Берг Николай Васильевич

1823-1884

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Николай Васильевич Берг

Берг Николай Васильевич (24.03[5.04].1823—16[28].06. 1884), поэт и переводчик. Учился на историко-филологическом факультете Московского университета, который оставил в 1846. Первые стихотворные переводы опубликованы в 1845 в журнале «Москвитянин». В н. 50-х примыкал к «молодой редакции» «Москвитянина». В 1854—55 участвовал в обороне Севастополя. В 1859—63 — корреспондент журнала «Русский вестник» и др. в Италии, Египте, Польше и др. С 1868 был лектором русского языка и литературы в Варшаве. В 1874—1877 редактировал «Варшавский дневник». Берг наиболее известен своими переводами: «Краледворская рукопись. Собрание древних чешских эпических и лирических песен» (1846), «Песни разных народов» (пер. с 28 языков, 1854), кн. «Библиотека иностранной поэзии. Выпуск 1 — Переводы и подражания Н. В. Берга» (1860) и поэмы А. Мицкевича «Пан Тадеуш» (полностью опубл. 1875) и др. В главной работе Берга проявились славянофильские тенденции. Берг — автор «Записок об осаде Севастополя» (т. 1—2, 1858), «Записок о польских заговорах и восстаниях 1831—1862» (1873), воспоминаний о Н. В. Гоголе (впервые напечатаны в 1872, опубл. в сб. «Гоголь в воспоминаниях современников». М., 1952) и др.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru 

Николай Васильевич Берг (1823—1884).

Николай Васильевич Берг был девятым сыном Василия Владимировича Берга. Восемь братьев его умерли в младенчестве, он был последним, а потому особенно нежно любимым. Родился он в Москве накануне больших перемен в жизни своей семьи. Крестным отцом его был замечательный архитектор Александр Лаврентьевич Витберг, с печальной судьбой которого неожиданно переплелась судьба семьи Бергов. А. И. Герцен посвятил Витбергу проникновенную главу в «Былом и думах». Поэтому скажем лишь несколько слов о том, что непосредственно касается Василия Владимировича Берга.

После того как был высочайше утвержден проект храма Христа Спасителя, представленный на конкурс А. Л. Витбергом, В. В. Берг поступил казначеем в комиссию по сооружению этого храма. «Само собою разумеется, что Витберга окружила толпа плутов, людей, принимающих Россию — за аферу, службу — за выгодную сделку, место — за счастливый случай нажиться. Не трудно было понять, что они под ногами Витберга выкопают яму. Но для того, чтобы он, упавши в нее, не мог из нее выйти, для этого нужно было еще, чтоб к воровству прибавилась зависть одних, оскорбленное честолюбие других» 1. Дело, возбужденное против Витберга еще в царствование Александра I, тянулось много лет и завершилось при Николае I ссылкой архитектора в Вятку. Пострадали многие из тех, кто был связан с Витбергом.

Казначей комиссии Василий Владимирович Берг был человеком кристально честным, но, как известно, честность в России не была гарантией благоденствия: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, говорит русская пословица. Тем не менее, по странной прихоти судьбы, именно казначей, через руки которого прошли огромные суммы денег, непостижимым образом уцелел. Сознавая нависшую над головой опасность, он все же почел за лучшее удалиться из Москвы и, получив какое-то место в г. Бронницы, отправился туда с семьей. Потом, когда гроза пронеслась, перевелся в Москву, но прожил там недолго и в 1830 г. уехал в Сибирь, получив место председателя Томского губернского правления — пост по тем временам немалый.

Как человек трудолюбивый, щепетильно честный и неуклонно каравший взяточников, Василий Владимирович пользовался доверием начальства и постоянно замещал губернатора Евграфа Петровича Ковалевского, предпочитавшего жить не в Томске, а в Барнауле.

Несмотря на большой круг обязанностей, Василий Владимирович неизменно проводил с сыном часы досуга, приохочивая его между прочим и к русской литературе. Николай Васильевич вспоминал впоследствии с мягким юмором об архаических вкусах отца: «Предметом его восторженного поклонения был Державин, которого лучшие оды он знал наизусть и поминутно читал из них отрывки. Затем любил Крылова, Дмитриева, Ломоносова. Пушкин и Жуковский были, по его мнению, писатели неважные, мода на которых должна пройти, тогда как Державин вечен» 2.

Начав сочинять стихи, Николай Васильевич подражал то Крылову, то Державину и после признавался в том, что нередко смешивал ямб с хореем. Добавим здесь же, что оригинальные стихотворения Берга и в дальнейшем не отличались ни самобытностью, ни значительностью, несмотря на то, что уже в гимназические годы он перестал путать ямб с хореем и свободно владел всеми размерами русского стихосложения.

В 1831 г. отец отдал мальчика в томское уездное училище, из которого он не вынес ни знаний, ни приятных впечатлений. Томское училище сменилось в 1834 г. тамбовской гимназией, так как семья Бергов переселилась к тому времени из Сибири в Тамбовскую губернию. Там провел Николай Васильевич еще четыре года и, вероятно, так и остался бы недоучкой, если бы отец не определил его наконец в Первую московскую гимназию, считавшуюся в ту пору одной из лучших (она обладала даже правом выпускать последний 7-й класс без экзамена в университет). В стенах этой гимназии, а затем в университете, под руководством М. П. Погодина и С. П. Шевырева развились и определились способности и литературные вкусы молодого Берга. Через своих учителей Николай Васильевич познакомился с московскими литературными кругами, но ближе всех сошелся в ту пору с так называемой молодой редакцией журнала «Москвитянин», куда входили Аполлон Григорьев, Е. Эдельсон, А. Н. Островский.

Университета Берг так и не закончил, но уже в 1845 г. начал печатать в «Москвитянине» свои оригинальные стихотворения и переводы. По-видимому, связи со славянофильской редакцией были у Николая Васильевича формально-приятельскими; сам он впоследствии отзывался о славянофилах весьма сдержанно, и, судя по его образу мыслей, славянофильство и в самом деле было чуждо ему. Правда, профессор С. А. Венгеров, ученый с обширными знаниями и тонкой интуицией, утверждал, что Берг «просто был человек без всякого определенного миросозерцания, к тому же весьма плохо разбиравшийся в вопросах направлений, партий и т. д.» 3. Думается все же, что это не совсем так. Берг был человеком широких взглядов, равно далекий и от западничества, и от славянофильства. Он горячо любил Россию, но это ничуть не мешало ему, объехавшему полмира, открыто говорить о несовершенстве ее политического и хозяйственного устройства, которое претило ему после пребывания в Европе.

Вернувшись в 1859 г. из Италии, Берг писал: «Странное впечатление производит Россия и ее порядки, когда воротишься из-за границы. Такой хаос, так кипит и надрывается сердце, а надрывается потому, что, окинув мысленным взглядом нашу удиви-тельную землю, этот «лучший кусок вселенной», как выражаются о ней даже чужие, припомнив и сообразив эти силы, которые прут сами собою, сколько ни хлопочут их удерживать, эти никому хорошо не ведомые и неизмеримые богатства, чувствуешь, что и нам можно бы жить, как живут другие, и даже во многом остановить их внимание, как они теперь останавливают наше» 4.

Николай Васильевич Берг был человеком непоседливым. Было ли это свойство врожденным, унаследованным от лифляндских и русских предков, перебиравшихся с места на место в поисках земли обетованной, или возникло в нем от случайного стечения жизненных обстоятельств, сказать трудно. Но так или иначе, можно утверждать, что никто или почти никто из русских литераторов прошлого столетия не путешествовал так много, как Берг, что бесчисленные поездки его по городам и весям России, по странам Европы и Азии дали ему необычную по тем временам профессию корреспондента.

Между тем об этом главном деле его жизни, которому Берг отдавался азартно и страстно, не сказано ни в одной из посвященных ему энциклопедических статей — нив прошлом веке, ни в нынешнем. В этих статьях он именуется поэтом и переводчиком, хотя сам Николай Васильевич, вероятно, не слишком удивился бы, узнав, что его окрестили корреспондентом. Рассказывая о том, как уезжал он в Польшу по заданию «Санкт-Петербургских ведомостей», Берг словно между прочим обмолвился: «Корреспонденты были делом очень новым, в России незнакомым» (1891, №3, с. 599).

Как почти все люди, много путешествующие, Николай Васильевич имел широкий и разнообразный круг знакомств и был, по-видимому, отличным рассказчиком. Он был знаком с Гоголем (и оставил о нем воспоминания), посещал известный салон графини Ростопчиной, был вхож к Каролине Павловой и состоял в приятельских отношениях с ее мужем, писателем Н. Ф. Павловым. «Берг был обаятельно милый, всегда веселый и оживленный собеседник, вносивший с собою такой жизнерадостный луч, что появление его всегда было праздником для всех» 5. Притом он был мастером стихотворного экспромта и этим тоже немало забавлял своих многочисленных знакомых.

Рассказывают, что однажды, приехав в Москву, он должен был выступить на каком-то студенческом концерте. Берг попросил одного из приятелей одолжить ему жилет, послав к нему рано утром записку в стихах:

Я пришел к тебе с рассветом,
Ты снабди меня жилетом!..

Возвращая жилет владельцу, он написал:

О, трехбунчужный властелин,
Друг бедного поэта...
В Москве лишь понял ты один
Все тайны туалета...
Внимай всегда мольбе поэтов,
Объятья дружбы им открой,
И... сохрани в своих жилетах
Ты тот же щегольской покрой.

Энциклопедии не вводят нас в заблуждение: Берг и в самом деле всю жизнь писал стихи и занимался переводами, свидетельство чему его книги: «Краледворская рукопись. Собрание древних чешских эпических и лирических песен» (1846), сборник «Песни разных народов» (1854)—стихотворения, переведенные с 28-ми языков,— и еще один: «Библиотека иностранной поэзии. Выпуск 1 — Переводы и подражания Н. В. Берга» (1860). С особой, можно сказать, какой-то трепетной любовью он с юности переводил Адама Мицкевича и позднее вспоминал: «Поэзия Мицкевича сильно увлекала меня. Я учился по-польски страстно, как ни одному предмету в гимназии» (1891, №2, с. 235).

В течение многих лет Берг переводил знаменитую поэму Мицкевича «Пан Тадеуш» и опубликовал ее полностью только в 1875 г. Чтение отрывков из поэмы в литературных кружках Москвы и Петербургу в Обществе любителей российской словесности, по словам Николая Васильевича, «производило эффект чрезвычайный» (1891, № 3, с. 589).

Впрочем, мирные занятия поэзией совершались в периоды оседлой жизни, а таковых было не так уж  много в биографии Берга. Кажется, будто этот человек, снедаемый вечной «охотой к перемене мест», даже сидя за письменным столом чутко прислушивался к тому, что происходит в самых отдаленных уголках мира и, едва заслышав ропот войн, восстаний, надвигающихся перемен, срывался с места и летел в неведомую даль, чтобы увидеть происходящее собственными глазами. Бурная, переменчивая жизнь манила его куда больше, чем тихий кабинетный труд литератора, и он, как истинный журналист, журналист по призванию, включался в нее сразу, по первому требованию.

Первый раз его литературная деятельность была внезапно прервана началом Крымской войны. Уже в августе 1854 г. Берг, запасшись рекомендательными письмами, уехал в действующую армию. Он был переводчиком в главном штабе Южной армии, участвовал в обороне Севастополя, во многих других боевых действиях. В ту пору он впервые начал вести записки, но они сгорели во время пожара на одном из кораблей Черноморского флота. Вернувшись в Москву после заключения мира, Берг начал восстанавливать записи по памяти, но, не доверяя себе и желая дать как можно более объективную картину военных действий, он постоянно обращался за дополнительными сведениями к участникам событий. Так возникла книга «Записки об осаде Севастополя» (т. 1—2, 1858), одна из первых попыток объективного осмысления недавнего прошлого.

Впрочем, прошлое недолго занимало его. В 1859 г., когда началась революция в Италии, Берг опять не усидел на месте: он отправился — сначала во Францию—корреспондентом журнала «Русский вестник». Его отъезд, такой необычный по тем временам, обсуждали в литературных кружках и салонах. Да и не только в литературных. По случаю отъезда Николай Васильевич был приглашен на обед самим А. П. Ермоловым, который все еще живо интересовался происходящими в мире событиями. Ермолов давно уже был не у дел, но считался московской достопримечательностью. Наблюдательный Берг оставил нам портрет Ермолова тех времен — живой, хотя и несколько поверхностный: «В лице старого генерала, когда-то страшном и грозном <...>, осталось очень мало напоминания об его прошлой воинственной красе: оно представляло соединение мясистых холмов, где нос, широкий и расплющенный, как нос льва, был главным возвышением. Большие губы складывались под ним как-то оригинально, сливаясь в одну массу. Все это было обрамлено белыми седыми бакенбардами, при дурно обритой и тоже засыпанной табаком бороде. Брови сильно надвигались на маленькие глаза, имевшие в себе еще что-то пронзительное. Наконец, сверху распространялся густой шалаш небрежно разбросанных по огромной голове белых волос. Все вместе в иные минуты необычайно напоминало льва...» (1891,  № 3, с. 584).

Получив благословение генерала-патриарха, Берг уехал. Его корреспонденции из Италии — это и последовательное описание событий, и мгновенные зарисовки с натуры (кстати, Николай Васильевич был неплохим рисовальщиком), всегда отличающиеся точностью взгляда и характерностью деталей. Берг-репортер неизмеримо интереснее Берга-поэта, и, как ни странно, в его корреспонденциях больше истинного лиризма и непосредственности, чем в его стихотворениях. Репортажи Берга окрашены тем мягким юмором, который сообщает им особую живость и непринужденность. И можно лишь пожалеть о том, что они никогда не буди напечатаны отдельным изданием. Не входя в истинную, глубинную суть событий, Берг схватывает самое характерное во всем, что он видит, в том числе и в психологии человека.

Попав в штаб Гарибальди, он близко познакомился с этим легендарным генералом. Берг вспоминал об одном из своих разговоров с Гарибальди: «Раз, когда генерал был болен и должен был лежать, я сидел у его постели, и мы беседовали долго о наших крестьянах, которых правительство тогда освобождало. Гарибальди удивился, как это такая важная перемена в государстве совершается тихо, без пролития капли крови...» (1891, № 3, с. 588). Какой точный штрих для военного политического деятеля!

Объехав почти вею Европу, полный впечатлений, Берг вернулся в Россию, но, как всегда, ненадолго. Н. Ф. Павлов, в ту пору редактировавший газету «Наше время», предложил Николаю Васильевичу поехрь корреспондентом газеты на Восток. Предложение было заманчивым — Берг согласился почти не раздумывая. Так побывал он в Турции, Сирии, Палестине, Египте.

По естественной человеческой привычке и по свойству живого и гибкого ума, мгновенно отмечавшего явления, достойные наблюдения и внимания, Берг всегда сравнивал то, что видел, со своим домом, с Россией. Относительный либерализм эпохи конца 50-х — начала 60-х годов возбуждал некоторые надежды на политические преобразования в России и позволял высказывать мысли, считавшиеся крамольными при Николае I. Как многие люди той поры, Николай Васильевич видел в печатном слове первый шаг на пути к делу. И совершенно справедливо утверждение С. А. Венгерова, заметившего, что во всех записках Берга (к ним примыкают, конечно, и его корреспонденции) «виден человек порядочный, искренний и довольно независимый — что в особенности было качеством незаурядным в последние 20 лет его жизни...» 6.  Кроме того, Николай Васильевич был человеком ответственным и как патриот неуклонно стремился к благу своего отечества, постоянно указывая в своих корреспонденциях на отрицательные стороны российской действительности. Как и многие другие его соотечественники, Берг задыхался от отсутствия гласности в России и в последней корреспонденции из Италии писал, что не завидует ничему в Европе: ни прекрасным дорогам, ни ирригации, ни блеску и красоте городов,— ничему, кроме того, «чего у нас нет вообще <...>: я завидовал быстроте, с какою передается там публике всякая живая, свежая мысль, покамест не зачерствела...» 7.

Берг видел российскую бесхозяйственность и об этом тоже заявлял прямо и открыто. Он не искал причин зла: подчас они были слишком очевидны для всех, не исследовал сущность явления. Своим долгом и своей задачей он считал назвать болезнь, а коли болезнь названа, то дело лишь за лекарством. Он сравнивал древние постройки Иерусалима с тем, что было у него на родине: «Памятники, оставленные там древностию, изумительны: эти чудесные гранитные водопроводы, не знающие никакой починки тысячи три лет сряду; эти цистерны, питающие город и окрестности, эти так называемые «пруды Соломона» — три водные большие равнины, заключенные в каменные резервуары,— живые, свежие, точно сделанные только вчера... стоишь и думаешь, отчего это мы не можем сделать ничего такого, чтобы через месяц не перестраивать, не переправлять, мы — снабженные всею мудростью новейших открытий науки?..» (1891, № 3, с. 598).

Жадный до новых впечатлений, Берг собрался было в Сахару поохотиться на африканских львов, но тут пришли вести из России о восстании в Польше, и он немедленно отправился домой. Из России, не теряя времени, он уехал в Польшу корреспондентом «Санкт-Петербургских ведомостей» и остался в Польше навсегда.

Сначала он был чиновником при наместнике края, потом, с 1868 г., читал лекции по истории русской литературы в Варшавском университете.

Еще в 1864 г. наместник предложил Николаю Васильевичу составить исторические записки о последних событиях в Польше. Книга, которую Берг писал почти десять лет, вышла далеко за пределы «последних событий». Это была история волнений в Польше на протяжении тридцати лет. Он назвал ее «Записки о польских заговорах и восстаниях 1831—1862 годов» и опубликовал ее в 1873 г. Годы спустя он писал об этой книге: «Совесть моя спокойна: я нигде, ни в одной строке не покривил душою. Я смело выставил недостатки правительственных распоряжений и ошибки частных лиц — кто бы это ни был и как бы высоко ни стоял! Я руководствовался единственно пользою, какую может принести такая честная смелость и откровенность моим соотечественникам, если не теперь, то после... когда-нибудь. Я могу сказать, положа руку на сердце, что я писал как русский патриот, и полагаю, нигде не сбился с дороги» (1892, № 3, с. 652).

Почти никто из современников Берга не оставил о нем ни свидетельств, ни даже упоминаний. Разве что Л. Толстой записал в дневнике 29 августа 1856 г.: «Ездил на охоту, затравил двух <зайцев>, вечером ничего не делал, читал Берга. Как ни презренно comme il faut, а без него мне противен писатель, р<усский> л<итератор>» 8. В литературной манере Берга в самом деле не было аристократизма и это, видимо, раздражало графа. И, можно полагать, не только его. Вот и профессор С. А. Венгеров, всегда соблюдавший предельную корректность и стремившийся к объективности, все-таки явно недолюбливал Берга, упрекая его в том, что ему, как литератору, может быть, было вовсе не дано, и при этом умалчивая о наиболее сильных сторонах его дарования — живости изложения, наблюдательности и т. д. «Самые крупные люди, самые грандиозные события как-то необыкновенно суживаются в его передаче. И вдобавок полное отсутствие восторга и какой-то сплошной серый колорит, царящий во всех писаниях Берга» 9.

Отношение современников к Бергу не вполне справедливо, хотя и объяснимо: память людей чаще задерживается на известном, значительном, по крайней мере модном. Берг не подходил ни под одну из этих категорий. Сам же Николай Васильевич считал (и время подтвердило его несомненную прозорливость), что в жизни важно и значимо не только великое, важно каждое свидетельство, которое несет в себе правду о времени, интересна неповторимая индивидуальность каждого человека и его — уникальный в своем роде — жизненный опыт.

«Мы, конечно, только вкладчики будущего,— писал Берг,— но также должно помнить и то, что для составления в будущем полной и верной истории настоящих событий необходимы «наши» отрывочные труды, «наше» слово. Кто знает, может быть, если вы не скажете «вашего» слова, его уже никто не скажет, и в этом месте останется навсегда пустая страница. И потому должно записывать все, что знаешь, откинув всякую робость и не боясь, что напишешь мало»  10.

Примечания

1. Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 8. С. 283.

2.   Берг Н. В. Посмертные записки // Русская старина, 1890. № 2. С 309. Далее ссылки на это издание будут приведены в тексте очерка.

3. Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. III. С. 26.

4. Берг Н. В. На обратном пути // Русский вестник, 1859. № 10. С. 236.

5. Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник, № 1, с111.

6. Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. III, с. 28.

7. Русский вестник. 1859. № 10. С. 237.

8. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1985. Т. 21. С: 162.

9. Венгеров С. А. Критико-биографический словарь… с. 29.

10. Берг Н. В. Записки об осаде Севастополя. М., 1868. Т. 1. С. 3.

Литература

Венгеров С. А. Н, В. Берг // Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. III.

Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник, № 1.

Биографическая справка приводится по кн.: Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1990, с. 356-365.

Далее читайте:

Берг Н.В. Записки. // Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1990, с. 366-379.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС