей с более 7000 солдатами, раненые из рук императора получили Георгиевские кресты и медали, присутствовал на литургии, приложился к мощам Митрофана Воронежского (7.12.14); пытался разоблачить в глазах императора Николая II пагубное влияние Григория Распутина, за это уволен от должностей и отправлен на фронт: командовал бригадой 8-й Сибирской стрелковой дивизии, командующий 131-й пехотной дивизией, командующий 15-й Сибирской стрелковой дивизией, солдатский комитет избрал должность командира 3-го Сибирского армейского корпуса (4.10.17); в отставке «ввиду хронической болезни сердца» с мундиром и пенсией (17.12.17), арестован с группой генералов арестовали в Ставке Верховного главнокомандующего и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости (10.11.17), освобожден как офицер лояльный к власти, Советское правительство выдано пенсионное удостоверение и определило пенсию в размере 3270 рублей в месяц, работал церковным сторожем, давал уроки французского языка, писал воспоминания о своей жизни, разработал положения о паспортном режиме (1932); мемуары Воспоминания, в 2-х том. \изд-во им. М.В. Сабашникова\ (1997); арестован (1937), специальной тройкой НКВД приговорен к смертной казни (21.2.38); мать Мария Карловна Рашет; отец Фёдор Степанович генерал-майор (17.4.1863), генерал-лейтенант (13.5.1873), начальник канцелярии генерал-инспектора кавалерии.

см.: стр.639 и 436, Списки генералам по старшинству за 1864 и 1875 год

Здесь цитируется по электронному изданию: Энциклопедия «Воронежская губерния». Автор-составитель А.Н. Юрасов. Раздел «Погоны золотые». 2021.

Восходил к Мурзе-хану-Джунку

В.Ф. Джунковский (1865-1938) - личность весьма примечательная своей непохожестью на других чиновников государственного пантеона России в период царствования Николая II. По своему происхождению он принадлежал к старинному, давно обрусевшему польскому дворянскому роду, корни которого восходят к легендарному монгольскому князю Мурзе-хану-Джунку. Представители этого рода верно служили русским царям, занимая крупные государственные посты. Так, например, дед Владимира Федоровича, С. С. Джунковский, с 1811 по 1839 г. был директором Хозяйственного департамента Министерства внутренних дел, секретарем Вольного экономического общества, редактором многих издаваемых ВЭО трудов. При нем род Джунковских был включен в родословную дворянскую книгу Полтавской губернии с пожалованием герба, на котором значился девиз: "Deo et proximo" ("Богу и ближнему").

В. Ф. Джунковский окончил в 1882 г. одно из самых привилегированных учебных заведений России - Пажеский корпус в Петербурге и сразу же был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк, которым командовал вел. кн. Сергей Александрович. В чине поручика В.Ф. Джунковский в 1891 г. был назначен адъютантом великого князя, когда тот вступил в должность московского генерал-губернатора. С этого времени более двадцати лет жизнь В.Ф. Джунковского была связана с Москвой. Здесь в декабре 1895 г., в день тезоименитства Николая II, он получил чин штабс-капитана, а в мае 1900 г., по случаю дня рождения императора, был произведен в капитаны. Но внезапно в его жизни произошел резкий поворот. 4 февраля 1905 г. бомбой эсера-террориста Каляева был убит патрон Джунковского вел. кн. Сергей Александрович, в апреле Джунковский был произведен сразу в полковники, 6 августа назначен московским вице-губернатором, 11 ноября 1905 г. - и.о. губернатора, а затем губернатором, прослужив в этой должности семь лет. В 1908 г. он был произведен в генерал-майоры и назначен флигель-адъютантом царя.

Новый скачок в карьере В.Ф. Джунковского был связан с блестяще проведенным им приемом Николая II во время юбилейных торжеств, связанных с празднованием в Москве в 1912 г. 100-летнего юбилея Бородинского сражения. В 1913 г. В.Ф. Джунковский был отозван в Петербург с назначением товарищем министра внутренних дел и командиром Отдельного корпуса жандармов. В его распоряжении теперь находилась вся государственная полиция царской России. И первой задачей нового командира Отдельного корпуса жандармов было обеспечить охрану царской семьи во время путешествия ее по старым русским городам в дни 300-летнего юбилея Дома Романовых.

Новая должность стала началом конца карьеры В.Ф. Джунковского. Причиной тому была, во-первых, его попытка провести реформу полицейских учреждений, искореняя господствовавшую там безнравственность, а во-вторых - его непримиримая позиция по отношению к любимцу царской семьи Г.Е. Распутину. Воспользовавшись положением свитского генерала, В.Ф. Джунковский летом 1915 г. попытался конфиденциально рассказать Николаю II, что приближенный ко двору "святой старец" - авантюрист и проходимец, подрывающий престиж императора. Дело кончилось тем, что В.Ф. Джунковский был отправлен в действующую армию, где его и застала Февральская революция. В.Ф. Джунковский предстал перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. Его объяснения во время допроса записал А.А. Блок, который в нескольких словах обрисовал облик этого бывшего царского генерала. "Говорит мерно, тихо, умно... Лицо значительное, честное... Очень характерная печать военного... Прекрасный русский говор" 1). Возможно, опала царя послужила своеобразной индульгенцией В.Ф. Джунковскому после Октябрьской революции. Он не эмигрировал. Напротив, как бывшему офицеру действующей армии, лояльно относящемуся к советской власти, В.Ф.Джунковскому была оформлена отставка по состоянию здоровья, и даже назначена пенсия. Но вскоре начались превратности судьбы. Уже в сентябре 1918 г. В.Ф. Джунковский был арестован по "недоразумению" - ВЧК приняла его за другого белого офицера. Но освобожден он не был: в связи с покушением на Ленина в стране был объявлен "красный террор", и В.Ф. Джунковский как белый офицер был заключен в Бутырскую тюрьму. В 1919 г. он был приговорен к 5 годам лишения свободы за контрреволюционную деятельность, но выпущен раньше срока. О причине его досрочного освобождения можно только догадываться. Видимо, здесь не последнюю роль сыграло письмо в Совнарком, подписанное большой группой театральных деятелей (А.В. Неждановой, В.И. Немировичем-Данченко, М.Н. Ермоловой, О.Л. Книппер-Чеховой), которые были хорошо знакомы с В.Ф. Джунковским - большим меломаном и театралом в бытность его московским губернатором. В письме подчеркивалось благожелательное отношение В.Ф. Джунковского к советской власти, говорилось о плохом состоянии его здоровья. Ходили слухи, что, находясь в тюрьме, Джунковский был востребован ВЧК в качестве консультанта для упорядочения деятельности паспортной системы, вводимой в Советской России. После освобождения В.Ф. Джунковский старался не докучать властям. Он начал усиленно работать над воспоминаниями для публикации в издательстве бр. Сабашниковых в серии "Записи прошлого".

Воспоминания писались на основе дневников, которые он вел с юности почти ежедневно, дополнялись материалами из личного архива: разного рода постановлениями и приказами, исходившими из канцелярий царских учреждений, вырезками из газет, письмами, фотографиями. Когда В.Ф. Джунковский уезжал в 1915 г. на фронт, покидая казенную квартиру в здании МВД, он часть своего архива отдал на хранение в Пушкинский дом. Теперь он сюда стал наведываться для работы над воспоминаниями. Значительная часть воспоминаний В.Ф. Джунковского была завершена для издания к концу 20-х гг. Но в это время начались гонения на интеллигенцию. Было сфабриковано "Академическое дело". В нем фигурировал и донос о том, что в Пушкинском доме хранятся рукописи царского генерала Джунковского, близкого к Николаю II и "палачу революции 1905 г." генерал-губернатору Д.Ф. Трепову 2). В Москве был арестован по доносу М.В. Сабашников, а издательство бр. Сабашниковых ликвидировано. И хотя М.В. Сабашникова вскоре выпустили, а издательство удалось сохранить под фирмой "кооперативной" промысловой артели "Север", об издании воспоминаний В.Ф. Джунковского не могло быть и речи. Позднее, в конце 1937 г., был арестован и сам В.Ф. Джунковский и по приговору специальной тройки Управления НКВД, объявившей его "врагом народа", расстрелян 21 февраля 1938 г. Впоследствии он был реабилитирован посмертно.

Примечания

1) Блок А.А. Записные книжки. 1901-1920. М„ 1965. С. 256, 354.

2) Брачев С. Дело академика С.Ф. Платонова // Вопросы истории. 1989. № 5. С. 117.

3) ГА РФ, ф. 826 (В.Ф. Джунковский), оп. 1, д. 1-59.

Использованы материалы публикации: Коронационные торжества 1896 года в Москве / Сост.: З.И. Перегудова, И.М. Пушкарева // Отеч. история. - М., 1997. - N 4. - С. - 13-24

Руководители  Департамента полиции.
Слева направо: стоят А.Т.Васильев, С.А.Пятницкий
сидят К.Д.Кафафов,, В.Ф.Джунковский,  П.К.Лерхе, В.А.Брюн де Сент-Ипполит. 1915 г.

"Круглый и полированный дурень"

В.Ф. Джунковский был очень популярен в общественных кругах и всеми силами стремился эту популярность поддерживать. Бывший преображенец, затем адъютант у Великого князя Сергея Александровича по должности московского генерал-губернатора (я помню, как на больших балах у Великого князя гвардии капитан В.Ф. Джунковский с самым серьезным и торжественным видом раздавал гостям котильонные шелковые ленты), затем неожиданно московский вице-губернатор, а затем и губернатор. Связи у него в «сферах» были громадные, и он легко и бестрепетно всходил все на высшие ступени административной лестницы, закончив свою административную карьеру в должности товарища министра, заведующего полицией и командира Отдельного корпуса жандармов. В 1915 году он «поскользнулся» на одной «апельсинной корке», ловко прикрыв ее для публики своим «антираспутинством», и отправился на фронт, получив бригаду. Не знаю, командовал ли он когда-либо ротой? Вероятно, и бригадой он командовал так же бестрепетно, как и до того управлял самыми различными учреждениями, не понимая по существу их функций и назначения. Это был, в общем, если можно выразиться кратко, но выразительно, круглый и полированный дурень, но дурень чванливый, падкий на лесть и абсолютно бездарный человек.

Генерал Джунковский не любил Корпуса жандармов уже по тому одному, что офицеры этого Корпуса ему, как губернатору, подчинены не были. Независимость он в других не любил. При наших редких сравнительно встречах он чувствовал мою независимость, не мог относиться ко мне хорошо. Встречи происходили при условно любезных улыбках и полной сухости в разговоре с его стороны.

...

У нас происходит следующий разговор.

Генерал. Я вызвал вас, чтобы переговорить об одном очень серьезном вопросе. Я не могу допустить дальнейшего пребывания Малиновского в составе членов Государственной думы. Его возмутительные выступления в Думе не могут быть допустимы. Я понимаю, что вопрос, связанный с его уходом из Думы, очень сложен. Его надо обсудить и логически обосновать, и я полагаю, что вы сможете это сделать, а потому поручаю выполнение этого дела вам.

Я. Ваше превосходительство, задача, которую вы возлагаете на меня, очень сложная. Я хорошо знаю Малиновского, его непомерное честолюбие, и, наконец, я понимаю, как будет трудно найти подходящий предлог для такого «вынужденного» ухода его из Государственной думы, ухода, который будет просто необъясним для лидеров его партии.

Генерал. Каково было ваше личное отношение к делу о сотрудничестве Малиновского одновременно с пребыванием его в рядах членов Думы?

Я. Я с самого начала был противником этой затеи, уже по одному тому, что она лишала меня, как начальника Московского охранного отделения, самой осведомленной агентуры. Я понимал, что ни директору Департамента полиции, ни его помощнику невозможно, по отсутствию профессионального опыта и по недостатку времени, умело руководить таким трудным секретным сотрудником, каким, по характеру и по свойству натуры, был Малиновский. Но, конечно, что же мне оставалось делать, как не подчиниться распоряжению моего прямого начальства?

Генерал. Да, я это понимаю. Но как вы теперь думаете поступить? Вы должны объявить мое непреклонное решение удалить Малиновского из Государственной думы ему самому, обещать ему денежное пособие.

Я. Какое именно, в каких размерах я могу предложить ему это пособие?

Генерал. Ну, тысячи две рублей...

Я. Ваше превосходительство, эта сумма слишком ничтожна. Ведь вполне возможно, что после такого ухода из Государственной думы Малиновскому придется надолго, если не навсегда, уйти в «частную жизнь». Надо помочь ему заняться чем-либо.

Генерал. Сколько же следует ему дать?

Я. Мне представляется эта выдача в виде суммы от пяти до десяти тысяч рублей. Могу ли я начать с пяти тысяч рублей?

Генерал. Я бы не хотел, чтобы эта выдача превысила пять тысяч.

Я. Я постараюсь выполнить возложенную вами на меня очень нелегкую задачу.

...

Представляясь в июне 1912 года московскому губернатору, Свиты Его Величества генерал-майору Джунковскому, по случаю вступления моего в должность начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве, я отлично представлял себе, какого сорта человека и администратора я вижу перед собой.

Быстрое восхождение по служебной лестнице, головокружительная карьера, легко возносившая заурядного по уму и способностям гвардейского капитана до высших в государстве должностей, и твердая уверенность в прочных связях в высшем обществе, по-видимому, вскружили голову генералу, и он к описываемому времени чувствовал себя «опытным администратором».

Воспитание в условностях света и привычка быть своим в самых высших слоях общества чувствовались сразу. Чувствовалось сразу же и его внутреннее предубеждение против порученного ему дела, так как генерал щепетильно старался не касаться политического розыска, какой-то там «секретной агентуры», «шпионов», как он, вероятно, образно мыслил, простодушно, но уверенно полагая, что любой подчиненный ему исправник Московской губернии, им выбранный из неудавшихся гвардейских офицеров, гораздо лучше любого «охранника» исполнит поручение, данное ему московским губернатором.

Большой острослов, мой брат Николай, хорошо знавший Джунковского по своей службе в Московском губернском жандармском управлении, как-то говорил мне, уже после назначения Джунковского командиром Отдельного корпуса жандармов и товарищем министра внутренних дел: «Ты сделаешь большую ошибку, если, докладывая о каком-нибудь розыскном случае, будешь употреблять непонятные ему и "неприемлемые" для него технические розыскные термины и выражения вроде, например, такого: "по точным агентурным сведениям от секретной агентуры, близко стоящей к таким-то революционным центрам, я узнал, что", и т.д.; или, если, докладывая ему о предположенных тобой розыскных шагах, ты скажешь: "поручив моей секретной агентуре возможно ближе соприкоснуться с подпольной организацией такой-то, я рассчитываю на то, что" и так далее. Нет, — говорил мне, смеясь, брат, — нет, этого он не поймет и, главное, не поверит тебе, что ты что-то там узнаешь и достигнешь таким путем. А вот если ты скажешь ему так: "Ваше превосходительство, я поручил двум толковым городовым, переодев их в штатское платье, разузнать все о деятельности Бориса Савинкова, по данным одного станового пристава, посещающего фабрику такую-то", то, поверь, генерал Джунковский будет доволен твоей служебной ловкостью и распорядительностью! Не забудь при этом, — добавлял мой брат, — подать ему вовремя галоши и осведомиться о драгоценном здоровье его сестрицы Евдокии Федоровны...»

Я много раз затем вспоминал удачную характеристику генерала Джунковского, сделанную моим братом.

Надо сказать, что вследствие служебных столкновений и «обострения» различных вопросов у обоих моих братьев по должности их в качестве помощников начальника Московского губернского жандармского управления в четырех различных уездах Московской губернии в беспокойные 1901— 1907 годы вышли служебные неприятности с московским губернатором Джунковским, правда, закончившиеся совершенным оправданием их действий и конфузом для генерала, почему фамилия «Мартынов» для него была несколько неприятной. Все это, вместе взятое, несколько охлаждало наше знакомство в 1912 году и создавало «флюиды отталкивания». К тому же я решительно не умел и не был расположен к «подаванию галош»!

Правда, в моей должности я был независим от московского губернатора, но... я уже говорил ранее о растяжимости понятия независимости и о многочисленном начальстве, прямом и косвенном.

Я ограничился поэтому периодическими служебными посещениями и сообщал генералу, по возможности в самой упрощенной и приноровленной к его пониманию форме, об общественном настроении и фазах подпольной деятельности революционеров. Мои доклады имели характер манной кашки, даваемой расслабленному больному, не могущему переварить более грубой пищи. В этой форме генерал Джунковский, по-видимому, мог усвоить эту пищу.

Весной 1913 года Государь снова посетил Москву по случаю «Романовских торжеств» (трехсотлетия Дома Романовых). Началась снова та же страда для меня.

Во все время Высочайшего пребывания в Москве и окрестных городах (как, например, Костроме), куда выезжал Государь и которые были в розыскном отношении подчинены мне, царило необычайное патриотическое воодушевление. Революционное подполье оставалось дезорганизованным по-прежнему и почти не давало себя знать.

Как и раньше, к Высочайшему приезду в Москву начались приготовления, проверки, инспекции и прочие служебные передряги. Приехал, как и раньше, вице-директор Департамента полиции Виссарионов. Как и ранее, Сергей Евлампиевич прямо с вокзала, усевшись со мной в мой казенный экипаж, смиренно-набожно промолвил: «Прежде всего к Иверской, конечно!» Истово перекрестившись, смиренно преклонив колени и поставив свечу, С.Е. Виссарионов направился со служебными официальными визитами к градоначальнику, к губернатору, к прокурору судебной палаты и т.д. Затем начался обычный инспекторский осмотр моего отделения: проверка состояния секретной агентуры, разговоры С.Е. Виссарионова с секретными сотрудниками на конспиративных квартирах, причем на этот раз Сергей Евлампиевич, прочно усевшись на вице-директорское седло, уже не спрашивал меня, так ли он говорил с секретным сотрудником, как надо, и довольно ли для этого тех десяти—пятнадцати минут, которые он посвятил разговору с ним. Нет, теперь Сергей Евлампиевич был на высоте своей задачи и начал бодро и уверенно беседовать с моей агентурой. На второй или третьей беседе Виссарионов, казавшийся мне в этот вечер чем-то озабоченным и даже расстроенным, внезапно прервал разговор с одним сотрудником и попросил меня указать, где именно в конспиративной квартире находится... уборная, и спешно, в полном расстройстве (потом оказалось, в приступе «медвежьей» болезни — совсем на манер папаши Верховенского в «Бесах»!), удалился туда на долгое время...

Причины этого расстройства выяснились на другой день: генерал Джунковский решил удалить от дел директора Департамента полиции Белецкого и с ним его правую руку, С.Е. Виссарионова. Начались бесконечные смены директоров этого Департамента. На место вице-директора, заведующего политическим розыском, вступил, к моему большому удовольствию, мой хороший знакомый, товарищ прокурора Алексей Тихонович Васильев.

Мне пришлось на другой же день, облачившись в парадную форму, так редко мною надеваемую, представляться новому начальству, генералу Джунковскому. На этот раз меня принимал командир Отдельного корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел. Всей своей осанкой румяный молодой генерал давал чувствовать, что передо мной командир Корпуса. Товарища министра внутренних дел как-то не ощущалось! Поздравив генерала с монаршей милостью, я тоже, в видах подражания «новому духу», старался изобразить строевого офицера, заинтересованного не столько делом политического розыска, сколько поддержанием воинского духа и дисциплины среди служащих.

Генерал Джунковский, как всем известно, старался прослыть либеральным администратором, конечно постольку, поскольку это создавало ему приятную атмосферу в кругах нашей либеральничающей интеллигенции, но если он чутким носом придворного человека улавливал «поворот вправо», то он, где нужно и где не нужно, спешил усердствовать и проявлять твердость власти.

Один из таких «правых» его поворотов был просто нелеп. Случай был показателен и достаточно выразителен для того, чтобы рассказать о нем.

В связи с «Романовским юбилеем» шли толки о возможной амнистии. Некоторая частичная амнистия была в то время уместной, да и время было спокойное, а власть, как никогда, прочна. Та секретная агентура, которая осведомляла меня об общественном настроении, указала мне на один случай, где применение такой частичной амнистии было бы встречено общественностью с особым «признательным сочувствием» и в то же время показало бы внимание верхов к выдающимся представителям нашей культуры. Дело шло о предстоящем осенью 1913 года судебном процессе известного поэта Бальмонта, обвинявшегося в богохульстве, усмотренном в одном из его стихотворений, под названием не то «Сатана», не то «Дьявол» — теперь в точности не упомню.

Я получил негласную информацию о том, что оправдательный приговор предрешен членами судебной палаты; следовательно, своевременная амнистия Бальмонту устранила бы нежелательную судебную процедуру с ее, также нежелательным для правительства, афронтом.

Все эти данные я изложил в особой записке и подал ее для сведения градоначальнику Адрианову, добавив, что я лично полагал бы применение амнистии к Бальмонту крайне желательным.

Адрианов не выразил мне своего мнения и молча сунул записку в стол.

Вскоре прибыл в Москву генерал Джунковский. Одним из его распоряжений ко всем начальникам отдельных частей Корпуса жандармов было встречать его на вокзале и рапортовать о состоянии части и прочем. Я «командовал» отдельной частью и должен был с этого времени неукоснительно прибывать на соответствующий вокзал в военной форме, подходить к генералу Джунковскому с требуемым официальным рапортом, который, будучи применен к делам моего охранного отделения, звучал для меня каким-то анахронизмом. Подумайте сами: по делам моего отделения что-то случалось почти ежедневно, многое из случавшегося было весьма интересным и важным с государственной точки зрения, но, во всяком случае, не укладывавшимся в прокрустово ложе официального рапорта! Рапорт этот неизменно повторял казенный шаблон: «В таком-то отделении особых происшествий не было». И, в полном несоответствии с содержанием этого рапорта, обычно мне назначался час для доклада в помещении, где останавливался Джунковский. Из этого следовало, что сам генерал понимал, что на вокзале, в присутствии посторонних, я не мог бы докладывать ему о ряде более или менее значительных данных, поступивших за истекшее время к моему сведению.

До этого никогда ни один из начальников Московского охранного отделения не выезжал на вокзал для официальной встречи — и понятно почему: такие встречи только нарушали установленную деловую рутину и могли лишь мешать исполнению срочных дел; а какие дела, как не срочные, были у начальника Московского охранного отделения! Но хочешь не хочешь, а бросай все, переодевайся в требуемую военным уставом форму и поезжай на вокзал, дабы произнести указанную сакраментальную фразу.

Генерал Джунковский, по-видимому, был очень доволен тем, что ставил и охранное отделение на военную ногу.

В этот приезд, еще на вокзале, генерал Джунковский, выслушав рапорт, предложил мне пройти с ним в парадные комнаты вокзала и доложить ему о более или менее значительных новостях. Докладывая эти новости, я, между прочим, вспомнил и о деле Бальмонта и высказал свои соображения о возможности применения амнистии поэту. Джунковский пробормотал что-то в ответ, из чего я заключил, что готового мнения и решения у него нет. Вечером того же дня градоначальник Адрианов высказал мне в весьма сухой форме свое неудовольствие тем, что я доложил генералу Джунковскому о деле Бальмонта. «Да ведь я, ваше превосходительство, обязан доложить такой случай товарищу министра внутренних дел в связи с его вопросами об общественном настроении!» — «Разве вы не видели, что вашу записку о Бальмонте я молча положил в стол?» — спросил меня генерал Адрианов. «Да, помню, вы положили ее в стол, но я не понял того, что вы желаете замолчать эту информацию, которая к тому же по заведенной практике была переслана мной в Департамент полиции, который контролирует мою розыскную деятельность, и таким путем могла попасть и генералу Джунковскому, как товарищу министра внутренних дел и заведующему полицией!»

Так старался я оправдать мой устный доклад генералу Джунковскому. «Вы должны были понять, что я не согласен с вами!» — продолжал раздраженно Адрианов. Я понял, что после моего доклада генералу Джунковскому он при встрече с градоначальником спросил его мнение по поднятому мною вопросу, и оба скоро пришли к заключению, что «дразнить» правоцерковные круги для них обоих невыгодно, и оба предпочли замолчать неприятное для них решение.

Бальмонт вскоре был оправдан... *)

Генерал Джунковский не был в состоянии понять, что подлинно разумно-либерально и где следует приложить государственную силу; но зато он был кипуч в своей показной либеральности, конечно постольку, поскольку она не могла повредить ему в нужных кругах.

Другой случай его смиренного подлаживания к сильным на верхах влияниям произошел позже, уже в обстановке военного времени, насколько я помню, весной 1915 года.

В отделение поступило от жандармского подполковника Тихоновича из Ревеля «отдельное требование» о производстве обыска и об аресте какого-то лютеранского пастора-немца, не помню теперь его фамилии, проживавшего в Москве и замешанного в шпионской организации, за которой в Ревеле велось наблюдение.

Я знал подполковника Тихоновича лично по Петербургскому губернскому жандармскому управлению, где мы одно время производили дознания по политическим делам; это был человек неглупый, способный и обстоятельный.

Поручив произвести обыск и арест пастора одному из офицеров отделения, я направил на другой же день как арестованного, так и всю отобранную у него по обыску, очень значительную (по крайней мере, по объему) переписку, не рассматривая ее, в Московское губернское жандармское управление для производства следственных действий.

То обстоятельство, что я не оставил этого неприятного дела в производстве у себя в отделении (хотя и мог это сделать), а направил его в Московское губернское жандармское управление, избавило меня, как это будет видно из дальнейшего, от неприятностей по службе.

Но в историях «с немцами» я уже был учен!

Около недели или двух спустя в Москву приехал генерал Джунковский. Встретив его, как обычно, на вокзале, я получил приказание генерала немедленно приехать к нему в генерал-губернаторский дом, где он всегда останавливался при приездах в Москву.

Как только доложили генералу обо мне, он вышел в приемную, расспросил кратко о новостях, был, по-видимому, не в духе и сразу же перешел на вопрос, почему именно мной арестован указанный выше пастор.

Я доложил сущность дела, что оно в производстве у меня не находится и что я являюсь в данном случае исполнителем «отдельного требования», полученного мной из Ревеля. Тут же я объяснил, что дело этого пастора и он сам находятся в распоряжении Московского губернского жандармского управления; как именно двигается это дело, я не имел сведений, да у меня и не было причин интересоваться шпионскими делами, так как они относились к компетенции тех специальных контрразведывательных отделений, которые были созданы в военное время при военных округах в тылу и при командующих армиями на фронте.

По хмурому виду генерала и по его вопросам я сразу понял, откуда дует ветер и что немецкие круги хлопочут у генерала за пастора.

Из моих объяснений генералу Джунковскому стало ясно, что обрушиться на меня не за что и невозможно, а потому он перешел на другой тон, желая, видимо, использовать меня как советника в затруднительном положении. Вынув из кармана какое-то письмо и передавая его мне, он сказал: «Прочтите, какое письмо я получил от заведующего придворными конюшнями шталмейстера генерала фон Грюнвальда!» **)

Насколько возможно быстро я постарался схватить содержание письма. Оно было написано в очень резком тоне (лучше и правильнее сказать, наглом) и содержало весьма недвусмысленное требование — разобраться в истории «очевидно, по недоразумению» арестованного пастора, хорошо известного «своей лояльностью» и пр. Кроме того, автор письма выражал негодование по поводу «грубого обращения» с пастором допрашивавшего его жандармского подполковника Колоколова и надеялся на то, что «этот офицер будет примерно наказан», и т.д.

Я был возмущен и содержанием, и тоном письма, и, конечно, если бы я, по своей сравнительно с генералом Джунковским скромной должности, получил бы такое, я знал бы, как реагировать на бестактное, мягко выражаясь, вторжение конюшенного генерала в чужую сферу деятельности!

«Ваше мнение об этом письме? Знаете ли вы лично подполковника Колоколова? Что это за офицер, и мог ли он позволить себе грубости в отношении арестованного пастора?» — спросил меня генерал Джунковский. Я уклонился от оценки письма, но доложил, что подполковник Колоколов является одним из очень опытных в производстве дознаний жандармским офицером, что он служил в различных отраслях жандармской службы и известен как развитой и вполне корректный человек. Брат его в прокурорском надзоре. Насколько я мог, я дал подполковнику Колоколову по заслугам очень хорошую аттестацию, добавив, что вообще трудно обвинять жандармских офицеров в грубости, так как общеизвестна их корректность.

«Ну, а начальник Московского губернского жандармского управления, генерал-майор Померанцев?» — продолжал спрашивать генерал Джунковский.

В моем ответе на этот вопрос заключалась для меня полная возможность отплатить генералу Померанцеву за все те неприятности и пакости по службе моей с ним в Саратове; я отлично понимал, что генерал Джунковский искал, кого проглотить! Ему надо было найти козла отпущения. Я уже понимал из тона генерала Джунковского, что он отнюдь не собирается вступаться за своих подчиненных. Я ответил, что генералу Померанцеву, как начальнику губернского жандармского управления, вряд ли пришлось принимать очень близкое участие в этом дознании, так как он мог вполне положиться на опытность подполковника Колоколова.

Думаю, что генерал Джунковский едва ли был доволен моими краткими и осторожными ответами и тем, что я не давал ему в руки желательных для него нитей для репрессий.

Как и что расследовал генерал Джунковский, я не знаю, но в результате его расследования генералу Померанцеву было предложено уйти в отставку (по прошению) с пенсией, а подполковник Колоколов был переведен из Москвы в другое, провинциальное, жандармское управление — тоже, значит, был наказан.

Фон Грюнвальд, очевидно, был удовлетворен, так как генерал Джунковский, убоясь влиятельных немецких сфер, не хотел неприятностей по службе, а потому пожертвовал на своей служебной шахматной доске несколькими пешками.

Примечания:

*) Мартынов неточен. Речь идет о сборнике К.Д.Бальмонта "Злые чары" (М., 1906), который был арестован цензурой из-за "богохульных" стихотворений "отречение", "Будь проклят Бог!" и "Пир у сатаны". В 1911 г., когда издательство "Скорпион" хотело переиздать "Злые чары" в составе Полного собрания  стихов Бальмонта, дело о запрещенных стихотворениях было возобновлено. Начато было судебное преследование, и если бы Бальмонт вернулся в Россию, то был бы арестован. Судебное дело было прекращено после указа 1913 г., в котором была объявлена амнистия лицам, привлекавшимся за "преступные деяния, учиненные посредством печати" (наряду с Бальмонтом были амнистированы А.В.Амфитеатров, М.Горький, В.Г.КОроленко, Н.Минский и др.) (см.: Куприяновский П.В., Молчанов Н.А. Поэт Константин Балмонт: Биография. Творчетсво. Судьба. Иваного, 2001. с. 209-210). 5 мая 1913 г. Бальмонт вернулся в Россию (примечание редактора приведенного ниже издания).

**) Правильно - Гринвальд.

А.П.Мартынов. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. В кн.:  "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.

Далее читайте:

Воронежского края исторические лица (биографический проект).

Воронеж (краткое описание истории города)

Табель о рангах (см. чины)

Джунковский В.Ф. Коронационные торжества 1896 года в Москве. Из "Записок" генерала В.Ф. Джунковского (фрагмент его Воспоминаний).

III отделение его императорского величества канцелярии.

Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции)

Депутаты Государственной Думы в 1905-1917 гг. (биографический указатель)

Сочинения:

Джунковский В.Ф. Воспоминания. М., 1997. Т. 1—2.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС