Александр I, Александр Павлович

1777-1825

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Александр. Гравюра на меди с раскраской акварелью У.Хита
(по собственному оригиналу). Англия. 1814 г.

Вернуться к биографическим материалам

Очерк жизни и деятельности

АЛЕКСАНДР I Павлович Романов - государь император и самодержец Всероссийский в 1801-1825 гг. Сын императора Павла Первого и императрицы Марии Федоровны. Род. 12 дек. 1777 г. Вступил на престол 12 марта 1801 г. Короновался 15 сент. 1801 г.- Ж.: с 28 сент. 1793 г. дочь Карла-Людовика, наследного принца баденского, принцесса Луиза-Мария-Августа, императрица Елизавета Алексеевна (род. 13 янв. 1779 г. + 4 мая 1826 г.) +19 ноября 1825 г.

+ + +

Многими чертами своего характера Александр был обязан бабушке. Екатерина повторила Елизавету; она, по существу, отобрала сына у матери, определила ему жить в Царском Селе, подле себя, вдалеке от родителей, которые обретались в своих дворцах (в Павловске и Гатчине) и редко появлялись при "большом дворе".

Известно, что Екатерина была плохой матерью, но она оказалась чуткой и заботливой бабушкой; она боготворила внука, и именно по ее настоянию он был назван Александром в честь св. Александра Невского. Впрочем, ребенок, как это видно из всех отзывов о нем, был мальчиком ласковым и нежным, так что возиться с ним для престарелой императрицы было огромным удовольствием. Еще осенью 1779 года, когда Александру не было и трех лет, Екатерина писала Гримму: "О! Он будет любезен, в этом я не обманусь. Как он весел и послушен, и уже с этих пор старается нравиться". Екатерина усердно занималась воспитанием внука, сама составила для него "Азбуку", в которой не только даны были конкретные указания его воспитателям, но и заложены принципы самого воспитания. При этом императрица руководствовалась идеями Руссо о естественности и простоте. В Наставлении "о сохранении здоровья" царственных питомцев (Александра и его брата Константина) Екатерина предписывала, чтобы их платье было как можно проще и легче, чтобы пища была простая и, "буде кушать захотят между обедом и ужином, давать им кусок хлеба". Императрица желала, чтобы юные князья и летом, и зимой оставались как можно чаще на свежем воздухе, на солнце и на ветру, а зимой по возможности реже возле огня и чтобы зимой в их комнатах было не более 13 или 14 градусов по Реомюрову термометру (16-18 градусов С). Весьма полезным считала она, чтобы дети учились плавать. Приказано было им спать "не мягко", а на тюфяках под легкими одеялами, ложиться и вставать рано.

Столь же подробно даны были наставления по нравственному воспитанию внуков. Учителя должны были "стараться при всех случаях вселять в детях человеколюбие и даже сострадание ко всякой твари... Главное достоинство воспитания детей, - писала Екатерина, - состоять должно в любви к ближнему, в общем благоволении к роду человеческому, в доброжелательстве ко всём людям, в ласковом и снисходительном обращении со всеми, в добронравии, чистосердечности, в удалении гневной: горячности, боязливости и пустого подозрения..." Обман и неправда и в игре не должны быть терпимы, как бесчестное и постыдное дело. Приказано было: "Если кто из воспитанников солжет, то в первый раз выказать удивление тому, как поступку странному, неожиданному и неприличному, если же опять солжет, то сделать виновному выговор и обходиться с ним холодно и с презрением, а буде, паче чаяния, не уймется, то наказать, как за упрямство и непослушание".

Когда великий князь и следовавший за ним Константин стали подрастать, бабушка подобрала штат воспитателей. Главным наставником, воспитателем политической мысли великих князей был избран полковник Лагарп, швейцарский республиканец, восторженный, хотя и осторожный поклонник отвлеченных идей французской просветительной философии. Учить великого князя русскому языку и истории, а также нравственной философии был приглашен Михаил Никитич Муравьев, весьма образованный человек и неплохой писатель. Лагарп, по его собственному признанию, принялся за свою задачу очень серьезно как педагог, сознающий свои обязанности по отношению к великому народу, которому готовил властителя: он начал читать и в духе своих республиканских убеждений объяснять великим князьям латинских и греческих классиков Демосфена, Плутарха и Тацита, английских и французских философов - и историков Локка, Гиббона, Мабли, Руссо. Во всем, что он говорил и читал своим питомцам, шла речь о могуществе разума, о благе человечества, о договорном происхождении государства, о природном равенстве людей, о справедливости, но более и настойчивее всего о природной свободе человека, о нелепости и вреде деспотизма, о гнусности рабства. Все это говорилось и читалось будущему русскому самодержцу в возрасте от 10 до 14 лет. Одному Богу известно, как хотели примирить эти возвышенные взгляды с тогдашней русской действительностью, и думали ли об этом вообще. Сам Александр чрезвычайно высоко ценил Лагарпа. Позже он признавался Чарторижскому, что "именно Лагарпу он был обязан всем тем, что было в нем хорошего, всем, что знал, и всем тем принципам правды и справедливости, которые он счастлив носить в своем сердце и которые были внушены ему Лагарпом".

Александр рос умным и понятливым ребенком, но не слишком усидчивым и трудолюбивым. Его воспитатель Протасов писал в 1791 году: "Замечается в Александре Павловиче много остроумия и способностей, несовершенная лень и нерадивость узнавать о вещах... Действует в нем одно желание веселиться и быть в покое праздности. Дурное положение для человека его состояния".

Продолжая далее свой отзыв, Протасов писал: "От некоторого времени замечаются в Александре Павловиче сильные физические желания как в разговорах, так и по сонным грезам, которые умножаются по мере частых бесед с хорошими женщинами". Опытная в чувственных делах Екатерина, вероятно, и сама замечала "сильные физические желания" юноши. К тому же ей' хотелось, чтобы Александр как можно -скорее попал в положение взрослого человека: ей хотелось, чтобы все привыкли смотреть на ее любимца как на будущего императора. Надо было поскорее женить юношу. Екатерина навела справки у своих послов, и ее выбор остановился на баденских принцессах. Их было в Бадене несколько и, по уверению их знавших, одна-другой лучше. В октябре 1792 года две принцессы, Луиза и Фредерика, прибыли в Петербург. Фредерика была совсем ребенок, а старшей, Луизе, исполнилось четырнадцать лет. Она-то и сделалась невестой Александра.

Молодые люди сначала дичились друг друга - особенно смущался Александр, который дня два вовсе не разговаривал с предназначенной для него девицей. Но в конце концов миловидность принцессы покорила сердце юноши. Протасов из разговоров с воспитанником вскоре заключил, что "он прямые чувства нежности начинает иметь к принцессе". По этому поводу Протасов счел нужным распространиться о любви как о чувстве Божественном и духовном. Екатерина, смотревшая на любовь совсем иначе, не постыдилась поручить одной из дам подготовить Александра к брачному ложу, научив его тайнам "тех восторгов, кои рождаются от сладострастия". Трудно сказать, сколь успешны были эти уроки и насколько буквально выполнялось указание императрицы. Но достоверно известно, что характер великого князя после женитьбы не претерпел больших перемен. "В течение октября и ноября (1793 г.) поведение Александра Павловича, - писал Протасов, - не соответствовало моему ожиданию. Он прилепился к детским мелочам, а паче военным, и, следуя прежнему, подражал брату, шалил непрестанно с прислужниками в своем кабинете весьма непристойно. Всем таковым непристойностям, сходственным его летам, но не состоянию, была свидетельница супруга". Протасов беспокоился, что Поведение Александра могло повредить ему во мнении его жены, но та еще до свадьбы избавилась от романтических представлений о своем женихе. В январе 1793 года она писала своей матери: "Вы спрашиваете, нравится ли мне по-настоящему великий князь. Да, он мне нравится. Когда-то он мне нравился до безумия... но когда люди узнают друг друга лучше, замечают ничтожные мелочи, о которых можно говорить сообразно вкусам, и есть у него кое-что из этих мелочей, которые мне не по вкусу и которые ослабили мое чрезмерное чувство любви. Эти мелочи не в его характере, я уверена, что с этой стороны он безупречен, но в его манерах, в чем-то внешнем..."

В начале 1795 года Лагарп был уволен, и Александр совсем перестал учиться и работать. Современники уверяют, что он забросил книги и единственной обязанностью его были занятия на военном плацу в Гатчине, которым он предавался по воле отца.

Александр I. Император и Царь всея Руси.
Гравюра резцом и пунктиром на меди с раскраской акварелью Ларше
по оригиналу Самсона. Франция. 1815 г.

Вообще, касаясь отношений Александра с Павлом, надо сказать, что они всегда были непростыми - слишком велико было несходство натур и характеров. Деспотически несдержанный отец подавлял сына, за внешней почтительностью которого скрывались страх и растущая с годами ненависть. Интриги Екатерины еще более запутали их. Уже в 1787 году императрице явилась мысль передать после себя престол внуку, минуя нелюбимого сына. В 1793- 1794 годах советники Екатерины всерьез рассматривали возможность отстранения Павла от престола. Таким образом, и отец, и сын были осведомлены о планах Екатерины и противопоставлены друг другу. Известно, что Александр написал отцу письмо, в котором заранее безоговорочно отказался от короны в его пользу. Но подозрительный Павел не удовлетворился этим. Он заставил сына в присутствии Аракчеева принести клятву верности себе, как будущему императору. Александр выполнил его желание и назвал Павла "императорским высочеством". Несомненно, эта сцена была тягостна для обоих и не добавила взаимной любви.

Обстоятельства рано приучили Александра к скрытности и притворству. В течение многих лет он должен был жить между двух дворов, совершенно не похожих друг на друга. Каждую пятницу великий князь отправлялся в Гатчину, чтобы присутствовать на субботнем параде, а вечером возвращался в Петербург и являлся в залу Зимнего дворца. Однако и там и здесь он ощущал себя чужим. Весной 1796 года, незадолго до смерти Екатерины, Александр писал своему приятелю Кочубею: "Мое положение меня вовсе не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравятся исключительно тишина и спокойствие, Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места..."

В это же время судьба свела Александра с польским аристократом князем Чарторижским, попавшим в Петербург в качестве заложника. Однажды Александр пригласил Адама Чарторижского к себе в Таврический дворец. Они вышли в сад, и Александр гулял со своим гостем часа три, изумляя поляка своей откровенностью и свободомыслием. "Великий князь сказал мне, - вспоминал позже Чарторижский в своих мемуарах, - что он нисколько не разделяет воззрений и правил кабинета двора; что он далеко не одобряет политики и образа действия своей бабки; что он порицает ее принципы; что все его желания были на стороне Польши и имели предметом успех ее славной борьбы; что он оплакивал ее падение... Он сознался мне, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях, что он любит свободу, на которую имеют одинаковое право все люди; что он с живым участием следил за французской революцией; что, не одобряя этих ужасных заблуждений, он все же желает успеха республике и радуется ему... Он утверждал, между прочим, что наследственность престола была несправедливым и бессмысленным установлением, что передача верховной власти должна зависеть не от случайностей рождения, а от голосования народа, который сумеет выбрать наиболее способного правителя".

С этой встречи между двумя молодыми людьми завязалась многолетняя дружба. Вскоре Чарторижский открыл, что не только политические взгляды, но и само мироощущение Александра мало соответствовали его положению наследника престола. "Великий князь, - вспоминал Чарторижский, - любил смотреть на сельские работы, на грубую красоту крестьянок; полевые труды, простая спокойная жизнь в уединении: таковы были мечты его юности".

Бюст Александра I. Скульптор А.Трискорни.
Первая четверть XIX века. Мрамор.

В ноябре 1796 года Екатерина умерла, Павел сделался императором и положил конец рассеянной жизни своих сыновей. В 1797 году Александр был Петербургским военным губернатором, шефом гвардейского Семеновского полка, командующим столичной дивизии, председателем комиссии по поставкам продовольствия и выполнял еще ряд других обязанностей. С 1798 года он, кроме того, председательствовал в военном парламенте, а начиная со следующего года, заседал в Сенате и Государственном Совете. Но, кажется, более всего досаждала ему обязанность участвовать в постоянных парадах.

Наблюдая с разных сторон придворную и государственную жизнь, Александр положительно не одобрял ее. "Вам известны, - писал он Лагарпу, - различные злоупотребления, царившие при покойной императрице; они увеличивались по мере того, как ее здоровье и силы, нравственные и физические, стали слабеть... Мой отец, по вступлении на престол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящими, но последующие события не соответствовали им. Все сразу перевернулось вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился еще. Военные почти все свое время теряют исключительно в парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом - благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот на выворот... Мне думалось, что если когда-либо придет и мой черед царствовать, то, вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкой в руках каких-нибудь безумцев. Это заставило меня передумать о многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законной властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей".

Это любопытное письмо показывает, что Александр не только тяготился своим положением, но и мысленно как бы ставил себя на место отца. Между тем их отношения портились день ото дня. Павел делался все более груб с женой и старшими сыновьями. Тщетно Александр, стараясь обезоружить недоверие и гнев отца, выказывал к нему все более предупредительности и уважения, вел с женой уединенную жизнь, окружал себя исключительно людьми преданными государю, не принимал никого, разговаривая только в присутствии императора, Павел не унимался. Без всякой причины и даже вопреки здравому смыслу, он подозревал всех вообще и своих близких больше других. Вечно настороже, он следил за каждым движением своего наследника, пробовал застать его врасплох, часто неожиданно входя в его комнату. Говорят, будто однажды он нашел у него на столе трагедию "Брут" Вольтера, раскрытую на странице, где находился стих: "Рим свободен, довольно, возблагодарим богов". Вернувшись молча к себе, Павел будто бы поручил Кутайсову отнести сыну "Историю Петра Великого", раскрытую на странице, где находился рассказ о смерти царевича Алексея. Александр достаточно хорошо знал отца, чтобы оценить эту мрачную шутку.

Тем временем популярность Александра росла по мере того, как усиливалась ненависть к Павлу. Рассказывали, что, когда сын бросался на колени, заступаясь за жертвы государева гнева, Павел отвергал его просьбы, толкая ногой в лицо. Говорили, что наследник выставил в окно одной из своих комнат зрительную трубу, чтобы знать, когда повезут через Царицын Луг несчастных, отсылаемых в Сибирь с плац-парада. При появлении зловещей тройки доверенный слуга великого князя будто бы скакал к городской заставе и передавал пособие сосланному. Очевидно, что эти слухи не имели под собой ни малейшего основания. Тем не менее заговорщики, подготовлявшие свержение Павла, очень рассчитывали на всеобщую симпатию, которую внушал к себе наследник.

Александр I. Гравюра на меди пунктиром с раскраской акварелью Штольцеля
по оригиналу Л.И. Киля. Германия. 1814 г.

Подготовка переворота была начата в 1800 году вице-канцлером Паниным, который не замедлил открыться молодому великому князю. "Император Александр рассказывал мне, - передает Чарторижский, - что граф Панин первый заговорил с ним об этом". Па-лену, который был в это время на вторых ролях, удалось устроить свидание между Паниным и Александром в бане. Панин, изобразив в красноречивых выражениях критическое положение империи, старался не оскорбить сыновнего чувства наследника. В качестве примера он привел Англию и Данию, имевших уже печальный опыт удаления от власти душевнобольных государей. Точно так же без насильственных мер мог быть устранен и Павел. От великого князя ждали только согласие занять престол.

Александр отказался. Однако он не обнаружил ни малейшего негодования, сохранил доверенную ему тайну и в дальнейшем продолжал сношения с заговорщиками. Когда во главе заговора встал сам Пален, которому наследник доверял больше, чем Панину, Александр определенно высказал свое согласие. Но очевидно, что ему меньше всего хотелось быть замешанным в это дело. Всю техническую часть переворота: вербовку сторонников, выбор места и времени взял на себя Пален. Александр знал обо всех подробностях заговора, но как бы не участвовал в нем. Однако, когда Пален сообщил о решении провести наступление на Михайловский замок в ночь с 9 на 10 марта, Александр возразил, что 9 марта было бы рискованно действовать, ибо в дворцовом карауле находятся преданные государю преображенцы, но зато с 11 на 12 марта там будет по очереди караул от 3-го батальона семеновцев, за преданность которых ему, Александру, он ручается... Пален не сразу согласился отложить назначенное предприятие и говорил, что весь заговор может быть раскрыт за два дня. Но Александр стоял на своем, и переворот был отложен.

Между тем ожидание нелегко далось ему. К 11 марта Александр совершенно лишился сил. Напряжение сменилось в нем тупым бесчувствием. В десять часов вечера он позвал камерфрау Гесслер в спальню жены и велел ей дожидаться прихода графа Палена. Пален пришел, когда все уже было кончено, в половине второго ночи. Гесслер вошла в спальню и увидела, что Александр спит крепким сном, а великая княгиня, сидя около него, заливается слезами. Обеим женщинам стоило большого труда разбудить спавшего. Наконец, встав и одевшись, Александр вышел в прихожую, и Пален, обращаясь к нему, назвал его "ваше величество". Другие заговорщики требовали, чтобы Александр немедленно показался войскам. Но Александр хотел знать, что с отцом. Когда он услыхал о смерти Павла, с ним сделалось дурно, и его пришлось отнести в его комнату. Через некоторое время врач Роджер-сон нашел его там. Александр и Елизавета сидели обнявшись в углу и при этом так горько плакали, что не заметили, как он вошел.

Потрясение оказалось слишком сильным. Мечтая о преобразованиях, которые он проведет в России, Александр, очевидно, сознательно обходил вопрос о том, какова будет судьба Павла. Эту проблему должны были решить за него, но так, чтобы все оставалось прилично и благопристойно. И вот случилось так, что пьяная толпа с его ведома пробралась тайком в опочивальню его отца и после жестокой борьбы, пустив в ход кулаки и сапоги со шпорами, задушила его шарфом. Грубость происшедшего была чудовищной. Но и этого мало - преступники явились к нему и требуют, чтобы он немедленно, переступив через кровь, шел занимать опустевший трон. Все, что было благородного в Александре, возмутилось против этого кощунства. К немалому ужасу заговорщиков Александр вдруг объявил о том, что не может быть императором ."Ведь все скажут, -стонал он, - что убийца - это я". Палену пришлось употребить всю свою энергию, чтобы привести молодого государя в себя. "Перестаньте ребячиться, - сказал он наконец, - и идите царствовать".

Делать было нечего - Александр согласился выйти к караулу Преображенского полка, однако он не знал, что сказать солдатам, которые выглядели очень враждебно. Заговорщики пытались кричать: "Да здравствует император Александр Павлович!" Но ответом было глухое молчание. Пален, быстро подталкивая Александра, подошел к семеновцам. С ними новый император почувствовал себя лучше, ведь это был его собственный полк. Сдавшись на мольбы и уверения Палена, шептавшего ему: "Вы губите себя и нас", Александр пролепетал несколько слов, которые ему подсказали. Он объявил, что Павел умер от апоплексического удара и что сам он будет править, подражая Екатерине. На этот раз раздалось восторженное ура, и Пален вздохнул свободно. Александр отправился в Зимний дворец. Здесь с ним случился новый обморок, и он снова заговорил о передаче власти тому, "кто захочет ее принять", но уже не так настойчиво. Множество людей суетилось вокруг него. Необходимо было составлять манифест о восшествии на престол, думать об отмене последних распоряжений Павла, приводить к присяге народ. С этих забот началось царствование Александра, длившееся двадцать пять лет. События этой ночи, по свидетельству самых близких к императору людей, произвели на него неизгладимое впечатление. "Он был положительно уничтожен смертью отца и обстоятельствами ее сопровождавшими, - вспоминала позже императрица Елизавета. - Его чувствительная душа осталась растерзанной всем этим навеки!" Но тогда же он понял очевидную неизбежность всего происшедшего и заставил себя смириться с ней, хотя и не искал для себя оправданий. "Все неприятности и огорчения, какие мне встретятся в жизни, - сказал однажды Александр, - я буду теперь носить как крест".

Медаль "Александр I в Англии". Мастер Т.Вийон. Англия. 1814 г.
Бронза; литье, чеканка.
Выполнена по заказу великой княгини Екатерины Павловны.
Собрание А.Л.Кусакина

Первым шагом Александра была отмена наиболее одиозных запретов его отца. Затем дело надолго стало, поскольку более серьезные реформы надо было обдумать и обсудить основательно. Впрочем, подавляющая масса дворянства вполне удовлетворена была уже сделанным и не помышляла о большем. Вступление Александра на престол возбудило в русском обществе самый шумный восторг. Карамзин говорит, что слух о воцарении нового императора был принят всем дворянством как весть искупления. Люди на улицах и в домах плакали от радости; при встрече знакомые и незнакомые поздравляли друг друга и обнимались, точно в день Светлого Воскресения. Но скоро и сам 24-летний император сделался предметом восторженного внимания и обожания. Самая наружность и простота Александра производили обаятельное действие. Государь не любил пышности и роскоши. Обычно он держал себя как простой гвардейский офицер и пренебрегал державным церемониалом. Его, например, можно было видеть, гуляющим по столице пешком безо всякой свиты и приветливо отвечающим на поклоны встречных.

Некоторую настороженность и опаску вызывали у многих лишь либеральные причуды нового императора. Хотя Александр и не торопился с преобразованиями, взглядов своих он не скрывал. Так, по случаю коронации были объявлены разные награды, но, вопреки обычаю, совсем не раздавались крестьяне. Многие сановники остались недовольны этим. Одному из таких недовольных Александр сухо заметил: "Большая часть крестьян в России рабы: считаю лишним распространяться об унижении человечества и о несчастий подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность".

Бюст Александра I. Неизвестный скульптор. 1800-е годы.
Бронза; литье, патинирование, золочение.

Но это были лишь благие намерения. Как реально взяться за дело, Александр не знал. Едва ли можно было ждать помощи от прежних государственных деятелей Екатерининского времени, поэтому с первых дней нового царствования императора окружили молодые друзья, которых он призвал помогать ему в преобразовательных работах. То были люди, воспитанные в самых передовых идеях XVIII века и хорошо знакомые с государственными порядками Запада: граф Кочубей, Новосильцев, граф Строганов и князь Адам Чарторижский. Уже в мае 1801 года Строганов предложил молодому царю образовать негласный комитет и в нем обсуждать планы государственного преобразования. Александр охотно согласился, и друзья, шутя, называли свой тайный комитет Комитетом общественного спасения.

Эти тайные собрания поначалу происходили два или три раза в неделю. После кофе и общей беседы император удалялся, и в то время как все приглашенные разъезжались, четыре человека пробирались, как заговорщики, по коридору в одну из внутренних комнат, где их ждал Александр. Здесь вершились судьбы России, но пока еще отвлеченно и не совсем согласованно. Чарторижский вспоминал позже об этих вечерних встречах: "Каждый нес туда свои мысли, свои работы, свои сообщения о текущем ходе правительственных дел и о замеченных злоупотреблениях власти. Император вполне откровенно раскрывал перед нами свои мысли и свои истинные чувства. И хотя эти собрания долгое время представляли собой простое препровождение времени в беседах, не имеющих практических результатов, все же надо сказать правду, что не было ни одного внутреннего улучшения, ни одной полезной реформы, намеченной или проведенной в России в царствование Александра, которые не зародились на этих именно тайных совещаниях".

Благодаря дневнику Строганова есть возможность проследить за деятельностью комитета. Молодые реформаторы сразу затронули в своих беседах самые разнообразные государственные вопросы. Положено было предварительно изучить настоящее положение империи, потом преобразовать отдельные части администрации и эти отдельные реформы завершить "уложением, установленным на основании истинного народного духа".

Начали с центрального управления. В ходе своих реформ Екатерина оставила незавершенным здание центрального управления; создав стройный и сложный порядок местной администрации и суда, она не дала правильных центральных учреждений с точно распределенными ведомствами, с ясным обозначением их функций и границ их полномочий. Александр продолжил работу бабки. Собиравшийся прежде по личному усмотрению императрицы Государственный совет был заменен 30 марта 1801 года постоянным учреждением, получившим название "Непременного совета", для рассмотрения и обсуждения государственных дел и постановлений. Он был организован на скорую руку, состоял из 12 высших сановников без разделения на департаменты. Затем подверглись преобразованию петровские коллегии. Манифестом 8 сентября 1802 года их реорганизовали в восемь министерств с комитетом министров для обсуждения дел, требующих общих соображений. Это было совершенно новое явление в системе русских центральных учреждений.

Одновременно с административными реформами были затронуты и общественные отношения. Здесь также сразу обозначилось направление, в каком предполагалось действовать; направление это состояло в уравнении всех сословий перед законом. В связи с этим робко затронули щекотливый вопрос о крепостном праве. Рядом мер с начала царствования было заявлено намерение правительства постепенно подготовить умы к упразднению этого института. Так, в правительственных периодических изданиях запрещено было печатать сообщения о продаже крестьян без земли. С 1801 года прекратилась раздача населенных имений в частную собственность. 12 декабря 1801 года обнародован еще более важный указ, позволявший лицам всех свободных состояний приобретать в собственность недвижимое имущество без крестьян. Этот закон разрушил вековую землевладельческую монополию дворянства, которое одно дотоле пользовалось правом приобретать землю в личную собственность. 20 февраля 1803 года издан был указ о свободных хлебопашцах. Отныне помещики могли вступать в соглашение со своими крестьянами, освобождая их непременно с землей целыми селениями или отдельными семьями. Эти освобожденные крестьяне не записывались в другие состояния, образовывали особый класс "свободных хлебопашцев".

Император Александра возстанавливает Мир в Европе 1814-го года.
Гравюра резцом и пунктиром с раскраской акварелью.
Россия. 1815 г. Собрание А.Л. Кусакина.

Вскоре бурные внешнеполитические события отвлекли Александра от внутренних реформ. В первые годы после своего восшествия на престол император старался поддерживать ровные отношения со всеми европейскими державами. Но вот в марте 1804 года отряд французской жандармерии вторгся на территорию Бадена, арестовал герцога Энгиенского и увез его во Францию. Вскоре герцог был расстрелян по приговору военного суда. Это роковое преступление вооружило против Наполеона всю монархическую Европу. Особенно был возмущен Александр. Он потребовал, чтобы французы ушли из северной Германии и Неаполя. Наполеон отказался, и в августе 1804 года дипломатические отношения между двумя государствами были прерваны. Александр отправил в Лондон Новосильцева для соглашения о новой коалиции и с этого времени с головой ушел в хитросплетения внешней политики. Здесь он имел гораздо более простора для приложения своих любимых либеральных идей, чем в крепостнической России. Новая коалиция, по мысли Александра, должна была не просто сломить могущество Наполеона, но и заложить в Европе основы нового порядка. В начале 1805 года английский парламент вотировал 5 миллионов фунтов на военное пособие континентальным державам, в марте был подписан англо-русский союзный договор. А в конце мая Наполеон объявил о присоединении к Франции Генуи, тогда же Лукка сделалась владением сестры императора. Это подвигло на решительные действия Австрию. В июле она присоединилась к англо-русскому союзу. Прусский король пока еще продолжал колебаться и не торопился начинать войну с Наполеоном. Александр решил отправиться в Берлин и лично уговорить Фридриха-Вильгельма примкнуть к коалиции.

Но в то время, как союзники вели переговоры, Наполеон уже действовал. Время работало не на него, и он это прекрасно понимал. К октябрю австрийцы вместо 250 тысяч солдат успели подготовить только 80, а вместо 180-тысячной русской армии- к месту боевых действий успел подойти только 50-тысячный корпус Кутузова. Между тем Наполеон поднял и менее чем за три недели перебросил из Булонского лагеря на Дунай свою 186-тысячную армию. Прежде всего он напал на австрийскую армию Мака и в трех сражениях полностью уничтожил ее. Остатки корпуса Мака отступили к Ульму и 20 октября сдались.

Под впечатлением этих событий произошло свидание Александра с прусским королем в Берлине. Антифранцузские настроения во всех слоях германского общества были тогда очень сильны. Александра повсюду встречали как главу коалиции с величайшим воодушевлением. Его спокойная уверенность в своих силах, всем внушала оптимизм. Казалось, что нашелся наконец человек, который остановит Наполеона. Даже робкий Фридрих-Вильгельм воспрянул духом и решился наконец ужесточить свою политику по отношению к Франции. Своим личным обаянием Александр сделал то, чего не мог достичь через своих дипломатов. Правда, Пруссия не присоединилась к коалиции, а лишь приняла на себя вооруженное посредничество. Но и этим достигалось многое. Наполеону грозил союз всей Европы.

В последний день свидания Александра с Фридрихом-Вильгельмом в Потсдаме, после затянувшегося ужина, Александр предложил спуститься в склеп, где покоились останки Фридриха Великого. Король и королева Луиза охотно согласились. Свиты с ними не было. Александр коснулся губами гробовой крышки своего гатчинского кумира. В присутствии королевы Луизы император и король поклялись над гробницей в вечной дружбе. Под впечатлением этой романтической сцены Александр направился прямо на театр военных действий в Австрию.

После встречи с Францем оба императора поехали в Ольмюц, куда с тяжелыми арьергардными боями отошла армия Кутузова. 16 ноября Александр впервые участвовал в настоящем сражении. Это была успешная для союзников стычка у Вишау. Император скакал вместе с наступавшими колоннами, прислушиваясь к свисту пуль. Потом он задержал коня и, когда пальба стихла, мрачно и безмолвно ездил по полю, рассматривая мертвых в лорнет и тяжело вздыхая. В этот день он ничего не ел.

Оба императора стояли за то, чтобы немедленно дать Наполеону генеральное сражение. Кутузова, который предлагал продолжать отступление, не стали слушать. Гораздо охотнее Александр внимал своим молодым советникам. Это были дни "молодых", и партия "стариков" оказалась решительно устраненной.

На рассвете 20 ноября началось Аустерлицкое сражение. Объезжая войска вместе с Кутузовым, Александр спросил у него: "Ну, что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо?" - "Кто может сомневаться в победе под предводительством Вашего Величества!" - отвечал Кутузов. Александр нахмурился и возразил: "Нет, вы командуете здесь, а я только зритель". Кутузов покорно склонил голову. Он нисколько не скрывал, что не верит в успех баталии. Действительно, бой под Аустерлицем продолжался недолго. Часа через полтора после первых встреч с неприятелем союзные войска поколебались. Покинутые русскими Праценские высоты оказались в руках французов, и это было началом конца. По смущенным и растерянным лицам своей свиты Александр догадался, что сражение проиграно. Следуя за четвертой колонной, он попал под неприятельский огонь. В нескольких шагах от него была ранена картечью лошадь лейб-медика Вилье. Свист холодного ноябрьского ветра смешивался со свистом пуль. Мимо императора бежали батальоны, повернув спины к неприятелю. Императорская свита рассеялась. За Александром следовали только Вилье и берейтор Ене. Александр остановился и тотчас же был весь осыпан землей. Это упало рядом неприятельское ядро. Беспорядочная толпа беглецов увлекла государя, и он очутился на опустевшем поле, покрытом трупами. Темнело, и лошадь несколько раз наступала на мертвецов. Неожиданно ров перерезал дорогу, и Александр никак не решался перескочить его. Наконец Ене ударил лошадь Александра, и они очутились по ту сторону рва. Александр слез с лошади, сел на землю и закрыл лицо руками. Это была одна из самых тягостных минут в его жизни. Позже Александр говорил: "Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее". Только теперь он понял и оценил Наполеона. В следующие же после Аустерлица дни он был покинут своими союзниками. Император Франц напрямую заявил, что продолжать борьбу совершенно немыслимо. "Делайте, что хотите, - отвечал Александр, - но не вмешивайте меня ни под каким видом". Политический конфликт приобрел для него отныне личную окраску. 14 декабря был заключен Прессбургский мир. Перед его подписанием Наполеон потребовал, чтобы русские войска ушли из Австрии. Третья коалиция развалилась. Англия и Швеция отозвали свои войска. Александр почувствовал себя оставленным всеми в единоборстве с Наполеоном. И это еще углубило горечь поражения.

***

С Францией не было ни мира ни войны, но Александр был уверен, что новое столкновение с Наполеоном только вопрос времени. Дело было за союзниками. После разгрома Австрии шло сближение с Пруссией, положение которой, несмотря на союз с Наполеоном, было очень не простым. Фридрих-Вильгельм стоял перед нелегким выбором: должно ли его стране оставаться великой европейской державой или ей надлежит превратиться в вассала Франции. Александр всеми силами старался возбуждать в своем царственном собрате воинственное настроение и безусловно обещал помощь России в том случае, если Пруссия вступит в войну с Наполеоном.

В октябре 1806 года король наконец решился открыть военные действия. При этом он очень рассчитывал на поддержку Александра. Но стремительность Наполеона вновь смешала все карты. 8 октября французы начали наступление, 10-го прусская армия потерпела поражение при Саальфельде, а 14-го была окончательно разгромлена при Йене и Ауэрштедте. 27 октября Наполеон с триумфом вступил в Берлин и предложил Фридриху-Вильгельму мир. Король отказался - русская армия уже вошла в Пруссию, и исход войны оставался под вопросом. 14 декабря русский корпус под командованием Беннигсена имел удачный бой с французами под Пултуском, а 26-27 января 1807 года произошла страшная кровопролитная битва под Прейсиш-Эйлау. Исход ее остался нерешенным, но уже и то, что она не была проиграна, произвело громадное впечатление.

26 апреля Александр встретился с Фридрихом-Вильгельмом в Бартенштейне и уговорил его не подписывать с Наполеоном мир. Бенигсен сумел убедить императора, что под Прейсиш-Эйлау Наполеону было нанесено тяжелое поражение. Теперь оставалось только добить его. В начале лета 1807 Года Александр прибыл к войскам, 5 июня русская армия перешла в наступление, а 14-го она была разбита под Фрисландом. Потеряв больше 25 тысяч человек и оставив в руках неприятеля всю свою артиллерию, Бенигсен отступил за Неман.

Александр узнал о Фрисландском разгроме утром 15 июня, когда прибыл в Тильзит. Беннигсен испрашивал разрешения на заключение перемирия. Александр дал его, и 19 июня перемирие было заключено. Еще до этого пришлось переехать в Шавли, поскольку Тильзит заняли французы и здесь остановился Наполеон. Хотя русская армия сохранила боеспособность, ряд причин заставил Александра решиться на прекращение войны. Прежде всего старания Наполеона вызвать разрыв между Россией и Турцией увенчались наконец успехом. В декабре 1806 года русские войска вступили в Молдавию и Валахию. Война с самого начала оказалась нелегкой и опасной, потому что немедленно обострила отношения с Австрией и с Англией, затруднив русской дипломатии возможность искать где-либо поддержки в дальнейшей борьбе с Наполеоном. Между тем Наполеон стоял почти на границе России. При отсутствии союзников реальной становилась перспектива перенесения войны в глубь страны, а значит, и перспектива полного уничтожения Пруссии и восстановления Польши под эгидой французского императора. Но была и другая, не менее серьезная причина для прекращения войны. Не хватало денег для ее ведения. До сих пор военные издержки в значительной степени покрывались английскими субсидиями. Теперь этот источник иссяк. В начале 1806 года Александр обращался к Англии с просьбой о займе и получил сильно оскорбивший его отказ.

После ратификации перемирия 25 июня состоялась встреча двух императоров. Чтобы Александру не переправляться на французский, завоеванный берег Немана, а Наполеону - на русский, на самой середине реки был утвержден плот с двумя великолепными павильонами. На французском берегу была выстроена вся наполеоновская гвардия, на русском - небольшая свита Александра. Как только оба императора одновременно высадились на плоту, Наполеон обнял Александра, и они ушли в павильон, Где немедленно началась продолжавшаяся почти два часа беседа. Ни тот ни другой не оставили потомкам систематического изложения этого разговора, но несколько фраз сделались известными, а общий смысл беседы в конечном счете отразился в подписанном спустя несколько дней мирном трактате. "Из-за чего мы воюем?" - спросил Наполеон. "Я ненавижу англичан настолько же, насколько вы их ненавидите, и буду вашим помощником во всем, что вы будете делать против них", - сказал Александр. "В таком случае все может устроиться и мир заключен", - ответил Наполеон.

26 июня Александр по приглашению Наполеона приехал в Тильзит, и свидания между императорами с этих пор происходили каждый день. Сначала Наполеон никого из своих министров не допускал к переговорам. "Я буду вашим секретарем, а вы моим секретарем", - сказал он Александру. Почти с первых слов Наполеона обнаружилось поистине отчаянное положение Пруссии. Наполеон просто предлагал ее поделить: все к востоку от Вислы пусть берет себе Александр, а к западу - Наполеон.

Александр считал для себя вопросом чести спасти своего друга Фридриха-Вильгельма. Ради этого ему пришлось пожертвовать очень многим: он не только вступил в союз с Наполеоном, но и присоединился к явно гибельной для русской торговли континентальной блокаде, допустил образование герцогства Варшавского, очевидной базы для французской армии в случае разрыва союза, принял французское посредничество между Россией и Турцией. В конце концов в договоре было записано, что Наполеон оставляет Фридриху-Вильгельму "Старую Пруссию", Померанию, Бранденбурги Силезию "из уважения к его величеству императору всероссийскому". Все остальные земли у Пруссии были отобраны. 8 июля договор был окончательно подписан, после чего до позднего вечера в Тильзите шли празднества и смотры. Оба императора в течение всего дня были неразлучны и всячески демонстрировали свою дружбу. 9 июля Александр и Наполеон произвели вместе смотр французской и русской гвардии и затем, расцеловавшись перед войсками и массой собравшихся у Немана зрителей, расстались.

***

Несмотря на рее попытки сохранить лицо, Александр пошел на большие личные унижения при подписании Тильзитского мира. Он заключал мир под страшным гнетом неудач, разочарования, в оскорбительном сознании своего бессилия перед врагом, равенства которого с собой (не то что превосходства) он не мог признать даже внешне без тягостной внутренней борьбы. Путь, на который поставило императора примирение с Наполеоном, стал тем тяжелее для него, что в придворных и вообще дворянских кругах смотрели на Тильзит как на личный почин Александра. Центром оппозиции сделался салон его матери Марии Федоровны, в котором собирались самые громкие крикуны и фрондеры. С этого времени берет начало .трагическое одиночество Александра, которое затем усиливалось с Каждым годом. Он постепенно расходится со своими "молодыми друзьями", основательно подозревая их в сочувствии враждебным ему толкам и сплетням.

Он удаляется и от жены. Елизавета Алексеевна, которой Тогда еще не исполнилось тридцати лет, была в самом расцвете. Саксонский посланник писал, что она очаровательна, черты ее лица необычайно тонки и правильны, у нее греческий профиль, большие голубые глаза и дивные золотистые волосы. Все ее существо дышит изяществом и великолепием, а походка воздушна. Несомненно, заключал он, что это одна из самых красивых женщин в мире. Граф Федор Головкин также восхищался тактом, рассудительностью, знанием человеческого сердца, изяществом, чувством меры и умением выразить свою мысль, свойственными императрице. Известно, что и Александр во все годы своей жизни был очень привлекателен для женщин. Он умел быть с ними интересным и нежным, хотя, по-видимому, никогда не был страстным. Трудно сказать, какие чувства разделили супругов, но они почти не скрывали взаимной холодности. После того, как в мае 1799 года Елизавета родила дочь Марию, между ними, кажется, прекратилась и супружеская близость. После мартовского переворота Александр и Елизавета дали друг другу полную свободу. Александр приводил к жене любителей позднего ужина (в том числе и Чарторижского, о котором доподлинно известно, что он был влюблен в императрицу), усаживал их за стол, а сам уходил к себе. С 1804 года общепризнанной фавориткой императора сделалась Мария Антоновна Нарышкина. Всем известен был также и любовник императрицы ротмистр кавалергардского полка Алексей Охотников. Осенью 1807 года Елизавета родила от него дочь. За месяц до рождения этого младенца Охотников при выходе из театра .был смертельно ранен кинжалом. Считали, что убийца подослан был Константином Павловичем. По поводу второй дочери (которая, как и первая, умерла вскоре после родов) императрица Мария Федоровна говорила одному близкому ей человеку: "Я никогда не могла понять отношение моего сына к этому ребенку, отсутствие в нем нежности к нему и к его матери. Только после смерти девочки поверил он мне эту тайну, что его жена, признавшись ему в своей беременности, хотела уйти, уехать и т.д. Мой сын поступил с ней с величайшим великодушием".

***

Присоединение к континентальной блокаде было очень невыгодно для России. Большая часть русских товаров была такого свойства, что они могли найти сбыт только в Англии, либо по милости англичан. Напротив того, Франция была связана с Россией только побочными выгодами. Разрыв с Англией повлек за собой резкое снижение вывоза и ввоза, вздорожание привозных товаров и вообще предметов потребления и быстрое падение цены ассигнационного рубля. Уже в 1808 году за бумажный рубль давали 50 копеек серебром. Соответственно большая часть чиновников и военных, живших на жалование, не могли не роптать на правительство.

Впрочем, все это было легко предсказуемо, и, подписывая Тильзитский мир, Александр предвидел и затруднения русской .торговли, и недовольство дворянства. И все-таки он шел на это, так как неудачи европейской войны хотел компенсировать за счет территориальных приобретений на востоке. Поэтому первые годы после Тильзита были для Александра временем увлечения восточной политикой. Но и здесь его ждало разочарование: Наполеон продолжал поддерживать султана и соглашался отступиться от него лишь при единственном условии - Россия должна была дать согласие на раздел Пруссии. Но это было совершенно неприемлемо для Александра как по государственным, так и по личным соображениям. Когда нетерпение и недовольство русского императора стало слишком велико, Наполеон, чтобы отвлечь его от востока, внушил мысль о шведской войне. Она началась в 1808 году и завершилась присоединением к России Финляндии.

Но эта уступка была слишком незначительна, чтобы Александр мог реабилитировать союз с Францией в глазах русского общества. Поэтому, когда в сентябре 1808 года в Эрфурте была назначена новая встреча императоров, Александр отправился на нее с твердым намерением требовать согласия на присоединения дунайских княжеств к России.

Эрфуртская встреча Наполеона и Александра разительно отличалась от Тильзитской. Если тильзитские переговоры протекали под личиной взаимных дружеских восторгов, то эрфуртские были бурны, дело доходило до крупных пререканий, чуть ли не до разрыва. Александр твердо и решительно высказал русские требования: восстановление Пруссии, недопущение восстановления Польши, отказ Франции от вмешательства в дела дунайских провинций. Иначе Александр не хотел поддерживать Наполеона в его действиях против Австрии. Встретив это неожиданное упорство, Наполеон то и дело терял терпение. "Ваш император упрям, как мул, - сказал он однажды Коленкуру, - он глух ко всему, чего он не хочет слышать". В другой раз с Наполеоном случился припадок неудержимой ярости. Он швырнул на пол свою треуголку и долго топтал ее ногами, задыхаясь от злобы. Говорят, что Александр смотрел, улыбаясь, на эту сцену и, помолчав, сказал спокойно: "Вы слишком страстны, а я настойчив: гневом со мной ничего не поделаешь. Будем беседовать и рассуждать, или я удаляюсь". Наполеону пришлось удерживать своего хладнокровного собеседника, который поднялся, чтобы его покинуть.

В конце концов Наполеон отказался от посредничества между Россией и Турцией, признал Дунай границей России, а Молдавию, Валахию и Финляндию присоединенными к ней, дал потребованные Александром обещания относительно Пруссии и Польши. Взамен Александр обязался поддерживать Францию против Австрии и скрепил наступательный союз против Англии. Таким образом оба императора достигли намеченных целей, но при этом пошли на такие уступки, которых не могли и не хотели извинить друг другу.

***

Эрфуртский визит знаменателен еще и тем, что после него Александр вновь возвратился к мысли о проведении либеральных реформ в России. К этому побудило его сближение со Сперанским. В 1806 году первые сотрудники императора удалились от него один за другим. Однажды в связи с болезнью Кочубея Сперанский был послан с докладом к императору. Александр, уже знавший расторопного статс-секретаря Кочубея, был изумлен искусством, с каким тот составил и прочитал доклад. С тех пор они сблизились. Отправляясь на свидание с Наполеоном в Эрфурт, император взял с собой Сперанского для докладов по гражданским делам. В Эрфурте Сперанский, отлично владевший французским языком, сблизился с представителями французской администрации, присмотрелся к ним и многому от них научился. Раз на балу, говорят, император спросил Сперанского, как ему нравятся чужие края в сравнении с отечеством. "Мне кажется, - ответил Сперанский, - здесь установления, а у нас люди лучше". - "Воротившись домой, - заметил император, - мы с тобой много об этом говорить будем". По возвращении в Россию Сперанский назначен был товарищем министра юстиции и вместе с императором начал работать над общим планом государственных реформ. Как позже вспоминал сам Сперанский, они вдвоем проводили целые вечера в чтении разных сочинений, касавшихся улучшения государственного устройства, и в обсуждении их. Итогом этих упражнений стал план всеобщего государственного образования. По словам Сперанского, "весь разум его плана состоял в том, чтобы посредством законов учредить власть правительства на началах постоянных и тем сообщить действию этой власти более достоинства и истинной силы". План предусматривал, во-первых, уравнение всех русских сословий перед законом (крестьяне должны были получить свободу без земли) и, во-вторых, новое устройство местного и центрального управления-на земских и выборных началах со строгим разделением властей законодательной, исполнительной и судебной. План составлялся с необычайной быстротой: он начат был в конце 1808 года и в октябре 1809 года уже лежал готовый на столе императора. Гораздо более трудностей встретил Сперанский при осуществлении своего замысла. Впрочем, в полном объеме задуманные преобразования и не могли быть тогда осуществлены. Все, что успел сделать Сперанский, касалось главным образом центрального управления. 1 января 1810 года был открыт преобразованный Государственный совет. Этот совет должен был отныне сделаться главным совещательным органом при государе. Здесь надлежало обсуждать все подробности государственного устройства, насколько они требуют новых законов. Вслед за Государственным советом преобразованы были по плану Сперанского министерства, учрежденные манифестом 8 сентября 1802 года. За прошедшие годы открылся двойной их недостаток: отсутствие точного определения ответственности министров и неправильное распределение дел между министерствами. В 1811 году было опубликовано "Общее учреждение министерств", определившее состав и делопроизводство министерств и подробности министерского управления. Оба акта были настолько хорошо продуманы, что порядок, ими установленный, продолжал действовать более ста лет вплоть до революции. Следующей по очереди должна была идти реформа Сената, но по разным причинам, как внутренним, так и внешним, дело преобразований опять затормозилось. Тем временем между Александром и Сперанским наступило охлаждение. В марте 1812 года последний получил отставку и был сослан в Нижний Новгород. Вслед за тем внешние события вновь надолго отвлекли внимание Александра от внутренних дел.

***

Отношения с Францией после эрфуртского свидания императоров постепенно ухудшались. В 1809 году Наполеон нанес четвертое за последние тринадцать лет тяжелое поражение Австрии. Западная Галиция была отторгнута от нее и присоединена к герцогству Варшавскому. На повестку дня вновь встал вопрос о восстановлении Польши. Александр с большой твердостью протестовал против этого, предлагал подписать конвенцию об отказе обеих империй от восстановления Польши. Наполеон не откликнулся на это предложение, и Александр почувствовал угрозу. В начале 1811 года резко выдвинулся вопрос о защите русских интересов против французской торговой политики. Александр, вопреки требованиям Наполеона, разрешил нейтральным судам заходить в русские порты и выгружать английские товары. Он пошел еще дальше, подписав в декабре 1810 года новый русский тариф, установивший почти запретительные пошлины на предметы роскоши, то есть на главную часть французского ввоза, решительно нарушив таким образом Тильзитский договор. Ознакомившись с этим тарифом в январе 1811 года, Наполеон стал всерьез думать о неизбежной войне с Россией. Союзником Франции в этой новой грандиозной войне должна была стать вся порабощенная им Европа.

Уже в 1811-году Наполеон начал постепенно стягивать к границам России огромную армию. О подготовке к войне хорошо знали в Петербурге. Русские войска собирались у Немана и готовились к отпору. 9 апреля 1812 года Александр выехал к армии, 14-го он прибыл в Вильно. Время до конца месяца прошло в смотрах и в соображении предстоящих действий. В конце апреля в ставку прибыл с письмом от Наполеона граф Нарбонн. Приняв его, Александр сказал, указывая на лежавшую перед ним карту России: "Я не ослепляюсь мечтами; я знаю, в какой мере император Наполеон обладает способностями великого полководца, но на моей стороне пространство и время. Во всей этой враждебной для вас стране нет места, которое оставил бы я без сопротивления прежде, нежели соглашусь заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятель будет оставаться в России".

Однако такими угрозами уже нельзя было остановить войну. Утром 12 июня наполеоновская армия начала переправляться через Неман в районе Ковно. Известие о переправе пришло в Вильно в ночь с 12 на 13 июня.

Александр в это время находился на балу. Министр юстиции Балашов тихонько, доложил ему о начале войны. Александр повелел Балашову сохранять эту весть в тайне, оставался на балу еще около часа, а потом провел в трудах большую часть ночи. В это время был подписан приказ к армии. В нем говорилось, что война будет продолжаться до тех пор, пока "хоть один неприятельский воин будет оставаться в нашей земле".

***

Война, к которой так долго готовились и которую так очевидно ждали, началась с крупных провалов и неудач. План обороны разрабатывал прусский генерал Фуль, которого император ставил очень высоко и почитал за гениального стратега. Под Дрисой был устроен укрепленный лагерь, где предполагалось сосредоточить до 120 тысяч человек для защиты дорог, идущих на Москву и Петербург. Вторая армия, расположенная на большом расстоянии от первой, должна была, по мысли Фуля, напасть на Наполеона в тот момент, когда он приступит к осаде Дрисского лагеря. Наполеон, имевший огромный перевес в силах, шутя разрушил этот наивный план. 16 июня французы заняли Вильну. В тот же день Александр отдал приказ второй армии идти на соединение с первой, а если это невозможно, то продвигаться к Минску и Борисову.

Первая армия тем временем отходила к Дрисе и 27 июня вступила в Дрисский лагерь. Александр принялся объезжать укрепления во всех направлениях. После Аустерлица он старался не высказывать своего мнения по военным вопросам, больше молчал, вслушивался в речи генералов и всматривался в их лица. Общий вывод был неутешительный: все в один голос говорили, что Дрисский лагерь бессмысленная выдумка и что нужно уходить из этой ловушки, не теряя времени. Все выступали против плана Фуля, но ничего толкового не предлагали взамен. В конце концов император принял настоятельные доводы Барклая-де-Толли, который советовал отступать, ибо генеральная битва у границ могла окончиться только поражением.

4 июля первая армия вышла из Дрисского лагеря по направлению к Витебску. В Полоцке Шишков, Балашов и Аракчеев подали Александру записку, в которой указали на неудобство его дальнейшего пребывания в войсках. Александр, впрочем, и сам уже понял это. Не приняв командования, он связывал своим присутствием Барклая, вынужденного постоянно оглядываться на мнение двора. 6 июля был получен мирный трактат с Англией, а 7 июля государь выехал в Москву. Прощаясь, он будто бы сказал Барклаю: "Доверяю вам свою армию. Не забывайте, что другой у меня нет".

Сделав однодневную остановку в Смоленске, Александр 11 июля приехал в Москву, где его с нетерпением ждали. Вся столица была охвачена невиданным патриотическим порывом. Многие жители отправились на Поклонную гору в надежде испросить позволения выпрячь лошадей из царской коляски и нести ее на себе. Тысячи людей разного звания отправились пешком по Смоленской дороге, сокращая время удалыми русскими песнями. Александр, уклоняясь от торжественной встречи, пожелал въехать в столицу ночью. Однако, несмотря на то, вся дорога с последней станции до заставы была полна народа, так что от взятых многими фонарей было светло как днем.

12 июля, едва лишь стала заниматься заря, народ повалил на Красную площадь; все уже знали о приезде государя. С восходом солнца, ярко сиявшего в этот торжественный день, Кремль наполнился народом. Александр вышел из дворца в Девять часов, и в то же мгновение раздался звон колоколов и громогласное "Ура!". Александр остановился на Красном крыльце, растроганный зрелищем, напоминавшим времена Минина и Пожарского. Через несколько минут он пошел к Успенскому собору. Народ провожал его криками: "Отец наш! Ангел наш! Да сохранит тебя Господь Бог!"

15 июля назначено было собраться дворянам и купечеству в залах Слободского дворца. Войдя в залу дворянского собрания, Александр, встреченный с восторгом, объяснил в кратких словах положение государства и напомнил, что уже не раз оно было обязано своим спасением дворянам. Он закончил словами: "Настало время для России показать свету ее могущество! Я твердо решил истощить все средства моей обширной империи прежде, нежели покоримся высокомерному неприятелю. В полной уверенности взываю к вам: вы, подобно вашим предкам, не позволите восторжествовать врагам, этого ожидают от вас Отечество и государь!" В ответ раздались крики: "Готовы умереть за тебя, государь! Не покоримся врагу! Все, что имеем, отдаем тебе!" Многие плакали. Александр, сам чрезвычайно растроганный, сказал: "Иного я не ожидал от вас. Вы оправдываете мое о вас мнение". Потом, перейдя в залу, где собралось купечество, Александр объявил депутатам, что для отражения неприятеля требуются значительные денежные средства. По отбытию императора в продолжение двух часов купечество подписалось на полтора миллиона рублей.

В ночь с 18-го на 19-е император выехал из Москвы и прибыл в Петербург 22 июля. Первой заботой Александра по возвращении было назначить нового главнокомандующего. Выбор его он доверил особому комитету, члены которого собрались на заседание 5 августа. С общего согласия рекомендована была кандидатура Кутузова. 8 августа император, после некоторого колебания, утвердил это решение. "Я не мог поступить иначе, - объяснил он сестре Екатерине Павловне, - как выбрать из трех генералов одинаково мало способных быть главнокомандующими (то есть Барклая-де-Толли, Багратиона и Кутузова. - К. Р.) того, на которого указывал общий голос". Своему генерал-адъютанту Комаровскому император сказал еще откровеннее: "Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки". Известно, что Александр не любил Кутузова со времен Аустерлицкого сражения. Впрочем, это не мешало государю отдавать должное его заслугам. Так, по заключении Бухарестского мира, завершившего успешную войну с Турцией, фельдмаршал был пожалован в графы, а 29 июля - в светлейшие князья.

***

От начала войны до назначения Кутузова Александр принимал самое ближайшее участие в распоряжении военными действиями. Вынужденный назначить Кутузова, он вполне сознательно удалился на второй план, уступив другому дело спасения Отечества. С этой минуты война шла независимо от его воли. Он мучился и страдал, видя неудачи русского оружия, но не позволял себе вмешиваться в ход событий. Мало кто знал, чего стоили Александру эти пять месяцев вынужденного бездействия.

7 сентября он получил через Ярославль краткое донесение графа Ростопчина о том, что Кутузов решил оставить Москву. Пишут, что Александр удалился к себе в кабинет, и всю ночь камердинер слышал его шаги. Утром он вышел из кабинета, и все заметили в волосах у императора много седых прядей. Императрица-мать и брат Константин упрекали Александра, что он не спешит заключить мир с Бонапартом. Патриоты, напротив, ставили ему в вину унизительные поражения. Повсюду Александра встречали недоумевающие злые люди и смущенные взгляды. Сестра Екатерина Павловна писала ему из Ярославля: "Занятие Москвы французами переполнило меру отчаяния в умах, недовольство распространено в высшей степени, и вас самого отнюдь не щадят в порицаниях... Вас обвиняют громко в несчастий нашей империи, в разорении общем и частном - словом, в утрате чести страны и вашей собственной".

В армии боялись, что Александр уступит Наполеону окончательно и заключит мир по его воле. Но Александр не собирался мириться. Полковнику Мишо, который привез официальное известие о взятии Москвы французами, он сказал: "Истощив все средства, которые в моей власти, я отращусебе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего Отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих умею ценить". А на другой день он писал шведскому наследному принцу Бернадоту: "После этой раны все прочие ничтожны. Ныне, более, нежели когда-либо, я и народ, во главе которого я имею честь находиться, решились стоять твердо и скорее погрести себя под развалинами империи, нежели примириться с Аттилою новейших времен".

Пять недель пребывания Бона-парта в Москве были для Александра самым страшным испытанием после II марта 1801 года. 15 сентября, в день коронации, уличная толпа встретила императора мрачным молчанием. Никогда в Жизни не забуду этих минут, - писала графиня Эдлинг, - когда мы поднимались по ступеням в собор, следуя среди толпы, не раздалось ни одного приветствия. Можно было «слышать наши шаги, и я нисколько не сомневалась, что достаточно было малейшей искры, чтобы все кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходит в его душе, и мне показалось, что колени мои подгибаются". Александр старался как можно меньше видеть людей, запирался у себя в кабинете, забывал подписывать важные бумаги. Он казался теперь сутулее, чем всегда, и свойственная ему обворожительная улыбка все реже появлялась на его лице.

Из Москвы приходили ужасные вести. Столица горела, и целые кварталы были уже в дымящихся развалинах. Французы занимались бесстыдными грабежами, и оставшиеся жители подвергались насилиям и оскорблениям. В эти скорбные дни Александр глубоко и совсем по-новому уверовал в Бога. Князь Голицын, старый друг и член "негласного комитета", слывший раньше забавником и ловеласом, а теперь сделавшийся вдруг мистиком и очень религиозным человеком, внушил Александру мысль искать утешения в чтении Библии. Однажды во время задушевного разговора с императором Голицын признался, что не боится Наполеона, ибо полагается на промысел Божий.

Со своей стороны Шишков привлек внимание Александра к книгам пророков. "Я просил государя, - вспоминал он позже, - прочесть отдельные выписки. Он согласился, и я прочитал их с жаром и со слезами. Он также прослезился, и мы довольно с ним поплакали". Впоследствии Александр говорил: "Я пожирал Библию, находя, что ее слова вливают новый, никогда не испытанный мир в мое сердце и удовлетворяют жажду моей души. Господь по своей благодати даровал мне своим духом разуметь то, что я читал. Этому-то внутреннему познанию и озарению обязан я всеми духовными благами, приобретенными мною при чтении Божественного слова".

Каждая строчка рождала в воображении императора волнующие видения. В древнейших пророчествах Александр видел современные события. В Великом Гордеце, в Царе Царей он представлял Наполеона. А в образе героя, которому суждено сокрушить его и остановить его победное шествие, он воображал себя. Эта мысль о великом предназначении, уготовленном ему, зародилась в душе Александра в минуту наибольшего унижения его и как государя и как человека. Но он уверовал в нее.

И вот стали приходить известия совсем иного рода. Что-то переломилось в ходе событий. Звезда Наполеона, достигнув своего зенита, стала быстро клониться к закату. Но только получив весть о выступлении французов из Москвы, Александр понял, что опасность миновала. Кутузов приглашал императора руководить военными действиями. Однако Александр отказался и сказал посланному к нему из армии полковнику Мишо, что не хочет пожинать лавры им незаслуженные.

Вместе с тем поведение Кутузова все больше выводило его из себя. Он не понимал, почему этот старый хитрец медлит изничтожить Наполеона одним ударом, почему он позволяет ему постоянно ускользать, уводя остатки своей армии из России, почему он не собирается чинить ему препятствий, а только хочет выгнать за пределы страны. Наконец пришло донесение о последней битве на Березине. Французы потерпели сокрушительное поражение, но сам Наполеон сумел выскользнуть из ловушки. Отечественная война закончилась. Александр почувствовал, что пришло время выйти из затворничества, для того чтобы сыграть в мировой истории уготовленную ему роль. 7 декабря он выехал из Петербурга и отправился в армию.

***

По пути, из Полоцка, Александр написал Кутузову, что будет на другой день в Вильне и что не желает никаких торжественных встреч. "С нетерпением ожидаю я свидания с вами, дабы изъявить вам, лично, сколь новые заслуги, оказанные вами Отечеству и, можно прибавить, Европе целой, усилили во мне уважение, которое всегда к вам. имел. Пребываю навсегда вам доброжелательным. Александр".

Между тем император ехал в Вильно с твердым намерением отстранить фельдмаршала от командования. Для Кутузова война с Наполеоном кончилась в тот момент, когда Ней со своими немногими спутниками перешел по неманскому мосту на прусский берег. Для Александра эта война только начиналась. В новой европейской войне, которая началась в 1813 году, роль его была столь же велика, как роль Кутузова в Отечественной. Несмотря на страшное поражение в России, Наполеон казался еще грозной силой. И если бы русский император не высказал непреклонного желания окончательно сокрушить своего врага, европейские монархи еще долго не решились бы на это.

В конце января Александр вместе с главной квартирой перебрался в Полоцк, а 12 февраля - в Калиш. Здесь 16-го был подписан союзный договор. В новую, шестую, коалицию вступили Россия и Пруссия. Англия обязалась субсидировать союзников, Швеция, которой Александр обещал Норвегию, выставляла вспомогательный корпус. Одна Австрия продолжала колебаться и сохраняла нейтралитет. Первая решительная битва состоялась 20 апреля у Лютцена. К вечеру союзники дрогнули и отступили, потеряв до 20 тысяч человек, но чем более недостижимой казалась победа, тем больше твердости выказывал Александр. Коленкур, прибывший с предложением начать мирные переговоры, не был даже допущен на главную квартиру. Месяц спустя под Бауценом состоялась вторая битва, также выигранная Наполеоном. Третьего поражения коалиция уже бы не перенесла, и Александр согласился на мирные переговоры при посредстве австрийского двора.

Хотя перерыв в военных действиях необходим был обеим сторонам, Александр и Фридрих-Вильгельм сумели извлечь из него гораздо больше пользы, чем Наполеон, который признавал позже, что останова войны после Бауценской победы стала его роковой ошибкой. Прежде всего Александр постарался вовлечь в коалицию Австрию. Ради этого он согласился на новый раздел Польши между Австрией, Пруссией и Россией, хотя прежде обещал восстановить ее независимость. Австрия действительно вступила в коалицию и 29 июля объявила Наполеону войну. Ее 150-тысячная армия присоединилась к союзникам, которые постоянно с этого времени стали иметь над французами численный перевес. Командовать объединенными силами четырех держав Александр предложил австрийскому фельдмаршалу князю Шварценбергу.

В начале октября обе армии сосредоточились под Лейпцигом, где произошло самое крупное и кровопролитное сражение в истории наполеоновских войн. 4 октября Александр находился в Вахберге, неподалеку от деревни Госсы, по которой Наполеон наметил один из главных своих ударов. Около трех часов пополудни сам Мюрат повел в атаку массу кавалерии. Русские полки, уступая несомненно сильнейшему неприятелю, обратились назад. Бой кипел всего в восьмистах шагах от той высоты, где находились союзные монархи и Шварценберг. В эту минуту всеобщей растерянности Александр сохранил полное самообладание, он распорядился ввести в бой резервы и указал начальнику русской артиллерии Сухозанету позицию, с которой он должен был открыть огонь по наступающему противнику. Оба распоряжения оказались своевременными - большая кавалерийская атака захлебнулась, союзники удержались у Глоссы и вырвали у Наполеона победу, которую он уже торжествовал. 5 октября, видя, что к врагам его подходят все новые резервы, в то время как сам он ввел в бой всю свою армию, Наполеон попробовал завязать мирные переговоры. Он согласился на уступку герцогства Варшавского, ганзейских городов, Италии и Испании. Император Франц сильно склонялся к принятию этих условий, но Александр и Фридрих-Вильгельм настояли на продолжении сражения. Наполеон даже не получил ответа на свои предложения. 6 октября атаковали союзники (чьи силы в это время уже в два раза превосходили численность французов), а Наполеон защищался. К вечеру, потеряв более 60 тысяч солдат, он начал отступление, а 7-го союзники ворвались в Лейпциг.

После этой победы император Александр, доказавший уже неоднократно свою твердость, стал фактически главой коалиции, а его главная квартира сделалась центром всей европейской политики. Короли и герцоги толпились в его приемной, волнуясь за свои короны и владения. Слово русского императора приобрело в это время очень большой вес.

В следующие месяцы Германия была очищена от неприятеля. В ночь с 8 на 9 декабря союзная армия переправилась через Рейн и вторглась в пределы Франции. 20 января Александр наблюдал за сражением у Ла-Ротьера, а затем под градом пуль переправился через Вуару. 27 января он отправился в Труа, где депутация французских аристократов подала ему петицию с просьбой восстановить во Франции власть Бурбонов. Александр отвечал на это: "Прежде, чем помышлять о Бурбонах, нужно победить Наполеона". Еще раньше, находясь в Лангре, он сказал: "Мы пришли сюда не за тем, чтобы дать короля Франции". В это время ещё никто не предполагал, что Бурбоны вернутся к власти, и сам Александр менее всего был расположен к этому. Вплоть до начала марта Наполеону удавалось, появляясь в разных местах, наносить союзникам ощутимые удары. Но силы были слишком неравны - французы сражались уже на пределе своих возможностей, в то время, как союзники все более наращивали мощь.

18 марта союзная армия уже стояла в виду Парижа. Прежде, чем приступить к штурму, Александр послал к маршалу Мармону, командовавшему парижским гарнизоном, полковника Орлова и предложил не разворачивать боев в Париже, дабы сохранить этот замечательный город для Франции и всего мира. После долгих споров, которые продолжались целый день, маршалы Мармон и Мортье согласились уйти из столицы со всем гарнизоном и сдать город союзникам без боя. Как значилось в восьмом пункте договора, "Париж поручается великодушию Высоких Союзных держав".

С актом капитуляции Орлов поспешил к Александру и застал его .уже в постели. Император внимательно выслушал его доклад, спрятал акт под подушку и сказал просто: "Поцелуемся. Поздравляю вас: ваше имя соединено с великим событием". Цель, которую он поставил перед собой в страшном сентябре 1812 года, была достигнута - Париж лежал у его ног.

Рано утром 19 марта Александр очень ласково принял парижских депутатов, постарался успокоить их насчет судьбы города, вверенного его великодушию, и в очередной раз повторил, что ведет- войну, против Наполеона, а не против Франции. Вслед за тем приехал посланный Наполеоном Коленкур и предложил заключить мир на тех условиях, которые он прежде отвергал. Но Александр отвечал, что уже слишком поздно, что ни он, ни его союзники больше не будут вести переговоры с Наполеоном и что единственным способом завершить войну может стать только отречение его от престола.

В тот же день Александр, сопровождаемый Фридрихом-Вильгельмом и Шварценбергом, торжественно въехал в Париж. Это был час его триумфа. Среди громких ликований и оваций он обратился к ехавшему рядом Ермолову и сказал: "Ну что, Алексей Петрович, теперь' скажут в Петербурге. Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простачком". - "Не знаю, государь, - отвечал Ермолов. - Могу сказать только, что слова, которые я удостоился услышать от Вашего Величества, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному".

На восторженные крики парижан в свою честь, Александр отвечал: "Да здравствует мир!" Он-остановился в доме Талейрана, где сейчас же началось совещание о послевоенном устройстве Франции. Александр объявил, что союзники готовы для достижения мира признать во главе Франции кого угодно. Талейран отвечал, что только Бурбоны могут послужить основанием мира. Фридрих-Вильгельм и Шварценберг горячо поддержали это мнение. Александр. отвечал, что не может противиться возвращению древней европейской династии, если сами французы этого хотят.

20 марта Талейран созвал Сенат, который избрал временное правительство. На следующий день Сенат объявил о низложении Наполеона. Александр в знак своей доброй воли пообещал безвозмездно вернуть всех французских пленных. Он принял Коленкура, приехавшего от Наполеона с прежними предложениями. "Я не питаю никакой ненависти к Наполеону, - сказал Александр. - Он несчастен, и этого довольно, чтобы я позабыл зло, сделанное им России. Но Франция и Европа имеют нужду в мире и не могут пользоваться им при Наполеоне. Пусть он требует, что пожелает собственно для себя". Коленкур спросил, на что же 'может теперь рассчитывать его император. Александр отвечал, что готов предложить ему в собственность остров Эльбу.' 24 марта. корпус маршала Мармона почти в полном составе перешел на сторону Временного правительства и прибыл в Версаль. Это сразу усилило позиции Бурбонов, а с другой стороны решило судьбу Наполеона. 25 марта он подписал свое отречение, а 30 марта - после неудачной попытки самоубийства - и трактат о перемирии.

17 апреля Александр отправился в Компиень встречать вернувшегося из эмиграции Людовика XVIII. В первом же разговоре он настоятельно рекомендовал королю для упрочения своего положения принять конституцию, составленную Сенатом. 21 апреля Людовик въехал в Париж, а 18 мая был заключен мир, согласно которому Франция вернулась к границам 1792 года. Что касается послевоенного устройства Европы, то оно должно было решиться на конгрессе в Вене. Союзные монархи отплыли в Англию. Они прибыли туда 26 мая и были встречены с блистательным триумфом. 15 июня, осмотрев лондонские достопримечательности и распрощавшись ненадолго с союзниками, император отправился через Голландию и Германию в Россию. Он вернулся в Петербург 12 июля, пробыв в отсутствии полтора года.

***

Пребывание Александра в России на этот раз было недолгим. Уже 2 сентября 1814 года он отправился на конгресс в Вену. Александру был отведен один из самых роскошных дворцов императора Франца - Ховбург. На полгода Вена обратилась в центр Европы. Кроме двух императоров сюда съехалась дюжина королей л королев и. больше сотни владетельных особ.' Заседания конгресса проходили среди бесконечных балов, театральных представлений и развлечений. На раутах, праздниках и прогулках завязывались бесчисленные романы и любовные связи. На этом блистательном небосклоне российский император являл собой звезду первой величины. Кроме славы победителя Наполеона и нового Агамемнона, он покорял всех обворожительными манерами, кротостью, царственной простотой и чисто мужским обаянием. Он участвовал во всех развлечениях, танцевал больше других монархов и едва ли не лучше их всех, число его любовных романов перевалило за десяток. Прежде всего Александр пленил сердце очаровательной красавицы графини Юлии Зичи. Затем его любовницей стала "русская Андромеда" княгиня Багратион, которую он отбил у князя Меттерниха. Прекрасная герцогиня Саган, как говорят, сама преследовала ухаживаниями русского императора и даже однажды забралась к нему в карету, но он не захотел воспользоваться обстоятельствами. Зато он между прочим влюбил в себя великосветскую красавицу графиню Эстергази, а вслед за ней венгерскую графиню Сегеньии княгиню Ауэсперг. Было много и других связей. О них становилось известно венской полиции, в чью обязанность входило постоянно наблюдать за безопасностью Александра.

Между тем с первого дня конгресса прежние союзники начали жестокую борьбу за преобладание в послевоенной Европе. Прежде всего толковали о решении Александра восстановить Польшу. Этот план все осуждали. Только Фридрих- Вильгельм готов был отказаться от своих польских областей при условии, что получит вознаграждение в Германии, причем имел в виду Саксонию. Это вполне могло устроиться: саксонский король вследствие преданности своей Наполеону находился в плену у союзников и считался у германских патриотов изменником народному делу, потерявшим поэтому право на корону. Не дожидаясь общего одобрения, оба монарха приступили к осуществлению своих желаний: Александр отдал приказ русским войскам очистить Саксонию, куда немедленно вступила прусская армия. Одновременно великий князь Константин занял герцогство Варшавское и обратился к полякам с призывом встать на защиту их национальных интересов. В конце концов решили, что Польша отходит к России под именем Царства Польского и император волен ввести здесь конституцию по своему желанию. Но саксонский вопрос возбудил страшное ожесточение. Страсти настолько накалились, что представители второстепенных германских держав стали толковать о войне, которая должна окончиться падением Пруссии. Фридрих-Вильгельм не переставал требовать всей Саксонии и в свою очередь грозил войной. Талейран умело воспользовался обстоятельствами, и по его инициативе 3 января 1815 года был заключен секретный оборонительный союз между Австрией, Англией и Францией, направленный против России и Пруссии. К союзу немедленно присоединились Бавария, Ганновер и Нидерланды. Но война не началась. Лорд Касльри первый начал искать компромисс и советоваться с Александром уже на третий день после заключения договора. Он завел речь о том, что саксонскому королю должно оставить хотя бы часть Саксонии с Дрезденом, а за это наделить Пруссию чем-нибудь из Польши. Александр отвечал, что польское дело кончено, но он согласен на компромисс, если Фридрих-Вильгельм не возражает. Александр сам взялся уговорить прусского посланника Гарденберга, обещал ему вместо Лейпцига Торн, и дело закончилось взаимными уступками.

Посреди этих споров в марте 1815 года пришло вдруг известие о том, что Наполеон высадился во Франции и стремительно движется на Париж. Члены конгресса прежде всего начали упрекать императора Александра, зачем он настоял на отсылке Наполеона на остров Эльбу, в такое близкое соседство с Италией и Францией; но потом, по инстинкту самосохранения, должны были подчиниться влиянию русского императора. Опасность, снова исходившая от Наполеона, восстанавливала значение императора Александра, его первенство среди союзных государей.

25 марта подписан был договор между Россией, Пруссией, Австрией и Англией, в котором союзники обязывались соединить все свои силы для поддержания Парижского договора 30 мая 1814 года и решений Венского конгресса. Россия, Австрия и Пруссия обязались выставить немедленно по 150 тысяч войска, Англия - выплатить 5 миллионов фунтов субсидий.

Людовик XVIII бежал из Парижа, забыв впопыхах на своем столе тайный договор, заключенный Талейраном против России. Наполеон первым делом переслал его Александру. Но напрасно старался он возбудить в нем мелочные обиды. Александр слишком хорошо знал своих союзников, чтобы чему-нибудь удивляться. Он пригласил к себе Меттерниха, показал ему документ и бросил его в камин. Больше о нем не вспоминали.

События разворачивались так быстро, что ни сам Александр, ни русская армия не успели принять в них участия. В июне французы были окончательно разбиты в битве при Ватерлоо англичанами и пруссаками. А 7 июля герцог Веллингтон и князь Блюхер вступили в Париж. На этот раз победители были настроены гораздо менее снисходительно. Громко говорили о том, что пора покончить с Францией, этим рассадником революций и войн, что надо свести ее к границам, какие она имела до Людовика XIV, а еще лучше расчленить ее на несколько отдельных независимых королевств. Когда 10 июля в Париж приехал Александр, Людовик XVIII бросился к нему с мольбой о защите. Он надеялся на мягкость русского государя и не ошибся. 26 июля граф Каподистрия представил союзным министрам меморандум, в котором от имени Александра заявлялось, что, поскольку целью войны было поставлено поддержание парижского договора 1814 года, нельзя теперь требовать его изменения. Несмотря на сильные возражения немецких дипломатов и генералов, заключенный в августе мир стоил Франции лишь ничтожных земельных потерь. Дело умиротворения было завершено, но оставалась тревога за будущее. Александру казалось, что после страшного урока, пережитого Европой за последнюю четверть века, должна наступить новая эпоха международных отношений - эпоха мира и согласия в полном соответствии с идеалами христианства. По мысли Александра^ сами монархи должны были подать пример христианской любви к ближнему. Поэтому будущая единая Европа представлялась ему в виде "Священного союза" государей.

Этот союз был давней и любимой мечтой Александра. Еще в 1805 году он предлагал Англии после усмирения Наполеона принять трактат, "который лег бы в основание взаимных отношений европейских государств". Трактат должен был определять "ясные и точные начала народного права" и стать первым шагом к осуществлению идеи вечного мира. Теперь, прежде чем предложить трактат императору Францу и королю Фридриху-Вильгельму, Александр прочел его баронессе Крюденер, известной филантропке и пророчице, которая имела в то время на него огромное влияние. "Я оставляю Францию, - сказал ей Александр, - но до моего отъезда я хочу публичным актом воздать Богу Отцу, Сыну и Святому Духу хвалу, которой мы обязаны Ему за оказанное покровительство, и призвать народы встать в повиновение Евангелию. Я желаю, чтобы император австрийский и король прусский соединились со мной в этом акте Богопочитания, чтобы люди видели, что мы, как восточные маги, признаем верховную власть Бога Спасителя". 14 сентября союзные государи поставили свои подписи под актом "Священного союза". В нем говорилось о том, что союзные монархи решились весь порядок взаимных своих отношений "подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя", и в политических отношениях "руководствоваться не иными какими-нибудь правилами, как заповедями сея Святыя веры, заповедями любви, правды и мира". Государи взаимно обязались пребывать в вечном мире и всегда "подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь, а подданными своими управлять, как отцы семейств" в том же духе братства.

"Священный союз" служил как бы блестящим завершением той великой миссии, которую взял на себя Александр: сокрушить Наполеона и, после двадцати лет кровопролитных войн, даровать Европе надежду на вечный мир. Это был не столько политический, сколько мистический акт, долженствующий подчинить право и политику велениям морали и религии.

***

В конце 1815 года, после четырехлетнего перерыва, Александр вернулся к внутренним преобразованиям в России. Он приехал в Петербург, сохранив все свои идеалы, но обретя новые взгляды на многие вещи. Александр сделался осторожным, даже мнительным, в его политике большое значение получили охранительные тенденции, которые многие современники поспешили окрестить реакционными. Любопытно, однако, что истинные реакционеры по-прежнему относились к Александру с недоверием - в их среде он слыл опасным либералом. И это было закономерно, ибо никто из тогдашних монархов так много не говорил о конституции, как Александр. Но с другой стороны, Александр слишком ясно видел, как любимые им просветительские идеи обращались в устах демагогов-революционеров в страшную разрушительную силу, способную ниспровергнуть современное общество. И с годами в Александре окрепло убеждение, что сами по себе идеи равенства и законности, свободы и конституции есть вещи опасные, если ради них забыты идеалы- христианства и если сами эти идеи попадают в среду общества темного и незрелого. Современная ему история давала, к сожалению, много оснований для таких опасений.

Тем не менее в первые пять лет по окончании войны реформы продолжались даже в больших масштабах, чем это было в начале царствования и во времена Сперанского. Преобразования коснулись прежде всего северо-западных окраин России: Эстляндии, Лифляндии, Курляндии и Польши, которые, по мнению императора, уже готовы были к принятию новых учреждений.

Герцогство Варшавское переименовано было в Царство Польское, и к нему присоединили Литву. В 1815 году Александр утвердил польскую конституцию. Тогда же сделана была первая попытка отмены крепостного права. В 1816 году император утвердил Положение об освобождении эстляндских крестьян. В 1817 году были освобождены крестьяне в Курляндии. Александр попытался подтолкнуть к той же инициативе помещиков Малороссии, ив 1818 году на собрании дворян Полтавской и Черниговской губерний генерал-губернатор Малороссии князь Репнин предложил помещикам подумать об освобождении крестьян и принести "жертву ради пользы общей". Однако кроме негодования и возмущения Репнин ничего не получил в ответ. В Прибалтике преобразования шли успешнее. В 1819 году получили свободу крестьяне Лифляндии. По случаю этой реформы Александр сказал: '"Радуюсь, что лифляндское дворянство оправдало мои ожидания. Ваш пример достоин подражания. Вы действовали в духе времени и поняли, что либеральные начала одни могут служить основой счастью народов".

В 1818 году собрался первый польский сейм. Выступая на нем 15 марта, Александр между прочим сказал: "Образование, существовавшее в вашем крае, дозволило мне ввести немедленно то, что я вам даровал, руководствуясь правилами законносвободных учреждений, бывших непрестанно предметом моих помышлений и которых спасительное влияние надеюсь я, с помощью Божьей, распространить и на все страны, Провидением попечению моему вверенные. Таким образом вы мне подали средство явить моему Отечеству то, что я уже с давних лет ему приготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости". Чуть позднее, как бы развивая мысли, высказанные весной в Варшаве, император сказал прусскому генералу Мезону: "Наконец, все народы должны освободиться от самовластия. Вы видите, что я делаю в Польше. То же я хочу сделать и в других моих владениях". Эти слова немедленно стали достоянием русской публики и возбудили в ней напряженное ожидание перемен.

Сразу после своей знаменитой речи на польском сейме Александр поручил группе своих советников во главе с бывшим членом "негласного комитета", одним из своих "молодых друзей" Новосильцевым разработать проект конституции для России. Вскоре появился ее набросок - "Краткое изложение основ", а позднее - проект и самой конституции под названием "Государственная уставная грамота Российской империи".

Этот первый в истории России конституционный проект предусматривал введение в стране двухпалатного парламента, местных представительных органов - "сеймов", разделение законодательной и исполнительной власти между императором и выборными органами. Конституция декларировала свободу слова, печати, свободу вероисповеданий, равенство всех граждан империи перед законом, неприкосновенность личности. Параллельно шла разработка Положения об освобождении крестьян. Таким образом, все, казалось бы, шло к тому, чтобы в 1820 году в России начались глубокие преобразования. К этому готовы были и правительство, и общество. Но этого не случилось.

1820 год стал во многих отношениях переломным для Александра. Первая половина его была ознаменована революцией в Испании, начавшейся с восстания воинских частей в Кадисе. В марте революция перекинулась в Мадрид. Король Фердинанд VII принужден был согласиться на введение конституции. Приверженцам этой перемены в Испании очень важно было знать мнение о ней могущественнейшего из государей Европы. Они надеялись получить одобрение русского императора, известного своим либерализмом. Но Александр велел отвечать, что он с глубоким прискорбием узнал о происшедшем и что будущее Испании представляется ему отныне в мрачном виде. Император писал, что он не раз высказывал желание, чтобы власть короля утвердилась в Старом и Новом свете с помощью прочных учреждений. Исходя от трона конституционные учреждения получают характер охранительный; исходя же из среды мятежа, они порождают хаос: опыт всех времен это доказывает. Испанскому правительству надлежит судить, могут ли учреждения, данные насильственным, революционным путем, осуществить благодеяния, которых Испания и Америка ожидают от мудрости короля и от патриотизма его советников.

Александр высказывал обеспокоенность не напрасно: пример Испании оказался заразителен. В июле революционный пожар переметнулся на юг Аппенинского полуострова, в Королевство Обеих Сицилии. События развивались здесь точно так же: революция началась с восстания воинских частей в Нолах и Авеллине, вскоре недовольные явились в столице, и король Фердинанд IV вынужден был ввести конституцию. Неаполитанская революция встревожила европейские кабинеты гораздо сильнее, чем испанская. Император Франц пригласил русского императора и короля прусского на свидание для совещания о мерах против революции.

По пути в Троппау Александр заехал в Варшаву, где проходил второй польский сейм. Здесь он был не на шутку огорчен и раздражен поведением депутатов. Вместо того, чтобы мирно решать текущие дела, польские патриоты стали требовать от императора новых свобод, в том числе отмены цензуры и реформы судов. Они не скрывали и того, что конечной их целью была независимость Польши и восстановление Речи Посполитой в ее прежних границах. Александру пришлось отвечать на нападки, он покинул сейм мрачный и разочарованный. В самом деле - польская конституция была одним из любимейших его детищ и плодом длительных размышлений. Тяжело было видеть неблагодарность поляков и их явное желание подражать примеру испанцев и неаполитанцев.

20 октября Александр приехал в Троппау. Вскоре граф Каподистрия подал от имени императора меморандум с российским планом умиротворения Неаполя. В нем говорилось, что, прежде чем прибегнуть к силе, надобно предложить неаполитанскому правительству отречься от принципа восстания и снова покориться королю. Только в случае отказа австрийская армия в значении армии европейской могла двинуться к Неаполю на подавление революции.

Меттерних был в отчаянии. Напрасно внушал он Александру, что пламя революции следует гасить как можно быстрее. Александр, вслед за представителями Англии и Франции, считал, что вмешиваться во внутренние дела государств можно лишь в случае самой крайней необходимости. Но тут неожиданно пришло известие о бунте в Семеновском полку. Быть может, в чреде потрясений этого года оно было самым роковым. Хотя следствие показало, что виной недовольства была грубость полкового командира Шварца, Александр отнесся к делу очень серьезно. Он писал графу Аракчееву: "Скажу тебе, что никто на свете меня не убедит, что это происшествие было вымышлено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца... По моему убеждению, тут кроются другие причины... Внушение, кажется, было не военное, ибо военный умел бы их заставить взяться за ружье, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял. Офицеры же все старались пресечь неповиновение, но безуспешно. По всему выписанному заключаю я, что было тут внушение чужое, но не военное. Вопрос возникает: какое же? Это трудно решить. Признаюсь,. что я его приписываю тайным обществам, которые, по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собой, и коим весьма неприятно наше соединение и работа в Троппау. Цель возмущения, кажется, была испугать..."

Видимо, как раз в эти дни все происходящее в Европе и в России предстало перед Александром в других тонах. Генерал Васильчиков писал, что присутствие государя необходимо в России., Александр отвечал: "Если я в такую важную минуту брошу все это дело, дабы скакать в Россию, замешательство самое пагубное может произойти во всех этих делах, а успех их окончательно поколеблется. К тому же все эти радикалы и карбонарии, рассеянные по Европе, именно хотят заставить меня бросить начатое здесь дело. Мы имеем в наших руках об этом не один документ; они взбешены, видя дело, которым мы здесь занимаемся. Нужно ли им дать это торжество?"

Тогда же он признался Меттерниху: "С 1814 года я ошибался относительно общественного настроения. Теперь считаю ложным то, что считал ранее за правду, я сделал много зла, но теперь постараюсь это исправить". То, что во взглядах Александра произошли перемены, видно из всех его дальнейших действий. Да и могло ли быть по-другому? Коль скоро призрак солдатской революции замаячил уже и над Россией, нельзя было более терять время. Александр сдался на уговоры Меттерниха. 19 ноября был подписан протокол конференции, в котором между прочим говорилось, что союзные государи обязываются друг перед другом не признавать перемен государственного строя, происходящих незаконным путем, и считают для себя возможным употреблять против таких попыток принудительные меры.

Судьба сыграла с Александром злую шутку. "Священный союз", задуманный с самыми благородными и величественными целями, как прообраз будущей Европы, обратился на деле в обычный политический сговор монархов против революции. И ради сохранения этого союза Александру пришлось сперва до некоторой степени поступиться своими либеральными принципами, а потом и вовсе принести их в жертву.

Поначалу он как будто даже сам не понимал, насколько бесповоротно его перерождение. Когда французский представитель граф Ла-Ферроннэ, не подписавший протокола, выразил опасение, что справедливое негодование на революции испанскую и неаполитанскую может охладить императора к конституционным учреждениям, которых он был до сих пор ревностным покровителем, Александр отвечал ему: "Чем я был, тем остаюсь теперь и останусь навсегда. Я люблю конституционные учреждения и думаю, что всякий порядочный человек должен их любить; но можно ли вводить их без различия у всех народов? Не все народы в равной степени готовы к их принятию; ясное дело, что свобода и права, которыми может пользоваться такая просвещенная нация, как ваша, нейдут к отсталым и невежественным народам обоих полуостровов". В этих словах, внешне вполне либеральных, слышится приговор всем конституционным начинаниям Александра в России.

В январе 1821 года конгресс переехал в Лайбах. В феврале вопрос о походе австрийцев на Неаполь был окончательно решен. Государи продолжали жить в Лайбахе, ожидая известий о результатах экспедиции. Казалось, что выход наконец найден. Но вдруг в марте, как гром среди ясного неба, распространилась весть о революции в Пьемонте. По форме это была та же солдатская революция, что в Испании и Неаполе. 10 марта алессандрийский гарнизон провозгласил конституцию, овладел крепостью и учредил временную хунту; на другой день восстание вспыхнуло в самом Турине. Король Виктор-Эммануил отрекся от престола. Провозглашенный регентом королевства принц Кориньянский принужден был ввести конституцию.

Известие о событиях в Алессандрии и Турине произвели в Лайбахе такое же громовое впечатление, какое в 1815 году было произведено в Вене известием о высадке Наполеона на берега Франции: государи смотрели друг на друга в немом ужасе. Поступали известия о сильных волнениях в Ломбардии. Боялись, что подобные же явления обнаружатся в других частях полуострова, что народные массы, поддержанные войсками Неаполя и Сардинии, подавят ненавистную итальянцам австрийскую армию; опасались, что движение отзовется во Франции, в Германии, в Польше.

Но как в 1815 году в Вене, так и теперь в Лайбахе император Александр положил конец этому всеобщему ужасу; он сказал императору Францу: "Мои войска в распоряжении Вашего Величества, если вы считаете их содействие полезным для себя". Австрийский император принял это предложение с благодарностью, и стотысячная русская армия получила приказ вступить в Галицию. Хотя помощь ее не потребовалась, и приказ вскоре был отменен, примечательна эта твердость Александра. Как прежде он чувствовал себя призванным спасти Европу от тирании Наполеона, так и теперь он почел своим долгом встать на пути европейской революции. На проверку этот враг оказался гораздо менее страшным. 24 марта австрийцы вступили в Неаполь при криках народа: "Да здравствует король!" 10 апреля сардинские войска, верные королю, при поддержке австрийского корпуса вошли в Турин. Италия была успокоена.

Но уже разгоралось пламя греческого восстания на Балканском полуострове. Известие о нем было неприятной неожиданностью для союзных государей и подвергло серьезному испытанию само существование "Священного союза". Осложняло проблему и то обстоятельство, что движение шло из России и что во главе его стоял генерал русской службы князь Ипсиланти. Он был уверен, что Россия немедленно подаст помощь восставшим грекам. Однако 4 апреля русский посланник в Константинополе объявил, что Россия не поддерживает Ипсиланти. Между тем восстание угнетенных и жестокости турецких фанатиков вызвали сильное возбуждение в русском обществе: рее симпатии были на стороне православных греков. Ждали реакции Александра (он уже приехал в Петербург) - она осталась прежней. Россия протестовала против изуверств фанатиков, но не спешила с военной поддержкой восставших.

В этот критический момент Александр выдержал искус, он не поддался давлению, которое оказывалось на него со всех сторон. Вопреки всем доводам, вопреки явным интересам России, он не начал войны и сохранил верность новым принципам европейской политики. Позже он сказал Шатобриану: "Не может быть более политики английской, французской, русской, австрийской; существует только одна политика - общая, которая должна быть принята народами и государями для общего счастья. Я первый должен показать верность принципам, на которых я основал союз. Представилось испытание - восстание Греции; религиозная война против Турции была в моих интересах, в интересах моего народа, требовалась общественным мнением моей страны. Но в волнениях Пелопоннеса мне показались признаки революционные, и я удержался. Чего только не делали, чтоб разорвать союз? Старались внушить мне предубеждения, уязвить мое самолюбие, - меня открыто оскорбляли. Очень дурно меня знали, если думали, что мои принципы проистекали из тщеславия, могли уступить желанию мщения... Провидение дало в мое распоряжение 800 000 солдат не для удовлетворения моего честолюбия, но чтоб я покровительствовал религии, нравственности и правосудию; чтоб дал господство этим началам порядка, на которых зиждется общество человеческое".

***

Приехав из Лайбаха, Александр больше не возвратился к проектам конституции и освобождения крестьян. Ему, однако, было нелегко расстаться со своими мечтами. Давил груз невыполненных дел и не сбывшихся надежд. " Когда я подумаю, - признавался Александр незадолго до смерти, - как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце как десятипудовая гиря; от этого устаю". После Лайбахского конгресса генерал-адъютант Васильчиков предоставил ему докладную записку о зреющем в столице заговоре с перечислением участников тайных обществ. Речь шла о будущих декабристах. Император в глубокой задумчивости прочитал поданные бумаги и сказал, что не будет давать делу никакого хода. "Дорогой Васильчиков, - вздохнул он, - вы были у меня на службе с самого начала моего царствования. Вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения... Не мне подобает их карать..." И он бросил список в камин.

Положение, в котором оказался Александр после 1820 года, нельзя назвать иначе, как трагическим. Он не смог провести реформ, о которых мечтал всю жизнь, он понимал, что неизбежный ход событий ведет его в лагерь реакции и чувствовал все более и более отвращения к власти. В конце концов Александр перестал заниматься внутренними делами, перепоручив их графу Аракчееву. С 1823 года он являлся единственным докладчиком при государе по всем вопросам, даже по ведению Святейшего синода. Чиновники сразу почувствовали ослабление внимания государя. Это было время повсеместных злоупотреблений и распущенности. Никогда раньше не было такого лихоимства и казнокрадства, как в последние годы правления Александра. Император знал о них, но ничего не делал: им овладели апатия и равнодушие.

Во внешних делах Александр считал своим долгом довести до конца дело борьбы с революцией. В 1822 году он уехал на конгресс "Священного союза" в Варну, где принято было решение о подавлении испанского восстания. Но после того, как революция была уничтожена, по тогдашнему выражению, в последнем своем убежище, Александр охладел и к внешней политике. Чувства частного человека брали в нем верх с каждым годом. Он то и дело возвращался к мысли об отречении. Еще в 1817 году Александр сказал своему флигель-адъютанту Михайловскому-Данилевскому: "Когда кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого народа, как наш, он должен в минуту опасности первый идти ей навстречу. Но он должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока его физические силы ему это позволяют. По прошествии этого срока он должен удалиться". В 1819 году император завел тот же разговор со своим младшим братом Николаем, а в 1824 году признался Васильчикову: "Я не был бы недоволен сбросить с себя бремя короны, странно тяготящей меня".

Вместе с тем Александр становился все более религиозным, много времени проводил в общении с монахами, из которых юрьевский архимандрит Фотий приобрел над ним очень большое влияние. Он заметно охладел к рассудочному мистицизму. Зато его захватила бесхитростная проповедь смирения и простоты, присущая православию. Александр подолгу молился, строго соблюдал посты и религиозные праздники, постоянно имел при себе конверт с молитвами.

Летом 1824 года от чахотки умерла любимая дочь Александра Соня Нарышкина. После этого он стал мрачен, как никогда ранее, и более обычного замкнулся в себе. Новый 1825 год он встретил, по свидетельству всех современников, в состоянии горя и покаяния. Весной в Петербург приехал король Нидерландов Вильгельм VI. Александр признался ему, что хочет оставить престол и уйти в частную жизнь. Гость отговаривал императора, но тот остался тверд в своих намерениях. Он поехал в Варшаву, летом вернулся в Петербург и стал готовиться к новому путешествию в Таганрог. Императрица Елизавета Алексеевна была тяжело больна. Ее положение стало таким опасным, что надо было немедленно ехать на юг Франции или в Италию. Но Елизавета отказалась лечиться в Европе. Александр долго совещался с женой и затем объявил, что повезет ее в Таганрог.

13 сентября Александр приехал в Таганрог. Здесь он занял небольшой одноэтажный домик, который вовсе не был похож на дворец. Обстановка была очень скромная. Александр сам расчистил дорожки в саду, развесил в комнатах лампы, вбивал гвозди и перетаскивал диваны. Через десять дней приехала императрица. Они поселились вдвоем, как молодые супруги, сократив до минимума прислугу. Александр сам ухаживал за больной женой, и вскоре ей заметно полегчало. В середине октября император поехал в Новочеркасск. 20 октября поехал в Крым, осмотрел Гурзуф, Алупку, Ботанический сад и Ореанду. Чрезвычайно довольный этими местами, Александр сказал князю Волконскому: "Я скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет; и солдату в этот срок дают отставку".

27 октября ночью император приехал в Севастополь, затем поехал в Бахчисарай. 30 октября, после осмотра Чуфут-Кале, он впервые почувствовал недомогание, В Крыму в это время свирепствовала лихорадка, и признаки ее вскоре открылись у больного. Он вернулся в Таганрог 5 ноября уже совершенно разбитый болезнью: лицо пожелтело, его постоянно бросало то в жар, то в холод. 10 ноября с ним случился глубокий обморок, после которого он слег в постель. Некоторое время было неясно, какое течение примет болезнь. 18 ноября утром последовало улучшение, но вечером состояние Александра резко ухудшилось и на следующее утро он скончался. Как показало вскрытие, смерть наступила вследствие воспаления мозга.

Погребен в Петербурге, в Петропавловском соборе.

Все монархи мира. Россия. 600 кратких жизнеописаний. Константин Рыжов. Москва, 1999 г.

Вернуться к биографическим материалам

Свиток с изображением траурной процессии
во время похорон императора Александра I (фрагмент).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС