Байрон (Byron) Джордж Ноэл Гордон

1788-1824

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Джордж Ноэл Гордон Байрон

IGDA/G. Dagli Orti ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

Байрон (Byron) Джордж Гордон Ноэл (1788—1824), английский поэт-романтик. Участник революционно-освободительного движения в Италии и Греции. Выразил умонастроение эпохи крушения просветительских идеалов. Сочетание в его поэзии скорби, иронии и воли к борьбе, противопоставление героической личности буржуазному миру сделали байронизм этапом в духовном развитии передового европейского общества. В России Байрон известен с конца 1810-х годов; интерес к нему углубился после поражения восстания 1825 года: привлекал разрыв Байрона с официальной идеологией, бунтарского дух его стихов, преданность революции. Воздействие Байрона сказалось в поэмах А. С. Пушкина «Кавказский пленник» (1821), «Бахчисарайский фонтан» (1823) и многих русских романтических поэмах 20-х годов. Пушкин вскоре преодолел байронизм, а другие русские поэты ему подражали больше, чем Байрону.

В 1828—1829 годы Лермонтов, еще не зная английского языка, воспринимал Байрона через переводы 20-х годов — «Шильонский узник» В. А. Жуковского (1822), «Абидосская невеста» И. И. Козлова (1826), «Паризина» В. Вердеревского (1827), через байронические поэмы Козлова («Чернец», 1825), А. А. Бестужева (Марлинского) («Андрей Переяславский», 1-я гл., 1828), А. И. Подолинского («Див и Пери», 1827; «Борский», 1829; «Нищий», 1830), а также через французские переводы и подражания (В. Гюго и А. де Ламартин). Ранние романтические поэмы Лермонтова («Черкесы», «Кавказский пленник», «Корсар», «Преступник», «Два брата») носят ученический характер и в значит, мере являются переделками байронических поэм Пушкина, Козлова и др. Мало самостоятельны и первые лирические стихи Лермонтова, однако обильные текстовые заимствования из Байрона и Пушкина подчинены уже здесь авторскому замыслу и воспроизведению личных переживаний.

Осенью 1829 года Лермонтов начал учиться английскому языку. Летом 1830 года он, по свидетельству Е. А. Сушковой, был «...неразлучен с огромным Байроном» — скорее всего это были не сочинения Байрона, а только что вышедший 1-й том писем и дневников английского поэта, изданный Т. Муром. Воздействие Байрона на поэмы Лермонтова («Джюлио», «Литвинка», «Исповедь») становится прямым и более явным. Его восприятие стилистических, композиционных, метрических особенностей байроновской поэзии совпадает с глубоким интересом к общественно-философскому содержанию творчества английского поэта. Как и в поэмах Байрона, герой Лермонтова как бы заслоняет остальных персонажей: таковы Азраил («Азраил») и Ангел («Ангел смерти»), напоминающие в этом смысле героев «Каина» (1821) и «Неба и земли» (1822) Байрона. Несмотря на отсутствие буквальных совпадений, поэтов также сближает руссоистское противопоставление жестокости человека гармонической щедрости природы. Байронические мотивы легко прослеживаются в поэмах Лермонтова о мстителе Аджи («Каллы»), а любви и смерти («Аул Бастунджи»), об участии героя в освободит, войне («Измаил-Бей»). Хотя образ Измаила во многом навеян Байроном (сравните: «Измаил-Бей» и «Корсар» — «The corsair» Байрона), поэма Лермонтова представляет самостоятельный интерес, так как основана на оригинальном сюжете и отличается большой локальной и исторической точностью. Лермонтов вносит в описание кавказских горцев новые оттенки. Близость к Байрону проявляется и в поэмах «Хаджи Абрек», «Боярин Орша». Заимствуются не только отдельные ситуации из «Гяура» («The Giaour», 1813), «Паризины» (1816), «Осады Коринфа» («The siege of Corinth», 1816), например, отступничество героя, его конфликт с обществом из-за преступной страсти, но и экзотическая обстановка, напряженность чувств; как у Байрона и его подражателей, стиль Лермонтова отличается предельной экспрессивностью, эмоциональностью, ясно выражая авторское отношение к описываемому. В то же время в этих поэмах намечается преодоление байронизма, которое завершилось в «Мцыри», хотя и здесь повторяются характерные для поэм Байрона исповедь героя-пленника, его стремление к свободе. Уже в «Боярине Орше» намечена историческая обстановка, с которой связаны судьбы персонажей; в этом Лермонтов опирается на историзм В. Скотта и позднего Байрона. Вслед за Байроном он соединяет образ разбойника-мстителя с темой нац.-освободит, борьбы; здесь сказывается также традиция декабрист, литературы в трактовке предводителей восставшего народа.

Присущие Байрону ненависть к политическому и национальному гнету, прославление революционной борьбы, противопоставление природы и естественных чувств обществу, разочарование в людях и сосредоточенность в себе отвечали потребностям внутреннего развития Лермонтова, стимулировали его; в лирике Лермонтова байронические мотивы приобрели самостоятельное звучание. Изображая страсть, раскрывающую личность лирического героя, Лермонтов следует ораторскому декламационному стилю Байрона с его приверженностью к гиперболизации, абсолютам, антитезам, к афористичности и заострению мысли. Метрика стиха Лермонтова близка метрике стиха Байрона, более свободного, чем русский. В соответствии с практикой английского стихосложения Лермонтов использует, например, 5-стопные ямбы с одними мужскими рифмами и варианты трехдольных размеров, не свойственные русской поэзии. В четырехстопном ямбе он допускает некоторые отклонения от «правильности», например, два безударных слога между ударными.

После ученических прозаических переводов 1830 года (II, 241—46) — отрывка из стихотворения «Тьма» («Darkness», 1816), начала «Гяура», 1-й строфы «Беппо» (1818) и «Прощанья Наполеона» («Napoleon's farewell», 1815) — Лермонтов переводит стихотворение «Прости» (1808), сохраняя его английское название — «Farewell», а также начало баллады о черном монахе из «Дон Жуана» — «Баллада» («Берегись! берегись! над бургосским путем»), сокращая текст, но сохраняя его размер и стиль, и «Стихи, записанные в альбом на Мальте» («Lines written in an album at Malta», 1809); вольный их перевод стал 2-й строфой стихотворения «В альбом» («Нет! — я не требую внимания»). Более точный и совершенный перевод сделан в 1836 («Как одинокая гробница»). В 1831 году Лермонтов не переводит, а пишет самостоятельные стихи на темы Байрона. Стихотворение «К Л.» и «Подражание Байрону» сокращены по сравнению с соответствующими стихотворениями Байрона в три раза и не заключают ни одной строки, которая бы точно воспроизводила английский текст. «Видение» Лермонтова вдохновлено «Сном» («The dream», 1816); Лермонтов включил его в драму «Странный человек» (сцена 4); «Ночь I», «Ночь II» и отрывок «Сон» («Я видел сон: прохладный гаснул день») напоминают «Сон» и «Тьму» Байрона. Однако стихи Лермонтова дают новые, своеобразные вариации на темы Байрона. 1-я строфа стихотворения «Время сердцу быть в покое» воспроизводит начало стихотворения Байрона «'Tis time this heart should be unmoved» (1824), но далее перелагает стихи С. Колриджа. Стихотворение «Ах! ныне я не тот совсем» довольно близко следует 5-й строфе поэмы Байрона «Мазепа» (1819). Влияние Байрона ощущается также в стихотворении «Стансы» («Взгляни, как мой спокоен взор»), «К Л.» и «Когда к тебе молвы рассказ».

К Байрону восходят стихи Лермонтова, посвященные Наполеону, но Лермонтов дает свою трактовку его личности с точки зрения русского национального самосознания. Строки в стихотворении «К ***» («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья»): «Я молод, но кипят на сердце звуки, / И Байрона достигнуть я б хотел», а также стих. «Нет, я не Байрон, я другой» говорят не только о том, как сам Лермонтов осознавал значение английского поэта для своего духовного развития, но и о его высоком сознании своей миссии как миссии национальной, обязывающей его искать собственный путь в литературе, отличный от пути Байрона. Хотя между стихами Лермонтова и Байрона мало полных соответствий, число отдельных словесных совпадений в них велико. Так, строки Лермонтова «Мой дом везде, где есть небесный свод» («Мой дом») и отрывок «Синие горы Кавказа» имеют параллели в «Чайлд Гарольде» (песнь III, строфы 13, 61). Крик, вырвавшийся из уст дочери боярина Орши (гл. I, стихи 239—245), вторит крику Паризины (строфа 18) и неизвестной в «Гяуре» (строфа 11). Богохульные речи Юрия Волина («Menschen und Leidenschaften») и Владимира Арбенина («Странный человек») сродни речам байроновского Каина. Строки «Стансов» «Too brief for our passion, too long for our peace Were those hours» повторены в стихотворении Лермонтова «К Дурнову» («Довольно любил я, чтобы вечно грустить, / Для счастья же мало любил»; I, 269). Стихотворение Лермонтова «Кавказ» восходит к руссоистскому вступлению к «Гяуру» с сожалением о прежде свободном крае, ныне оскверненном кровопролитиями, и к стихотворению Байрона «Лох-на-Гар» (1807).

Многочисленные словесные заимствования молодого Лермонтова могут быть осмыслены только в контексте всей эволюции его творчества, его связи как с русской литературной традицией, так и с европейским романтизмом вообще. Не всегда можно провести грань между воздействием на Лермонтова самого Байрона и воздействием общеромантических тем и мотивов. Уже в раннем творчестве Лермонтова прослеживается не просто влияние отдельных произведений Байрона, но отношение Лермонтова к его поэзии в целом. В характере философской лирики Лермонтова особенно проявляется влияние Байрона и его «Каина» («Когда б в покорности незнанья», «Три ночи я провел без сна — в тоске»). Разделяя религиозные и философские сомнения Байрона, Лермонтов, однако, в большей степени и на иной лад стремится сформулировать определенный идеал высоконравственной личности и воспевает порывы духа у того, «кто в грудь втеснить желал бы всю природу, / Кто силится купить страданием своим / И гордою победой над земным / Божественной души безбрежную свободу» («Унылый колокола звон»). Лермонтов нередко использует излюбленные формулы Байрона, например, контрастные сближения ада и рая, земли и неба, блаженства и муки. Но он стремится избавиться от многословия английского поэта, от характерных для него абстракций, ораторской пышности.

В период зрелости Лермонтов, сохраняя живые связи с Байроном, творчески совершенно самостоятелен. В его стихотворных повестях абстрактный байронический «антиевропеизм» соединяется с конкретным историко-этнографическим описанием Кавказа. Реальные бытовые подробности в «Мцыри» отличаются от вневременных описаний в «восточных» поэмах Байрона. Герой Лермонтова преодолевает эгоистический индивидуализм героев Байрона и двусмысленность их нравственных позиций, но сохраняет смелость и жажду свободы. Прямое воздействие Байрона проявляется здесь лишь в той мере, в какой повторяются в «Мцыри» вдохновленные Байроном мотивы юношеской поэзии Лермонтова. Так, строфа 8 напоминает рассказ Селима («Абидосская невеста»), а жалоба Мцыри «На мне печать свою тюрьма / Оставила» — признание Боннивара («Шильонский узник»). В более сложной форме, чем в ранний период, проявилось влияние Байрона в поздних редакциях поэмы «Демон», подсказанной также Дж. Мильтоном, А. де Виньи, Т. Муром. Лермонтов, однако, изображает существо не столько злое, сколько страдающее от неизбежности зла и невозможности вернуться к добру. Образ Демона может быть отчасти навеян и образом самого Байрона в стихотворении Ламартина «Человек. Лорду Байрону. Поэтические размышления» (1820), в котором Байрон уподобляется Сатане. Тем не менее оригинальное лермонтовское начало здесь гораздо существенней, чем круг ассоциаций, подсказанных английским поэтом.

Опыт Байрона-сатирика учтен Лермонтовым в поэмах «Сашка» и «Сказка для детей». Вступительные строфы к «Сашке», рассказ о воспитании героя, отступления, иронические замечания в скобках, пародии на романтические штампы, снижение образов и лексики, приближение их к разговорной речи, а стиха и ритма — к синтаксису прозы, комическое использование цитат имеют параллели в «Дон Жуане» и «Беппо». Как Байрон и Пушкин, Лермонтов сочетает гражданственные и лирические, патетические и комические элементы.

«Герой нашего времени», открывший новый период в истории русского и мирового романа, сохраняет преемственную связь как с произведениями французских романистов, так и с письмами и дневниками Байрона, опубликованными Муром в 1830 году. Лермонтов трижды ссылается на них в автобиографических заметках. Рядом с заглавием стихотворения «К ***» («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья») он пометил: «Прочитав жизнь Байрона ((написанную) Муром)» (I, 407). По мнению А. Глассе, о внимательном чтении этой книги говорят и многие ранние стихи Лермонтова. Образ Байрона, отразившийся в прозе Лермонтова, — образ сложный и противоречивый, в котором бурные страсти соединяются с рационалистическим анализом и самоанализом, активность с фатализмом, аристократизм с демократическими убеждениями. Этот образ близок Печорину, особенно как автору «Журнала». Стилистически прозу и Байрона, и Лермонтова отличают философичность, подчеркивание алогизма внутренней жизни, афористичность, прозаические детали, насмешки над поэтическими клише и чередование конкретных фактов с обобщающими сентенциями, а субъективно-лирические повествования с объективно-ироническим. Но различие между Байроном и Лермонтовым значительнее, чем черты сходства. В «Письмах и дневниках» Байрона автор и герой совпадают; Печорин же как автор «Журнала» — персонаж Лермонтова, созданный не только самонаблюдением, но и вымыслом. Дневники и письма Байрона предельно субъективны и не выходят за рамки исповеди и автопортрета, Лермонтов же создает и обобщающий образ целого поколения, и реалистический психологический роман, в котором лирическое начало подчинено объективному. К такому роману стремился и Байрон в «Дон Жуане», но внутреннее развитие Жуана скорее констатируется, чем раскрывается. Между тем Лермонтов, опираясь на Пушкина, рисует сложный образ, несущий в себе несовершенства и противоречия действительности.

Новаторство Лермонтова по сравнению с Байроном особенно ясно в лирике 1836 — 1841 годов, хотя он снова и более точно, чем в первый период, переводит стих, из «Еврейских мелодий» Байрона «Душа моя мрачна» («My soul is dark»), пишет стихотворение «Умирающий гладиатор», развивая мотивы 140— 141-й строф IV песни «Чайлд Гарольда», хотя и в его оригинальных стихах можно уловить отзвуки стихов английского поэта. Эти переклички, по-видимому, бессознательные, говорят лишь об общем значении байронизма как явления русской культуры и о силе воздействия Байрона на Лермонтова даже в годы зрелости. Но его поэзия 1836 — 1841 годов больше соотнесена с конкретными психол. ситуациями; большую роль играют в ней жанр сюжетного или символического пейзажа, образы природы. Лирика Лермонтова более точно индивидуализирована и психологически мотивирована; она яснее определена исторически и свободна от свойственных Байрону социальных и моральных предрассудков. В языке лирики Байрона ощутимо влияние языка классицистической поэзии и философского рационализма 18 века; для Лермонтова же классицизм — пройденный этап литературного развития, и язык его отличается большей краткостью, простотой и близостью к повседневной речи. Через любомудров Лермонтов познакомился с учением Шеллинга, с послебайроновской и тем более с послепросветительской стадией философии и соответственно с иной стадией нравственной и художественной культуры. Чувства лирического героя Байрона всегда окружены поэтическими и трагическими ассоциациями, которым соответствует возвышенность фразеологии, синтаксическая сложность, обилие персонификаций и уподоблений. У Лермонтова чувства и речь проще, будничнее, даже в трагических ситуациях. Спокойный рассказ о битве у Валерика — такое же новое слово о войне, каким до Лермонтова были патетические песни «Дон Жуана» (VII — VIII). Передавая слово простому солдату, армейскому офицеру, Лермонтов достигает объективности и высшей простоты, до конца недоступной Байрону. Народность, психологическая и социальная конкретность зрелой лирики Лермонтова, свобода от классицистических штампов и поэтизмов говорят о преодолении байронизма.

H. Я. Дьяконова.

Цитируется по изд.: Лермонтовская энциклопедия М., 1981, с. 43-45.

Сочинения:

Letters and journals, with notices of his life, by Th. Moore, v. 1—4, P., 1831.

Литература:

Галахов, с. 277— 88, 306—09, 595—96, 600 — 03; Висковатый П. А., М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество, М., 1891 (Собр. соч. под ред. Висковатого, т. 6), с. 154 — 66; Стороженко Н., Влияние Байрона на европейские литературы, в его кн.: Из области литературы, М., 1902, с. 185 — 86; Спасович (1); Веселовский А., Этюды о байронизме, в его кн.: Этюды и характеристики, т. 1, 4 изд., М., 1912, с. 517, 539 — 56; е г о ж е, Зап. влияние в новой рус. лит-ре, 5 изд., М., 1916, с. 183—89; Дюшен (2), с. 51 — 110; Розанов М. П., с. 343—84; Шувалов (1), с. 299—301; Дашкевич (1), с. 432—34. 457—63, 470 — 72, 484—85; Родзевич (3), с. 33—49; Эйхенбаум (3), с. 27—34, 37—40, 46—52,57,60,64,84 , 93, 103,119—23; Эйхенбаум (12), с. 49 — 54; Жирмунский В., Байрон и Пушкин, Л., 1978, с. 110, 231, 290, 342; Гроссман Л. П., Рус. байронисты, в сб.: Байрон, М.— Л., 1924, с. 72—75; Бродский Н., Байрон в рус. лит-ре, «ЛК», 1938, № 4, с. 114—142; Гинзбург (1),с. 30—31, 35—42, 106—14, 118—19; Томашевский , с. 496—99; Федоров (1), с. 147—58, 174, 183—90, 211—20; Федоров (2), с. 246—64, 312—35; Нольман, с. 466—515; Дурылин (5), с. 170—72; Черный К., Лермонтов и Байрон, в кн.: М. Ю. Лермонтов, 1841 — 1941, Пятигорск, 1941, с. 47—74;  Дьяконова,  115 — 25; Финкель А. Л. и др. переводчики «Еврейской мелодии» Байрона, в кн.: Мастерство перевода, 1969, сб. 6, М., 1970, с. 192—200;  Глассе А., с. 92—99, 104—05; Duchesne (1), р. 244 — 88;  Simmоns E. J., English literature and culture in Russia (1553 — 1840), Gamb. (Mass.), 1935, . 296— 305; Entwistl e W. J., The Byronism of Lermontov's «A его of our times», «Comparative literature», 1949, v. 1, p. 140 — 46; Shaw J. Th., Byron, the Byronic tradition of the romantic verse in Russian and Lermontov's «Mtsyri», «Indiana Slavic studies», v. i, Bloomington, 1956, p. 165—90; Merserea u G., Mikhail Lermontov, Carbondale, 1962, p. 27—33, 37, 40, 48—49, 66, 93, 148; Zаогski J., Legenda Napoleonska w tworczosci Lermontowa, «Zeszyty naukowe Uniwersytetu Lodzkiego», 1969, zes. 64, S. 33 —41.

Вернуться на главную страницу Д.Н.Г Байрона

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС